Прошло уже 14 суток с момента крушения. Синяки на теле Мадса выцвели в зелено-желтые уродливые пятна, а вот с ногой Хью дела обстояли хуже. В их положении лучшее, что можно было сделать со сломанной конечностью — наложить шину и обеспечить покой. Ни антибиотиков, ни обезболивающих в их распоряжении не оказалось, не нашли они их и в прибитых к берегу чемоданах.
Остров, на который их волшебным образом выплюнул океан, был самым большим в череде похожих, находящихся совсем рядом. Хью лежал на самом высоком месте пляжа, под навесом из плавника и широких листьев какой-то местной растительности. Лицо его совсем осунулось от страданий, хотя он и пытался показать, что боль беспокоит его не так сильно. Мадс ничем не мог помочь, только следить за состоянием Дэнси и молиться, чтобы у него не поднялась температура, ведь опухоль на ноге выглядела хуже с каждым днем.
Миккельсен больше не хотел никого хоронить. Он порядком выдохся копать могилы осколком пластика, когда к берегу прибило те трупы. Он даже не помнил лица этих троих, что летели с ними в числе 19 пассажиров частного джета. Зато Хью он запомнил сразу же, как только тот шагнул в самолет. Они сидели в соседних креслах, и Мадс даже позволил себе помечтать, как подойдет к незнакомцу после полета и пригласит его на ужин. Знал, что не подойдет и не пригласит, но полюбоваться ему ведь никто не запрещал: изящным профилем, легкой улыбкой, ямочкой на щеке и россыпью родинок на видимой части шеи. Он тогда и не представлял, что они вдвоем выживут в авиакатастрофе и окажутся на необитаемом острове, посреди океана, за тысячи миль от дома. Как не мог теперь представить, что смерть заберет Хью, исказит его прекрасные черты, и Мадсу собственноручно придется сыпать тяжелый песок на его мертвое лицо.
— Мадс, — слабо позвал его Дэнси, отвлекая от мрачных дум и попыток найти хоть что-то полезное в куче уже сто раз осмотренных вещей. — У нас еще осталась вода?
Внутренне Мадс застонал, но когда повернулся к Хью, лишь улыбнулся ему потрескавшимися губами.
— Нет, — ответил он. — Но не беспокойся, я сейчас принесу тебе древесного сока.
— Не надо, — остановили его. — Я просто спросил.
Мадс ему, конечно, не поверил, но ничего не стал говорить и вернулся к прерванному занятию. Скрывать все равно дольше уже было нельзя. Дюжина пластиковых бутылок, выловленных из воды, спасла им жизнь. Но вода в них заканчивалась слишком быстро. Мадс примешивал в нее собранную с листьев немногочисленной растительности росу и дождевую воду. Благо два раза шел довольно продолжительный ливень.
Удачей было обнаружить сломанный полый внутри ствол дерева. В нем собиралась влага, которую Миккельсен и называл древесным соком, но только и с этой подпиткой вода все же закончилась. К берегам больше ничего не прибивало, даже обломки. Дождя ничего не предвещало, а полость в стволе дерева наполнялась только раз в сутки.
Он сам уже второй день пил самый минимум, а остальное отдавал Хью. Если их не найдут в ближайшее время, или небеса не сжалятся и не пойдет дождь, то Мадсу придется туго. А если с ним что-то случится, то и Дэнси долго не протянет.
— Больше так не делай, — сказал вдруг Хью ему в спину. — Дели воду поровну.
Миккельсен на секунду замер, но так и не посмел ничего сказать в ответ.
***
К вечеру как всегда похолодало. Мадс придвинулся ближе к Хью и укутал их обоих дорогими, но тонкими и холодными пледами. Он твердо решил, что по возвращении посоветует авиакомпании сменить их на что-то более приличное.
Хью и так мало спал ночами, холод донимал его не меньше, чем непрекращающаяся боль в ноге. Миккельсен же привык спать чутко, чувствовал, когда сосед просыпается, и хоть не мог успокоить боль, хотя бы грел Дэнси своим телом.
За все время, которое они провели бок о бок, они едва узнали друг друга. Говорили хоть и много, но будто ни о чем. Только Мадсу все равно все больше и больше нравился Хью. Нравилось все в нем, и уже не только внешность. Он любил храбрость Хью, его стойкость в борьбе со слабостью и болью, его улыбку сквозь слезы, его ответную заботу.
Больше всего нравились Мадсу вечерние часы, подобные этим. Когда они еще не спали, притирались друг к другу телами в поисках тепла. Костер догорал, и в его неровном свете Миккельсен еще мог разглядеть профиль Хью, смешной завиток волос за его ухом, темные пятнышки родинок на шее. Он ловил себя на мысли, что мечтает прикоснуться губами к этим коричневым пятнышкам, проследить их узор до выреза футболки и ниже. Целовать их до умопомрачения.
Это было глупо! Это было преступно! Хью был слишком молод для него, слишком прекрасен, слишком непорочен, но страшнее, что он был нездоров, истощен и испуган. Они, черт побери, оказались не в той ситуации, чтобы испытывать хоть какие-то желания, кроме как желание выжить. Мадс ругал себя так каждый раз, перед тем как провалиться в тяжелый, но чуткий сон.
***
Что-то было не так. Мадс вскинулся впотьмах и не сразу сообразил что именно: человека рядом с ним пробивала дрожь.
— Хью, что? Болит? — спросил он, но не получил ответа и слепо зашарил по чужому телу. Понял, лишь коснувшись лица. Щека под ладонью была холодной и мокрой. Хью плакал так тихо, что становилось страшно.
— Не молчи! — испугавшись, взмолился Мадс.
— Я устал, — сквозь рыдания все же ответил Дэнси. — Я так устал, Мадс. Скажи мне, что все будет хорошо… — Нет! Не говори! — вдруг прервал он сам себя. — Я уже не верю! Ни во что не верю! Хочу просто уснуть и не чувствовать боль.
Мадс обнял его, осторожно привлек к себе, стараясь не потревожить ногу.
— Не говори так, просто поплачь, — шептал он. — Ты так долго был храбрым. Так долго терпел. Просто отпусти себя.
Хью уткнулся в его плечо и задохнулся в рыданиях.
— Не отпускай меня, — бормотал Дэнси невнятно. — Только не отпускай. Мне так страшно.
***
На следующее утро у Хью начался жар.
Миккельсен уже не отходил от него, так и держал в объятьях, испытывая при этом настоящий животный ужас.
Небо над ними затягивало облаками, поднимался ветер.
Мадсу было плевать.
Он лег рядом с любимым, закрыл глаза, и сквозь шум надвигающегося шторма ему все чудился гул спасательного вертолета.
