Стрела на болоте

Я сидела на болоте и злилась. В первую очередь на себя. Форму мне выдали отвратительную. Саол Тхой Бимук, наш биолог, выяснил, что основной вид на этой планете — лягушки. По пьяному делу, как обычно. Я посмотрела: мерзость, боже мой, какая мерзость, но спорить же не станешь. Облачилась, форма оказалось очень тесной, пуговица где-то в районе уродливого рта, самой не расстегнёшь, и я третьи сутки сидела с затёкшей спиной на листе огромного растения посреди болота. Пробовала перепрыгнуть подальше к берегу — никак, едва не утонула, снова забралась на лист, сидела и мысленно ругала себя. Капитан, биолог, корабельный кок и стюардесса. Стюардесса, понятное дело — это я. Мне всегда доставались самые скромные роли. Наверняка это потому, что я слишком много ворчала. Нужно от этого избавляться. Наш кораблик «Стрела», пролетев порядка сорока световых лет, валялся на дне болота безвестной планеты, и я даже не знаю, успели ли все остальные катапультироваться. Где-то недалеко должны были сидеть ещё три наших лягушки — ужасная, ужасная маскировка! И то, если всё хорошо, если они успели выбраться из корабля. Я неуверенно квакнула пару раз (непонятно, как на этом языке разговаривать — никакой системы, всего четыре регистра, поэтому я издавала звуки, которые получались). Тут же хором отозвалось не менее сотни лягушек. Я испугалась, что они примут меня за свою, а вдруг у них брачный период? И я предпочла помалкивать. За три дня я успела рассмотреть настоящих лягушек. Саол Тхой Бимук сделал очень грубые костюмы, было едва похоже, но сама господствующая раса, похоже, особым интеллектом не отличалась. Я совсем приуныла: что делать? Я девушка, меня должны спасать. Но наши мужчины особой храбростью не отличались. Саол Тхой Бимук — пьяница, всю дорогу из его каюты выкатывались пустые бутылки. Убираться, понятное дело, приходилось мне. Кок наш, почтенный Равай Лук Тороз, только и думал, что о своём камбузе; вечно в муке и в пятнах каких-то соусов, с пузом, из-за которого пришлось раза в два увеличить дверной проём. И капитан, Ярш Тогар Лубс. Ничего плохого о нём сказать не могу. Не то чтобы ничего плохого о нём не знаю, но потом мне же хуже будет. Всю дорогу я ныла, как мне скучно, и мужчины развлекали меня как могли. Без особой фантазии, правда: всё больше кино, шашки и пирожки. Теперь-то я понимаю, что в полёте было ещё ничего. Наш кораблик, романтично названный «Стрелой», усердно пропахал несколько звёздных систем насквозь, чтобы затонуть… Впрочем, не буду повторяться. Смеркалось. Были на исходе третьи сутки моего безделья. Я втихомолку ругалась, причём не как девушка, а как второсортный сапожник: местное население всё равно не поймёт. Сомневаюсь, что среди этих наглых зелёных морд найдутся такие же чудесные лингвисты, как тот милый мальчик из аспирантуры, которую мне пришлось бросить. А вот если бы не бросила, сейчас бы сидела на диванчике у милого аспиранта, слушала бы его вдохновенную болтовню и лопала бы конфеты с чаем, а не мёрзла бы на болоте! Вот тянет меня всегда на какие-то сомнительные приключения. Внезапно в воздухе просвистела стрела, настоящая, деревянная, с оперением, чуть было не воткнулась мне в макушку, но я вовремя увернулась и ошеломлённо смотрела, как стрела уходит под воду. А вдруг это послание? А вдруг наш доблестный капитан что-то придумал? Недолго думая, я нырнула вслед за стрелой, побарахталась, запутавшись в водорослях, едва не захлебнулась, добыла стрелу и, поскольку она была слишком тяжёлой для моих теперешних рук, зажала в губах и с трудом выкарабкалась на свой листок. Положила перед собой, начала рассматривать. Ну, стрела. У нас такими пользовались веков двадцать назад, и то не как оружием, а чтобы привлечь внимание. Сидит, например, барышня у себя в будуаре, красоту наводит, в высшей степени дезабилье, и тут в форточку стрела влетает с приколотой запиской. Жду, мол, вас, прекрасная дама, там-то и там-то, форма одежды свободная. Хорошо, если барышня в этот момент не вставала из-за трюмо, а то бы кавалер вряд ли