Недетские игры

Маленькие, избалованные детки богатых родителей. Квартира размером с Елисейские поля. Огромная библиотека, винный погреб с пыльными бутылками чёрт знает какого года, глупые игры, детские споры, взрослые ставки... Бунтарский дух в неокрепших умах, и без того затуманенных алкоголем... Мэттью был околдован этой жизнью, зачарован их безумием, ослеплён страстью и ощущением свободы. Иза, прекрасная Иза, сложенная как богиня, сумасшедшая, инфантильная, талантливая актриса. Она была то раскованной куртизанкой, то робкой, застенчивой девочкой. Она была девственницей... Мэтт взял её на грязном кухонном полу. А всё потому, что Тео загадал "Лицо со шрамом". Глупые, глупые детские игры... Они с Изой проиграли, и Тео поставил на кон свою сестру. Мама, дорогая мамочка, которой Мэттью исправно писал о своих делах, она была бы огорчена, узнай, что её сын на спор трахнул девушку, прежде не сходив с ней хотя бы на три свидания. Но Иза не такая. Изабель не ходит на свидания. У неё есть Тео. Это как если сказать, что у неё есть рука или нога. Тео – неотъемлемая часть Изабель, её продолжение, её плоть и кровь, её единственная любовь... Красивый, мужественный Тео, с томным взглядом и дерзким изгибом тонких губ. Непослушные чёрные волосы вьются мягкими локонами, обрамляют смуглое лицо – он идеален, так же, как Иза. Два тела, одна душа – сиамские близнецы, сросшиеся изнутри, а не снаружи. Мэттью любил их. Любил так сильно, что болело в груди, перехватывало дыхание и кружилась голова. А они любили только друг друга. Но и того, что перепадало Мэтту, было вполне достачно. Он взял Изу с дозволения Тео и думал, что умрёт от счастья. Но без второй половины счастье было не полным. Тео буднично жарил яичницу, пока Мэттью нежно вдалбливал его сестру в потрескавшийся кафель. Чтобы быть рядом с близнецами, Мэтт каждый раз воевал сам с собой – со своими принципами, воспитанием, моралью. Эта война выматывала, вытягивала все соки, но Тео с Изабель того стоили... Они пили много и часто, они были пьяны всё время вином и друг другом. Трое детей, оставшиеся без родительского присмотра – они играли в игры, курили траву, по-взрослому спорили о политике и революции, запивая алкоголем заученные постулаты, чужие мысли и лозунги. Коллекционное вино лилось рекой, Мэттью был восхитительно пьян. Тео казался трезвым, рьяно отстаивая свои политические убеждения, но чёрные осоловевшие глаза неотрывно следили за гостем. Мэтт давно перестал смущаться, точнее, он каждый раз боролся со смущением и всё чаще выходил победителем во внутреннем сражении. Он лёг на живот рядом с другом, невольно в точности повторив его позу. От скромного мальчика, что недавно впервые переступил порог парижских апартаментов, не осталось и следа. Общая атмосфера свободы, царящая здесь в каждом уголке, благотворно повлияла на Мэтью, сняла шоры, подарила уверенность. Пьяный и смелый Тео закинул руку на шею другу, ногой придавил поясницу. Мэттью сделал большой глоток из бокала – красное вино окрасило его губы, блеснули влажные блики, струйка пролилась на подбородок. Что-то опасное мелькнуло в потемневших глазах Тео, внимательно следящих за порочными губами Мэтта. Он придвинулся ближе, что-то говорил прямо в лицо друга, обдавая того жарким винным духом. Мэтт не смел пошевелиться, пьяно и зачарованно смотрел на прекрасное смуглое лицо с тёмными родинкам на щеке, так похожее на лицо Изабель, но такое резкое и мужественное. Тео первым подался вперёд. Он слизал винную дорожку с подбородка Мэтью, влажно облизал красные, развратно-пухлые губы. Мэтт дёрнулся, на миг отстраняясь, но сильная рука крепко перехватила шею, а настойчивый