Фотокарточка

Храни его на письменном столе, где ноты не оконченных мелодий. Скажи всегда ревнующей жене: «Его прическа вот уж год не в моде».

      Поповы — образцовая семья, как вам может показаться. Муж Арсений усердно работает на благо своих родных, «всё в дом» тащит. Он опора и защита жены Алёны и семилетнего сынишки Артёма. Алёна каждый вечер встречает мужа теплыми объятьями и горячим ужином. А он нежно целует её в щеку и тут же ловит подбегающего сына.       Когда они еще не были знакомы, Арсений встречался с парнем. Счастлив был. Но родителям это было не по душе. Не может сын уважаемых родителей «срамом таким заниматься». Тогда-то отец и поставил Арсению условие: либо он берется за ум, находит себе девушку, в дальнейшем обзаводится семьёй и получает достойное образование, либо остается бедным студентом без средств к существованию, которому нужно искать деньги на вуз, ведь отец прекращает спонсирование учебы сына. А Арсений с восьмого класса мечтал учиться на этом факультете, да и семью иметь тоже был не против. Вот только его парень сюда не вписывался, поэтому Попов и разорвал с ним отношения, надеясь, что не сильно увяз в зелени его глаз. Выбрав первый вариант, Арсений разрушил хрупкий мир когда-то родного человека.       Невесту найти труда не составило — Арсений завидный красавец. Алёна тогда на курс младше училась, в вузе и завязались их отношения. Через год свадьбу сыграли, а через десять месяцев родился сынок. Когда стали имя выбирать, Арсений всё на Антоне настаивал, но жена сказала, что имя некрасивое. Поэтому назвали Артёмом. А он вырос уже. В школу ходит, родителей радует. Как Арс когда-то.       И всё в их доме идеально.       Было бы всё идеально, если бы не одна небольшая фотокарточка на рабочем столе в кабинете Арсения.       На снимке русоволосый юноша — наивный взгляд, приподнятая бровь и губ, не зацелованных, изгибы. Таким молодым, школьником еще, его когда-то впервые и увидел Арсений.       Попов хранит эту фотокарточку, как память, как напоминание о былой юности, о любви. Да, его любовь — это не законная супруга, а молодой парнишка, всегда мягко улыбающийся и звонко смеющийся. Его первой, настоящей и последней любовь является Антон Шастун.       Тот, что навечно врос в сердце Попова.       Тот, чьи образ и тепло хранятся в душе мужчины, согревая до костей.       Тот, что каждый вечер пронзительно смотрит на него со снимка, словно спрашивает: «За что ты со мной так?»       Когда Артёмке было шесть лет, от Антона пришло единственное письмо. В конверт была вложена фотокарточка.       Пока Арсений читал ровные строчки, в его глазах появлялась то радость, то грусть, то вина, то тоска. А после проступили слёзы, и Попов тут же куда-то засобирался и выбежал из квартиры, крикнув Алёне, что ему нужно уехать на пару дней по делам.       Через три дня он, явившись домой с бутылкой коньяка, закрылся в своём кабинете и не выходил оттуда четверо суток, в течение которых жена с сыном слышали доносящиеся из-за двери всхлипы и почти бесшумные рыдания. Придя в себя, глава семейства всё же вышел из своего убежища и вернулся к обычной жизни. Вот только к жене он вдруг резко охладел.       Алёна же, случайно увидев фотографию, стала спрашивать, кто это, но, получив ответ «друг», успокоилась. А потом нашла письмо и, прочитав лишь начало, потребовала от мужа избавиться от снимка. Арсений, конечно же, не сделал этого. Не имеет он право еще раз выкинуть Антона из своей жизни. Не может. Из уважения к нему не может. Из любви — не может. Настолько Шастун въелся ему под кожу, что паяльником не выжечь. Не выкурить из Арсовой головы родную улыбку, мимические морщинки и мятные глаза — настолько глубоко это в нём.       Когда же фотография в рамке появилась на столе мужа, жена обиделась, хлопнув дверью в спальне. Поспав неделю в своём кабинете, Попов понял, что надо мириться. — Его причёска вот уж год не в моде, — сказал он супруге в своё оправдание.       