дождался. Ну да те времена давно прошли, я их уже не застала. Стрела. Никаких надписей, дерево поцарапанное, красоты никакой. Оперение — словно гусей ощипали. Я озадаченно рассматривала, потом даже снова попробовала на вкус — мало ли, какие сигнальные системы тут приняты. В этот момент в кустах на берегу что-то затрещало, глухо раздались голоса, а потом из кустов вышел человек. Я застыла от неожиданности. Тут тоже есть люди? Почему же наш пропойца биолог решил, что тут лягушки доминируют? Или они тут на самом деле более развитые, чем люди? Я ничего не могла понять. И тут… Да что ж такое! За какие прегрешения мне это? Я знаю, я не ангел. Два моих достоинства — симпатичная мордашка (не в лягушачьем обличье) и довольно приятная фигура (опять же, не в данный момент). Я откровенно признаюсь, что я не самая большая умница. Я даже готовить умею не больше десяти блюд, и то все на завтрак. Но я добрая, я никого не хочу обижать. Ворчу, правда, много. Но стараюсь, чтобы этого никто не слышал. Так за что меня послали на практику с самым дурным составом? Понимаете, этот человек говорил, и говорил связно. У меня как пелена с глаз упала. Лягушки не говорили, и я даром теряла время, пытаясь анализировать их язык и найти хоть какие-то закономерности. А человек говорил, значит, он разумный, и значит, господствующая раса на этой планете была очень похожа на нашу! Боже, боже, боже… Я бы расплакалась, но я не знала, как это делают лягушки. Впрочем, хватит. Помимо своей воли я начала улавливать закономерности в языке этого человека, довольно смешно одетого (длинный кафтан, стрижка под горшок, пузырящиеся штаны и высокие сапоги, как у девушек лёгкого поведения одного революционного периода). Так. Он тоже ворчит. Близкий по духу, значит, контакт будет проще установить. Ну, было бы проще, если бы я не была лягушкой. Язык довольно простой, неправильных глаголов не больше двухсот, а падежей вообще всего семь. Только инвектив много, но это, думаю, уже персональное. Я ещё раз мысленно поблагодарила милого мальчика лингвиста, который как-то в кафе между двумя пирожными вдохновенно рассказывал мне о том, как быстро понять чужой язык. Жаль, не дослушала тогда (тут я мысленно покраснела). «До темна успею ли… Бесы бы побрали батюшку с его затеями! Ну, отправил я стрелу, а вот если как она на болоте на этом окажется? Старшему да среднему братьям девчонки приятные достались, внятные, а мне вот раз — и лягушка достанется какая-нибудь…» Я обмерла, слушая. «Ни зги не видно же, что за напасть. И болото. Сейчас вот засосёт меня, как ложку в горшке с кашей поутру, и всё. И поминай, как звали младшего сыночка. Иваном его звали, напишут на придорожном камне, а невеста ему была лягушка». Иван. Ну что ж, заочное знакомство почти состоялось. Имя вполне приятное, только бы не значило то, что оно значит, а то меня смех начал разбирать. «Где эта стрела, прости господи. Может, ну её? Скажу, что потерялась, завтра ещё попробую». Ну уж нет. А мне вечно тут сидеть и мёрзнуть? Я вполголоса квакнула уголком рта. Иван замер. Обвёл взглядом окрестности, увидел меня со стрелой. Вполголоса сказал несколько очень нехороших слов, и я мысленно поморщилась. Потом вспомнила, что в его глазах я не очень похожа на красавицу. Внезапно он прыгнул в воду, тут же провалившись по колено; сделал несколько шагов, провалился почти по пояс, сказал несколько нехороших слов довольно внятно, но стал осторожнее. Правда, намерения были у него какие-то сомнительные, и на всякий случай я положила стрелу рядом с собой и сказала: — Только не убивай. На самом деле я не лягушка,— как могла, делая скидку на акцент и речевой аппарат. Иван снова замер и очень тихо сказал: — Мама дорогая. Или что-то вроде этого, но маму он точно вспомнил. — Говорящая лягушка. Нет, я похоже, поторопилась с оценкой интеллекта обитателей. Я терпеливо повторила: — На самом деле я не лягушка, Иван. Я… заколдована.