***
Ожидание становилось мучительно. Проводило потными пальцами по шее Стэйси, который расстёгивал и снова застёгивал одну и ту же пуговицу на манжете, пиявкой присасывалось к переплетающимся между собой пальцам Джоуи. Перед кабинетом стояли длинные скамейки, даже слишком длинные, и их четверых было ничтожно мало для такой слишком широкой скамьи. Чтобы куда-то деть свой взгляд и не отпускать его бешено метаться по шершавым белым стенам, будто у сумасшедшей, Венди решила закрепить его на доске вместе с остальными объявлениями, написанными карандашами, ручками, цветными маркерами и даже углем, заметками и странным листочком с надписью «НЕ СПИ В ВЕНТИЛЯЦИИ ВОСТОЧНОГО КОРПУСА», нацарапаной в спешке, жирными буквами, на обрывке бумаги, и кроме этого, в отличии от других листочков, на этом ничего больше написано не было. Кому в голову вообще придет спать в вентиляции? Некая местная игра с шифром или пароль? Доска была переполнена листочками с записями, но ни на одном из них не обнаружилось картинок. Записи расплывались, обрывались и накладывались друг на друга, так что прочитать их было тяжело, как бы Венди не щурилась и не наклоняла голову. — Все будет хорошо, — внезапно Джоуи крепко взяла ее за руку и тут же отпустила, посмотрев Венди в глаза своими бледно-серыми. Удостоверившись, что её услышали и посмотрели в ответ, улыбнулась краешком губ. Скрипнула дверь директорского кабинета. — Заходить будете по двое. Поставите подписи и дальше без меня, — объявил мистер Уайтхорс, жестом зазывая за собой Венди и того незнакомого подростка, а затем спохватился и добавил тише: — Если что-то не устроит, поедем обратно в город. Адвокатский Жилет удовлетворённо кивнул. Большая белая дверь с двумя створками. Небольшие трещинки иногда складывались в неразборчивые слова, наложенные друг на друга, или это собственное воображение играло злую шутку. Она вошла вслед за старшими в теплый жёлтый свет единственной лампы и едва уловимый кисловатый цветочный аромат, мягко переходящий в запах воска. Кабинет был вытянут, имел форму прямоугольника и оказался большим. Показалось, что не меньше актового зала, только сильнее вытянут в длину. И был слишком пуст, если не считать развешанных фотографий. Никаких маленьких предметов и украшений, лишних ручек и бумажек, ящиков, показывающих языки-папки с личными, безличными, безразличными делами, отчётами, статистиками, которые обычно бывают в директорских кабинетах. Окна занавешены плотными шторами в тон стенам. На стене висит маленький плазменный телевизор. А ещё тут тоже было эхо. Видимо, мистер Сид был фанатом актовых залов. И всего, что обычно в них происходит. — Вы тоже чувствуете, что тревога неразборчиво шепчет вам на ухо? Самое неожиданное, что ей приходилось слышать, да ещё таким тоном, будто это само собой разумеется. Не только от взрослого, но ещё и от учителя. Он ждал их, либо кого-то ещё, только при приближении лишь слегка приподнял голову и смотрел так, будто они тут стояли уже несколько минут и не двигались. Татуировки выглядывают из-под костюма затейливыми узорами и буквами, идеально выглаженная рубашка застегнута на все пуговицы, а выглаженный пиджак висит на спинке кресла. — Учебный год приблизился слишком быстро, — Он был совершенно доброжелателен, говорил странные вещи так, что в них хотелось верить. — Слышали о том, что дети безгрешны? Все плохо, все очень плохо. Венди хвасталась взглядом за своих, как ребенок за юбку матери в незнакомом месте. Сейчас мистер Уайтхорс, конечно, поймет, что что-то не так, принесёт короткие извинения, развернет обоих подопечных за плечи и, прежде чем Адвокатский Жилет успеет что-либо понять, они уже вернуться в ставшее едва ли не родным брюхо автобуса и умчатся к родителям, минимаркетам и воскресным мультфильмам. Но он медлил. Казалось, что чьи-то тонкие пальцы медленно шевелят волосы на голове. Или добрая сотня паучков ползает по ним, перебирает их маленькими цепкими лапками. Выпускникники, победители в соревнованиях, научных олимпиадах и выставках смотрели с фотографий на стенах: выцветших и совсем новых, квадратных и прямоугольных, в покрытых трещинками рамках, все до одного осуждающе въедались взглядами. Только