Попова вроде успокоилась, но с того дня фотокарточка всё равно периодически ловит ревностные взгляды Алёны в свою сторону. А Арсений, замечая это, всегда говорит, что этого парнишки давно след потерян.       Когда Артёмке было шесть лет, от Антона пришло единственное письмо, в котором он написал:       «Здравствуй, дорогой Арсений. Понимаю, что тревожу старое и наверняка забытое, но я не могу не написать это письмо. Времени мало осталось у меня.       Надеюсь, ты счастлив. Наверное, родители рады, что твоя жизнь сложилась так, как они мечтали. Но в твоей жизни когда-то был и я, поэтому тебе вложу в конверт чуть пожелтевший снимок… Если Алёна не одобрит, или тебе не захочется вспоминать обо мне, разорви его, сожги, выбрось. Избавься от фотографии. Я не обижусь. Просто мне так хотелось хоть как-то оставаться в твоей жизни, хоть красной нитью на твоём запястье, хоть номером в контактах твоего телефона, хоть потрёпанной фотографией в пыльном ящике рабочего стола. Но нить порвалась в тот вечер, мой номер ты наверняка стёр (чтоб не было соблазна позвонить), поэтому отправляю тебе снимок. Он для меня, если честно. Просто хочу думать, что он у тебя есть. А как уж тебе с ним быть, решай сам.       У меня всё нормально. Вроде. Пытался жить без тебя, без твоих поцелуев, без наших прогулок, без яркого Солнца жить пытался. Только это больше на выживание было похоже. Или на существование. Не знаю, зачем и почему пишу всё это. Может, потому что трудно мне без тебя. Может, потому что хочется иногда просто посидеть и поговорить с тобой, зарыться своими пальцами в твою шевелюру и утонуть в нашем поцелуе. Может, потому что всё еще люблю тебя.       Я на тебя не обижен. Знай, это Арс. Я не виню тебя ни в чём, просто так сложилась жизнь. Мы бы не смогли быть настоящей семьёй в современных реалиях. А твоя семья — это то, чего ты действительно заслуживаешь.       Сережа сказал, что у вас сын растёт. Хочу его увидеть, наверняка твоя копия. Как бы мне хотелось родиться в другой вселенной, чтобы я был дурацкой омегой, а ты моим альфой. Мы бы были настоящей семьёй, верно?       Прости за этот бред. Если бы я мог тебе дать всё то, что могут дать Алёна и сын, я бы дал. Без всяких сомнений и всё без остатка.       Иногда мне кажется, что ты вот-вот позвонишь в дверь, как раньше. Произойди это, я открою, и мы будем долго в обнимку целоваться. И я никуда тебя не отпущу. Никогда. Помнишь, нашу тусовку в школьном актовом зале? Ты был в новых кроссовках, а я в непривычных для меня джинсах. Помнишь, как мы отрывались? Помнишь, как нас чуть не спалила учительница, когда мы курили на крыльце? Помнишь, как мы убегали от назойливых девчонок и в шутку стали танцевать медляк? Помнишь, как ты поцеловал меня? Я тогда думал, что умру прямо там. Крутое было время. Время нашей молодости.       Что-то я разошелся. Но мне можно. Раковым больным можно.       Сейчас уже время равнодушное прошло, вычеркнув родные для тебя адреса. Думаю, мой ты даже при желании не забудешь. Вот только у меня теперь новое место обитания. Пока не знаю, где меня похоронят. Спросишь потом у Димки.       Наверное, стоит извиниться за то, что не сказал о болезни, но, думаю, тебе было бы не до этого. Семью не стоит оставлять, а быть со мной из жалости, тем более. На самом деле, я бы просто не смог видеть, как ты крутишься возле меня с этими дурацкими лекарствами — всё равно не помогают. Врач говорит пару недель осталось. И всё. Извини, что узнаешь о моей неизлечимости, когда я уже на том свете. (Попрошу Димку отправить письмо после смерти).       Горевать поздно. Но если ты меня хоть когда-нибудь, хоть денёчек, хоть час, хоть минуту любил, приедь на могилу — привези сигарет моих любимых. Думаю, даже там всегда буду хотеть курить)))       Прости, Любовь Моя, что не смог сделать тебя счастливым.       Бесконечно твой Антон.»