— Это была явная неправда, но я хотела его шокировать или хотя бы немножко вывести из состояния транса. Внезапно он успокоился, как будто объяснение его удовлетворило. Он шумно сглотнул и сипло спросил: — Ты царевна? — Да,— я стала фантазировать дальше: — Почти. Только заколдованная. Приходится сидеть на болоте и ждать спасителя. Меня заколдовал злой колдун, и я уже совсем замёрзла.— Я отчаянно пыталась придумать, как бы сделать так, чтобы он смог расстегнуть мой костюм. Впрочем, он повёл себя почти по-джентльменски. Взял меня двумя пальцами, сильно сдавив грудь, потом подхватил стрелу и большими шагами пошёл к берегу. — Осторожнее! — возмущённо сказала я.— Я же девушка, а ты меня за грудь так неаккуратно… Зря я так. Он испугался и едва не выронил меня. Выплыть я бы выплыла, но к этому времени он мог бы уже преспокойно удрать. Но, к счастью, он просто перехватил меня по-другому — тоже не сильно удобно, но выбирать не приходилось. Мы вышли из пролеска на дорогу. На дороге стояла — ну, чтобы быть не слишком грубой, я бы назвала это каретой. Но мысленно я застонала. Потому что, если судить по гужевому транспорту, планета пока застряла где-то в средних веках, а то и раньше. Печально. Но выбирать не приходилось и тут: пусть бы только помог мне разоблачиться, а дальше я уже справлюсь сама. Меня Иван бережно посадил на сиденье, сам сел напротив и стал напряжённо смотреть на меня, пока карета катилась по ухабам. Цепляясь за сиденье, чтобы с позором не вылететь в окно, я объяснила ему, как могла, что беспокоиться сильно нечего: пусть люди думают, что угодно, а я со временем превращусь в девушку. Тут он меня и озадачил. Сказал, что свадьба скоро. И поскольку его стрела досталась мне, то мне и выходить за него замуж. Честно говоря, в мои планы это не входило. Мне бы закончить практику побыстрее, найти трёх моих придурков, улететь обратно, а замуж я лучше за аспиранта пойду, если уж сильно захочется. И то не сразу. Ладно, я ничего никому не обещала, так что с этой сложностью тоже справимся. К терему его мы приехали уже под вечер. — Пойдём,— хмуро сказал Иван,— отцу доложимся. — Не кручинься,— сказала я.— Всё. Будет. Хорошо. Он с сомнением посмотрел на меня, завернул в платочек и пошёл куда-то. Я любопытная, высунула нос наружу, но особо ничего не разглядела: тёмный двор, пара факелов, собаки лают, свежо. Отец Ивана закис со смеху, когда увидел, кого принёс младший сын. Утирая слёзы и делая неубедительные попытки стать серьёзным, он ударил зачем-то посохом о пол и сказал: — Слушай, о сын мой, слово отца! — Тут его опять разобрало на смех, и минут десять Иван раздражённо пытался успокоить родителя. Под конец полил его из кувшина водой, и царь (судя по всему), икая и утираясь, сообщил, что слово отца есть слово отца, так что пойдёт за тебя замуж лягушка. Выходя из палат, мы ещё долго молчали и слушали взрывы хохота. Тут нас догнал царский стражник. — Это… К завтрашнему он сказал, что будущих невесток надо проверить. Пускай хлеб испечёт, ну и там сошьет что-нибудь. — Лягушка? — поразился Иван. — А я что, я только передать,— стражник вжал голову в плечи и растворился в темноте. Иван зашёл в свой терем, сбросил сапоги и сел за стол. Платок развязал, и я скромно сидела и ожидала его решений. — Что делать-то будем? — внезапно спросил он. Вот тебе и решения. Ладно. Придётся и с этой проблемой справиться. — Я же сказала: всё будет хорошо. Ложись спать и ни о чём не думай. Иван обрадовался и тут же улёгся спать. Я фыркнула: вот мужчины, безответственные существа! Как мои придурки со «Стрелы». Ладно, это как раз наименьшая из проблем: предметы двигать на расстоянии я умела, да и фантазией не была обделена. Так что к утру был готов десяток пирогов, которые я украсила для убедительности так, что есть было бы жалко, и ковёр, на котором я изобразила взрыв сверхновой в Туманности Андромеды, только в декоративном стиле, чтобы никто не догадался. Иван с утра долго и ошарашенно разглядывал пироги и ковёр. Твёрдо сказал, что три пирога отнесёт во дворец, а остальное сами съедим. С ковром, по всей видимости, ему тоже не очень хотелось расставаться. Он скатал его в рулон, взял наперевес, а уже в дверях, опомнившись, спросил: — Ты так и не сказала, как тебя зовут. Я сказала. — Как? Василиса? — переспросил он. — Да,— кивнула я, тем более что на моё настоящее имя это звучало довольно похоже. — Прямо как в сказках,— удивился он.