один снимок не смотрел, потому что был опрокинут на стол и лежал стеклом вниз. Мистер Сид — она узнала его без труда — молчал, казался погруженным глубоко в омут каких-то своих мыслей, как и она сама только что: пропустила мимо сознания, как он развернул к ним контракт. Обычно на таких стояло две печати: официальная — школы, где они находятся, и самого директора. На этом же их было около семи. Сейчас нужно будет просто поставить подписи. Странно, что им нужно это делать, ведь они несовершеннолетние, и, по сути, документы, подписанные ими, не имеют юридической силы. Адвокатский Жилет был первым: уверенно подошёл к столу, но не спешил расписываться. — Я искал информацию об этом месте, и знаю, что вас и ещё нескольких сотрудников хотели привлечь к ответственности за причинение морального вреда несовершеннолетним, а также мошенничество и похищение... — Похищение с умыслом причинения вреда, — подсказал директор, и ни один мускул не дрогнул на его лице, — Зависть — это яд, который разлагает душу, ослепляет и заставляет людей давать ложные обвинения. Как выяснилось позже, ни одно из них не подтвердилось. Вам ничего здесь не угрожает, юноша. Ни вам, ни вашим... друзьям. — У меня есть копии интервью со следователями, — не отступал он, — И вы ответите на все мои вопросы, если не хотите проблем с законом, — после этого он схватил со стола ручку и наконец расписался: его подпись почти что вылезала за края листа. Лицо мистера Сида выражало нечто обманчиво-безмятежное, и Венди не знала слова, которым можно его описать. Она украдкой подсмотрела имя, благо почерк оказался разборчивым: Кэмерон Бёрк. — Детали я уточню, когда они закончат с... формальностями. И они встретились лицом к лицу. В жизни директор оказался выше, чем ей представлялось, и дело даже не в росте. Он заполнял собой все пространство вокруг и приковывал к стеклу своих глаз взглядом, в котором не было любопытства. Взрослые обычно хотят знать о тебе. Сколько тебе лет, какие у тебя интересы, чем тебя можно подкупить и выдрессировать вести себя хорошо. Твой характер и уровень доверия, на котором ты станешь послушным. Он не хотел. Приковывал к стеклу своим желтым стеклом. Глупо носить очки в помещении, ведь солнце в одной клетке-комнате не удержишь, потому в них ничего и не видно, но очки только в одну сторону работают. Одни глаза видят — или не видят, другие — ненавидят. Длинна кабинета была оптической иллюзией, которая достигалась с помощью цвета стен и их несимметричности, догадалась Венди. На самом деле он вовсе не такой большой. Совсем не такой, каким хочет казаться. Листовки на столе, что-то вроде путеводителей. Рекламные брошюры какого-то частного пансионата в Мичигане. Везде надписи, надписи, надписи, следы от старых надписей, которые давным-давно закрасили, как будто в заброшенных зданиях: приходишь и пишешь что хочешь. Жаль только, что ростом не вышли и до потолка ещё не дотянуться, а то бы и там написали что-нибудь свое, от сердца оторванное, или то, что в голову пришло, ругательство или список покупок, текст навязчивой песенки из рекламы. Две ручки, книга в кожаной обложке. Позади директора ещё одна фотография, но больше остальных. Нет, не фотография, картина! Он самолично и ещё три человека. Один точь в точь его копия, только моложе и с примесью Голливуда. Большой семейный портрет. Кажется, маслом. — Ставь уже и идём отсюда, малявка — строго и нетерпеливо подсказал Кэмерон. Вот, оказывается, как просто это прозвище к ней крепиться, будто влитое. Вроде даже родители давно не звали по имени. То-то оно такое длинное, ещё и с дефисом. — Я понимаю всю ответственность и тяжесть проблем, которые лягут на меня, если я причиню вред своим воспитанникам, потому здесь тебе ничего не угрожает, — не смотри в глаза, не ищи там ответы на вопросы, ответы на которые страшно узнать. Не говори нарочито медленно и спокойно, чтобы усыпить бдительность, — Ставь подпись, дожидайся друзей, и добро пожаловать в «Эдемский сад». Казалось, можно ослушаться. Можно упросить мистера Уайтхорса увести ее назад домой, где она отучится ещё месяц и затем после летних каникул вернется в местную школу. Можно струсить и ещё долго не прощать себе