рот углубил поцелуй. Детские шалости бывают довольно жестокими. Мэттью чувствовал себя странно – тело жаждало, а мозг протестовал. Образ матери, с укором качающей головой, ясно стоял под смеженными веками. Мэтт открыл глаза и упёрся взглядом в чёрную опасную бездну. Тео улыбнулся, обнажая белые клыки, и, как ребенок, придумавший новую игру, оседлал спину Мэтта. Он стаскивал с его плеч тонкий расшитый халат, кусал выступающие позвонки, запускал в светлые волосы руку, оттягивая и запрокидывая назад голову. Мэтт дышал через раз, судорожно сглатывал, поддавался напору. Оба знали, что сейчас произойдёт. Это было неизбежно с самой первой их встречи. Тео потянул Мэттью за плечо. — Повернись, — приказал он, — я хочу видеть твоё лицо. Мэтт послушно лёг на спину и развёл колени. Казалось совершенно естественным, что именно ему сейчас предстоит принять в себя Тео. Это как вернуть долг. Он не раз брал Изабель, теперь пришла его очередь. Призрак матери растаял, так и не добившись внимания. Тео нависал над миловидным златоволосым мальчиком, то ли любуясь детскими чертами, то ли желая продлить его падение. Мэтт прикусил нижнюю губу, огладил свой живот, спустил руку ниже. Тео беззвучно засмеялся и переместил руку Мэтта на свой член. — У тебя губы, как у шлюхи, — прошептал он в губы любовника. — Да... Изабель мне уже говорила, — пьяно засмеялся Мэттью. Тео прильнул к нему в грубом поцелуе, больше похожем на изнасилование. Мэтт глухо застонал. Палец Тео проник в него внезапно и сразу задал темп, было больно и непривычно, было странно и неловко, но тот поцелуй, что всё ещё длился, не давал возможности одуматься. Дети не любят ждать, они хотят всего и сразу. Тео вошёл медленно, Мэттью вскрикнул, мутно-пьяные голубые глаза подёрнулись влажной плёнкой, но юноша не отстранился. Это казалось правильным. Иза тоже кричала в свой первый раз. Иза плакала. Тео позволил Мэтту быть первым и лишь единожды взглянул на них... А сейчас мстил за сестру, набирая темп. Мэтт всё шире раздвигал ноги, хватался руками за смуглые плечи, ловил губами воздух и грязные поцелуи. Безумие длилось недолго. Тео так яростно вбивался, так низко рычал, обнажая верхние клыки, что вскоре Мэтт забылся – он ласкал себя в такт движениям партнёра и, не сдержавшись, кончил, пачкая семенем себя и Тео. — Изабель! — простонал он, выгибаясь. Тео схватил Мэттью за лицо жёсткой ладонью, запустил большой палец в приоткрытый рот, сминая развратные губы, намеренно причиняя боль уголкам рта, надавливая на язык. Тео жадно смотрел в искаженное болью детское лицо и, когда Мэтт вновь вскрикнул и зажмурился, прикусив его палец до крови, извлёк член. Крепкая струя брызнула вперёд, задевая грудь Мэтью и его лицо, смешалась с кровью на опухших губах, стекла розовыми каплями по щекам и подбородку. — Ты назвал меня её именем! — обиженно бросил Тео, слезая. Что-то оборвалось внутри, стало холодно и пусто. Мэтью вытер лицо подолом своего цветастого халата и усмехнулся: — Вы для меня одно целое... — он уселся посреди разворошенной кровати по-турецки и откинулся на вытянутые руки. Тео нашёл ополовиненную бутылку и, сделав несколько глотков, передал её растрёпанному Мэтту. — Мы разные, — хрипло сообщил он и утёрся рукавом. Он сел спиной к другу на краю кровати и закурил, в комнате запахло сигаретным дымом. Мэттью тоже отпил из горлышка и закашлялся. — Тогда отпусти её, — голова, прояснившаяся после секса, вновь закружилась. Тео глубоко затянулся сигаретой – было слышно, как трещит табак – и вновь глотнул вина. Он покачал головой, длинные пряди вьющейся чёлки упали на глаза. Улыбнувшись уголком губ, Тео тихо сказал: — Нет, она моя. Навсегда.