— А Премудрая или Прекрасная? — А разве одно другое отрицает? — удивилась я. На большее кокетство после бессонной ночи меня уже не хватило. Иван покрутил головой и убежал, а я немного подремала. Через пару часов Иван вернулся. Он долго подбирал слова, мялся, а потом выпалил: — Вот честно, если бы ты не была лягушкой, я бы прямо сейчас тебя замуж взял. Отец дара речи лишился, когда всё это увидел. Сказал: свадьба завтра, чтобы были все, форма одежды свободная, но красивая. А сегодня пир! И чтобы тоже были все. Ага, подумала я, это повод. — В общем, Иван. Маскарад пора заканчивать. Тебе надо с меня снять лягушачью кожу, чтобы я явилась тебе в нормальном обличье. — Да я конечно, я же это, я же сам хотел спросить, как! Я подумала. Как ему объяснить про модифицирующие контрольные сегменты? Ну, или даже про моделирующие кнопки, которые мы для простоты называли пуговицами? Никак. Тупик. Повинуясь импульсу, я сказала: — Поцелуй меня. Будь что будет. Не станет же он мне галантно лапку целовать? Иван зажмурился и поцеловал меня. Очень удачно: как раз в районе пуговицы. Об одном я не подумала: вопросы морали тут ещё были не совсем разъяснены, и обнажённую девушку Иван, очевидно, не ожидал увидеть. Я сидела, съёжившись, на краешке стола, потом опомнилась и вежливо, но твёрдо попросила Ивана немного погулять, пока я себе платье сошью. Только что тут носят девушки? — У тебя какие-нибудь книжки есть с картинками? — спросила я его. Сомневаюсь, что каталоги модных домов уже появились тут. — А? — молвил он, жадно обернувшись. Я махнула рукой, закрыла за ним дверь и стала думать. Неувязка. Хотя, собственно, что я теряю? Если они поверили, что лягушка может превратиться в человека, то я могу позволить себе экзотический наряд в зелёных тонах с золотом. Чем более пышный и закрытый, тем лучше, судя по тому, что к голым девушкам тут какое-то странное предубеждение. Через два часа костюм был готов. Волосы я украсила затейливым украшением, напомнившим мне восход одного из спутников моей планеты: что-то синее с красными камушками, блестящее, невразумительное и крайне непрактичное, но, как знать, может, я положу начало какой-нибудь местной моде. С обувью я долго экспериментировала, но в конце концов остановилась на сапожках, как у Ивана, только изящнее и тоньше. Мужские детали в женских костюмах всегда добавляют пикантности. — Входи,— сказала я. Иван тут же распахнул дверь, словно караулил рядом. Может быть, так и было. Кому захочется, чтобы девушку-рукодельницу украли перед самой свадьбой? — Пойдёшь первый. Я на карете прибуду, для эффекта. Он подумал и кивнул. Вернулись мы только к ночи. Сил не было совсем, потому что улыбаться и придумывать небылицы восемь часов подряд, есть жирное и мучное, пить много вина и заставлять себя не пьянеть — это совсем не то, к чему я привыкла. Я привыкла ворчать и пить чай с конфетами. — Устала? — заботливо спросил Иван. — Ещё как,— честно ответила я. Но расслабляться не стоило. — Так, может, это. Спать будем? — предложил Иван невинно, глядя на меня глазами весеннего кота.— Кровать большая… — Только после свадьбы,— отрезала я. Я даже не знала, я так сильно против или просто сильно устала. Но марку держать стоило. Я будущая царевна или кто.— А скажи мне, Ваня,— вдруг осенило меня.