этого, вспоминать, пытаясь заснуть, когда мысли подобного рода норовят влезть в голову и заставить стыдиться поступков, которых уже не изменить. — Без паники. У нас будет время пообщаться подольше, — бросил директор вслед, но как будто не им, а кому-то незримому, кто точно так же, как и они, стоял в комнате и, возможно, ловил на себе неприятные взгляды с фотографий и одной-единственной картины. Ладони вспотели, но руки не дрожали. Подпись она поставила быстро и аккуратно, будто на диктанте. Поняла, что написанные ей буквы прилично заехали на одну из печатей, делаясь неразборчивыми, но теперь уже поздно что-то менять: не просить же новую бумажку. Директор сделал едва заметное движение рукой, будто хотел поймать ее за руку, но передумал.***
Пронесло. Кажется, она давно так не волновалась и едва ли будет ещё волноваться, даже когда стукнет день итогового экзамена. Когда дверь за ними захлопнулась, этот звук показался ей самой изумительной на свете музыкой. Наверное, так же чувствуют себя подсудимые, когда судья стучит молотком и громогласно объявляет «невиновен». Эта фраза, наверное, звучит как разбуженный вулкан в самом сердце. Ноги изнутри обрастают тонким слоем ваты, и весь мир так стремительно сужается до коридора главного корпуса в исправительном интернате для трудных детей и подростков под красивым, но неуместным названием «Эдемский сад», что непонятно, куда себя деть. Так разволновалась, что не сразу поняла, как Адвокатский Жилет по имени Кэмерон позвал её за собой, вниз по лестнице, дожидаться на улице, пока формальности сойдут на нет и их отправят на экскурсию, после — в корпус для учащихся средней школы, а из-за угла соседней лестничной клетки на неё во все глаза глядела одинаковая кремовая форма в количестве трёх штук полностью уверенных в своей незаметности детей. Пропажу вырванного странного листка с доски объявлений. Не в духе был каждый — она заметила это ещё на лестнице, в которой скрипела предпоследняя ступенька. Ее одноклассники не смотрели друг на друга и даже не думали о том, чтобы заговорить, находясь каждый в своем карманном измерении. Только чужак лучился уверенностью, довольный своей выходкой с обвинениями и судебными терминами. Правда, Венди не была уверена, что они были такими уж судебными, ведь никогда не была в суде. Свет горел только на втором этаже, в закулисье всё светилось тьмой, но это не помешало Стэйси и Джоуи зачем-то уйти вперёд и сбежать по лестнице, перепрыгивая через одну ступеньку. Венди и Кэмерон догнали их уже у неожиданно оказавшихся запертыми дверей в зал. Последний требовательно в них постучал. — Откройте, — приказал он. — Вернитесь на второй этаж, — глухо ответили с той стороны. — Мы не выходим с территории. С какой стати вам ограничивать передвижение учащихся вне учебного времени? Стэйси не дал ему договорить. Резко дёрнул за руку вниз, чтобы их лица были на одном уровне. Быстро, отчётливо, сердито произнес, и голос слегка надломился в конце: — Кончай свой спектакль, дылда, и подождём наверху, если им так нужно. Если тебе невтерпёж выставить себя идиотом, то милости просим, давай, но нас в это не втягивай. Как будто мы рады этой дыре!.. Кэмерон ничего не ответил, только смерил гневным взглядом, который, впрочем, остался незамеченным, потому как его адресат уже поднимался обратно, тяжело и раздражённо ступая по лестнице. Венди и Джоуи поспешили последовать за ним. Снова поднимались наверх. Воздух сгустился и потёк по шершавым деревянным стенам. Будто невзначай догнав Стэйси, Кэмерон прошипел, наклонившись к его уху: — Когда из тебя будут делать послушную болванку с помощью лоботомии, посмотрим, как ты заговоришь. Чем выше поднимаешься, тем ближе подбираются повышенные тона из директорского кабинета: шаги и неслышимая речь, которая становилась все громче и громче через каждую ступеньку. На последней за стеной что-то упало и разлетелось вдребеги: судя по звуку, что-то стеклянное. Следом за ним загремели ругательства и захлопали ящики стола. За ругательствами обычно следуют слова «Следите за языком, молодой человек!» или «Где ваши манеры, юная леди?», но в этот раз вместо них — выстрел. Все, как по команде, замерли. Как будто если