— А шкурку ты мою лягушачью куда дел? Он сначала побледнел, потом без паузы покраснел, но врать, по всей видимости, был не приучен. — Сжёг… Пока ты танцевала и лебедь белую изображала, сбегал домой и в печку её. Чтобы не напоминала. А что, не надо было?... Лебедь белую! Что бы он понимал в восточных танцах! Я эти движения месяца два разучивала. Иван явно был очень растерян. Надо было этим пользоваться. Я чувствовала себя последней негодяйкой, но иначе я бы застряла на этой планете надолго. — Иван… Ну что ты наделал… Мне ещё три дня оставалось в этой шкурке походить, и всё, и была бы я твоей навечно… Иван! — Но ты же сама сказала, что пора заканчивать этот майонез! — Какой майонез? — озадаченно спросила я. — Ну, маскарад… — Он сидел на лавке и едва не плакал. Думай, Василиса, думай. Умных мыслей не приходило ни одной, поэтому я стала говорить чепуху — первую, что в голову приходила. — Ваня. У тебя один шанс. Я должна вернуться к злому колдуну, отцу моему. Он в обиде, что я умнее и красивее его вышла, вот и заколдовал. Вернусь, покаюсь. Может, простит. Если найдёшь меня — твоё счастье. Жестоко, потому что Ваня, по всей видимости, уже успел по уши в меня влюбиться. Весь званый ужин не спускал с меня обожающих глаз. Я вышла на улицу. Иван сделал было попытку вскочить, но я посмотрела на него, и он медленно осел. У терема разгуливали лошади; я села на одну (как же неудобно было это делать в длинном платье!) и, пришпорив её, поскакала в сторону оставленного болота и «Стрелы». Хорошо, хватило ума подглядывать и запоминать дорогу. Было очень грустно. Я не имела никакого права пользоваться добротой этого человека. Пару раз я даже серьёзно раздумывала повернуть назад и сказать, что я пошутила. Но тут же вспоминала ненавидящие взгляды двух других невест в царском дворце. Одни проблемы от моей мягкости… Окончились бревенчатые строения, и я остановила лошадь. Нет, я ничего не решила: просто у дороги, неловко прислонившись к ветхому плетню, сидела на корточках девушка и навзрыд плакала. Я спустилась на землю, села на колени рядом с ней и осторожно обняла её за плечи: — Что с тобой? Она испуганно посмотрела на меня, сделала попытку отстраниться, а потом снова разрыдалась и, всхлипывая у меня на груди, рассказала, что она давно любит Ивана, младшего царского сына, а тут появилась какая-то лягушка, очаровала его, и он завтра берёт её в жёны… Я вытерпела ещё минуты две, потом сказала: — Посмотри-ка на меня. Она, неуверенно улыбнувшись, взглянула на меня. Похожа. И как я сразу не подумала. — Как тебя зовут? — Васька. Василиса. Я сирота, он на меня и не посмотрит,— но уже вытирала глаза. Судя по всему, соображала она быстро. — Отлично,— обрадовалась я.— Даже притворяться особо не придётся: имя то же самое. Слушай меня внимательно и не перебивай. Сейчас мы меняемся одеждой, ты идёшь в терем Ивана и говоришь ему: будь что будет, но ты остаёшься с ним. Только не вздумай спать с ним в первую же ночь! Завтра свадьба. Девушка, приоткрыв губы и стараясь меня понять, внимательно слушала и кивала головой, пока я пересказывала ей последние события, вплоть до того, что и кто кому сказал. Сообщила легенду про колдуна. Потом мы обменялись одеждой. Девушка была совсем бедной, даже обуви у неё не было, но меня эти мелочи сейчас не заботили. Зато она в моей одежде расцвела, и сапожки рассматривала с особым упоением. Я довезла её до терема, попутно объясняя, как управлять конём, потом ссадила и ускакала в ночь. Дальше уже пусть сама включает фантазию. Напоследок я предупредила её, чтобы остерегалась остальных завтрашних невест и пила поменьше, больше притворялась. Через час я была у болота. Через полчаса отыскала на дне «Стрелу» и включила аварийное питание и систему оповещения. Через пятнадцать минут отыскала трёх своих лягушат и, прежде чем помочь им раздеться, долго издевательски читала им лекцию о том, что пить нужно меньше, а больше читать книжки, они добрые и разумные, в отличие от некоторых. Один из моих зелёных спутников всё пытался спрыгнуть со стола, очевидно, от стыда. Потом я запустила корабль на орбиту, чтобы обдумать всё спокойно, и только тогда помогла команде принять нормальный вид. Капитан и кок быстро деформировались в нормальных людей, а вот биолог никак не хотел расставаться с образом лягушонка. — Василиса,— сквозь зубы сказал капитан.— Похоже, это не Саол. Похоже, это на самом деле лягушка. Похоже, за биологом разворачиваемся обратно. Василиса! Марш на кухню, вари всем кофе, пока я курс меняю! Ни в чём на тебя положиться нельзя! Вот неблагодарный! Впрочем, мужчины все такие. Своих ошибок не умеют признавать.