застыть в одном положении, то время остановится. Громкий и настоящий. Сигнальный спортивный пистолет с соревнований, оповещающий, что пора бежать. Никаких «На старт» и «внимание»: они уже достаточно взрослые, чтобы самостоятельно понимать, когда придет пора уносить ноги. И она побежала, даже если подоспевший на шум человек снизу, меньше минуты назад отказавший в пропуске Кэмерону, был быстрее и попытался схватить ее за руку. Видно, оказалось даже слишком громко: за ним появилось ещё несколько человек, три, или шесть, или целая нескончаемая армия. Краем глаза Венди успела заметить, как Джоуи схватили за руки с обоих сторон и зажали рот ладонями. Спешить! Вырваться из чужих рук, ударив по колену, как научили темныё школьные коридоры в неучебное время, сбежать по лестнице под приказы ловить её, и чуть не упасть, не подвернуть ногу, не сломать лодыжку, понять, что проход в подсобку — это пожарный выход наружу. И вылететь на обожженых крыльях на улицу, пока взрослые путаются в темноте, отползти за дверь, стереть колени о бетонные ступени и смотреть, как преследователи, забыв о ней, отправились за Кэмероном, выбежавшим следом. Прислониться к стене изо всех сил и на всякий случай стараясь не дышать. К стене, которая была ледяной и холодила спину упорнее всяких айсбергов. «Как хорошо, что противные взрослые замешкались, Господь», молилась Венди, дрожа осиновым листом на жёсткой бетонной ступеньке. Спасибо, что время бежит так же быстро, как Кэмерон-который-был-прав от своих преследователей, а им спасибо за то, что прибыли только ближе к вечеру, когда солнце почти скрылось за ветками деревьев, а небо окрашивается в фиолетовый и серый. Спасибо, Всевышний, что скоро вечер перерастет в ночь, а ночью темно, и маленькой беглянке не придется прятаться по углам, рискуя быть пойманной, слушать своё сердце, быстро стучащее в висках и в горле. Осторожно посмотрев по сторонам и убедившись, что поблизости её никто не ищет, она, опираясь руками о влажную землю, встала на корточки и, держась рукой за стену так, чтобы не оставлять на светлой краске грязных следов, шла вдоль нее. Темно-зеленые кусты были достаточно густыми, чтобы закрывать от посторонних глаз. Шла и пыталась возпроизвести в голове карту местности из интернета, эвакуационной карты и путеводителя, который остался у дверей директорского кабинета вместе со всеми остальными её вещами. Всё-таки с Кэмероном Бёрком у нее было кое-что общее, прошуршала в ее голове неожиданная мысль: с точки зрения взрослых их обоих можно было назвать «конфликными». Как и мистера Уайтхорса. Хотелось верить, что выстрел сделал он, и сейчас он если не в безопасности, то хотя бы не истекает кровью или вовсе не мёртв. При мысли, что такие вещи вообще могут произойти на самом деле, в животе неприятно закололо. Вот и он — путь до стоянки. Мимо большой лужи на тропинке, мимо спортивной площадки с канатами, а там выйти на парковку снаружи, обойдя наблюдательный пункт. Через забор она точно не перелезет, а до ближайшей будки, с которой можно было бы попробовать, пришлось бы шагать через слишком пустынное место, где нигде не спрятаться и вот-вот появиться толпа встревоженных взрослых. Нет, тут нельзя оставаться. Нужно бежать. Теперь точно бежать как можно дальше и как можно быстрее. Пришлось ползти через кусты — их недавно поливали и они были холодными от воды. Кажется, её пока никто больше не искал, но это продлиться недолго. Может, нужно было там остаться и дать взрослым во всем разобраться. Но это был выстрел из настоящего оружия. Она слышала, как папа стрелял, когда они вместе ходили на охоту. А что, если мистер Уайтхорс в самом деле мертв, испугалась она, прячась за канатной дорожкой, и на глаза почти навернулись слезы, но она смогла вовремя их остановить, задрав голову к заоблочневелому небу. — Эй, ты! Заметили. Какой там был шанс, что во второй раз на пропускном пункте снова никого не окажется? Глупый ребёнок. Опять бежать, только уже в противоположную сторону, петляя. Слишком ожидаемо, малявка. Тупик: вот-вот граница, забор. Только рядом — низкий, полуразрушенный сарай. Успеть бы запрыгнуть! Быстро. На ящик, потом на раму открытого окна, потом на крышу. Давай. Раз. Два. Нет: обувь, испачканная в грязи, соскользнула. На крыше показался Кэмерон: он поймал ее за руку и подтянул к себе, чтобы она смогла взобраться. Ну конечно, отличное место для того, чтобы спрятаться! Они синхронно упали на спину, задержав дыхание. Посторонних рядом не слышно, только трава и кроны шелестят под ветром. Собака все ещё заливается лаем где-то далеко. Никого. Можно выдохнуть. — Я знал, что тут твориться какое-то дерьмо! Знал ведь! — он весь вспотел, тяжело, неровно дышал и теперь, сидя с ней на крыше, тряс за плечи, а в голосе читался не столько страх, сколько ошалелое довольство своей правотой, — Мы можем пробраться через... в смысле, поверху оранжереи... я видел, там есть... и перепрыгнуть забор. Заметил, когда прятался за... за ней, — После этих слов он навалился на Венди и крепко обнял за плечи так, что она могла слышать стук его сердца даже через такой строгий адвокатский жилет, и, удивлённо раскрыв глаза, обнять в ответ. — Мы выберемся отсюда. Обещаю, малявка, — от механической близости им обоим становилось немного легче. Забраться наверх по стенам было возможно, но слишком медленно и опасно: создадут много шума и, чего доброго, соскользнут. Кэмерон, нахмурил брови, смотря по сторонам: думал. Венди внимательно следила за всеми его малейшими движениями в сумерках, чувствуя себя натянутой пружинкой, готовой соскучить и броситься исполнять приказы сию минуту. Хотелось хоть чем-нибудь ему помочь, подсказать. Ободрить, даже если солгать. — Идём. Последовала за ним, спускаясь с крыши сарая, который, к сожалению, был слишком низко и далеко от забора, — Пакеты с удобрениями. Можно подвинуть их и забраться. Быстрее!.. И действительно, рядом друг на друге лежали пакеты с удобрениями. Кэмерон схватил их за края и поволок к теплицам. Венди последовала его примеру: с виду они были намного легче, но и она сама с виду вовсе не такая слабая, какой кажется — спасибо многочисленным спортивным кружкам. Она первой поднялась на них и протянула руки вверх, только до ровной крыши не дотягивались даже кончиками пальцев. Она прыгала, стараясь достать, в панике абсолютно забыв о Кэмероне. — Вот, отлично... — Бормотал он себе под нос, — А когда доберёмся до пригорода, я позвоню в полицию. — Хорошие дети не звонят в полицию. И не только о нём. Неужели так громко? Треск. Свет фонариков вдалеке, или уже совсем близко, рыскаюзщих взад-вперед. Выскакивающее сердце. Дрожащий голос: — Сначала я тебя подсажу, потом сам залезу. Когда ты дашь мне руку... без нервов. Давай! Венди встала к нему на плечи и наконец зацепилась за край теплицы. Быстро подтянулась руками, забираясь наверх, когда теплица слегка просела под ее весом, и тут же подала руку. Осталось только перепрыгнуть — и в лесу скрыться не составит труда. Человек показался будто из ниоткуда. С чем-то вроде полицейской дубинки в руках, но гораздо меньше. Забрался к ним в одно мгновение. Кэмерон толкнул его ногой в грудь, не отпуская руку Венди. Схватили за вторую руку, стаскивая с крыши. Ещё чуть-чуть и сорвётся вниз. Венди вырвалась из хватки, по инерции упав назад. Чувствуя, как сдирается кожа на ладонях. Крыша треснула под ее весом, увлекая вниз. Упав, ударилась о что-то твердое затылком, почувствовала, что теряет сознание: голова потяжелела. На затылке ощутилось мокрое тепло крови. Затошнило. Разноцветные звёздочки перед глазами пустились в пляс. И ещё что-то странное и совершенно неуместное, похожее на желание прямо сейчас уехать в поле и убить все цветы, которые только на нем растут. И шаги, шорохи, короткие фразы. «Мой отец... мой отец... Да как вы смеете! Вас всех посадят, когда меня объявят...» — доносился отчаянный крик будто из-под тёплого одеяла. Кем именно объявят Кэмерона Венди так и не услышала. Наверное, мертвым. Только есть вещи хуже, чем названная смерть: например, статус пропавших без вести. Тогда их родители и друзья, оставшиеся по ту сторону очень высокого забора, будут до конца дней хвататься за надежду, что они когда-нибудь вернуться. Теперь, когда телеканалы завесятся синими занавесками вечерних новостей, их всех объявят невоспитанными, несамостоятельными, конфликтными детьми, пропавшими без вести.