— Посмотри на меня, умоляю

К середине весны, когда уже тепло, всё вокруг оживает. И это самое удивительное, что можно наблюдать, мчась вдоль дороги на велосипеде. На поверхности земли появляются первые нежно-зелёные побеги будущей травы, жаждущие тёплого солнца, что скрыто сейчас за небольшими тучами. Чонгук мысленно благодарит этот день за хмурость и назревающий дождь, ему не хочется получить новые ожоги, страдать от повышенной температуры и головокружения. На всякий случай он в одежде, что прикрывает все возможные участки тела, оберегая от лучей, иногда причиняющих боль. Ладно бы просто боль, но порой они уродуют. Блондин поворачивает голову в сторону парка, не прекращая крутить педали, и глазами цепляется за остатки снега, что до завтра вовсе растает. Шум машин сливается с радостными голосами птиц, заполняя пространство музыкальными звуками. Так звучит жизнь. Чон не может уверенно смотреть прямо, не боясь во что-нибудь врезаться, потому что корзина спереди полна различных цветов. Они и сзади на багажнике тоже красуются. И со стороны это выглядит запоминающимся — люди оборачиваются, чтобы поглазеть на ничем непримечательного омегу, окружённого цветами в такой хмурый, на первый взгляд, безрадостный день. Из-за этих растений невозможно разглядеть новенький велосипед, что немного, да огорчает. Но до этого нет дела, когда всё вокруг заполняет запах цветов, напоминая, что скоро мир зазеленеет, расцветёт. — Чонгук! — слышит он и поворачивается на голос, замечая Сокджина, что радостно машет рукой в знак приветствия. — Хорошего дня! — сияет улыбкой, посылая энергетику счастливого человека. — Тебе тоже, хён! — не остаётся младший в долгу. У Чонгука не много друзей, есть нескончаемые «почему», но Сокджин — один из тех, кому можно позвонить после неудачного дня и сказать «Господи, я так устал» и кто не осудит ни за что, внимательно выслушает, постарается помочь. Это так ценно. В какой-то степени этот альфа — пример для подражания. Он не только умный, понимающий, но и красив настолько, что в первую встречу у Чонгука чуть не отвалилась челюсть. Чон хотел бы быть таким, хотел бы познать чью-то симпатию, но ему не светит подобное уж точно. Он не представляет себя в мало того что яркой, так ещё и открытой одежде, тем более не рассматривает даже вероятность появления на своём теле украшений. Он в себе омегу не видит, да и другие бы не замечали — но выдают светлые-светлые волосы, которые скрыть нельзя. Как хорошо, что можно спрятать хотя бы глаза. Он соскакивает со своего транспорта, когда добирается до нужного места, и аккуратно ставит на подножку, что еле выдерживает вес груза. Чонгук лёгким движением руки поправляет волосы, что мокрыми прядями спадают на лоб, мешая немного, и берёт в руки самый огромный букет из всех. Такие редко выпадает возможность лицезреть, ведь они жутко дорогие. Омега успешно добирается на третий этаж и стоит перед квартирой, с помощью дверного звонка которой уже оповестил о своём прибытии. Остаётся только ждать. Так удачно в его руках для рассмотрения букет, основными цветами которого являются фрезии. Они прекрасны. Здесь и белые, и синие, и фиолетовые разновидности; не очень удобно так много всего держать в руках, да ещё и тяжеловато, но оно того стоит. Хотя Чонгук цветы не любит. Можете себе такое представить? Доставщик цветов, что добровольно на эту должность устроился, от растений не в восторге. Да, они красивые и завораживают, но с ними у блондина личные счёты: среди их ароматов он прячет свой, себя за себя проклиная. Дверь распахивается, и Чонгука удивлённым взглядом встречает омега, перепачканный различными красками. Его белая футболка так и просится уже в мусорное ведро, а волосы наверняка умоляют работать аккуратнее, ведь из идеально белых они понемногу преображаются в разноцветные. Доставщик неловко отодвигает немного в сторону цветы, чтобы хозяину квартиры было видно его лицо, и тут же пьянеет от аромата, что чувствует. — Здравствуйте, а вы?.. — мнётся омега, явно удивлённый такому гостю. И даже его голос отходит на второй план, потому что пахнет этот мальчик Солнцем. И у Чонгука фотодерматит, у Чонгука на Солнце грёбаная аллергия, но сейчас он чувствует себя живее всех живых, когда вдыхает глубже. Настолько, насколько возможно. — Просили доставить вам, — неловко говорит он, пытаясь прийти в себя. — От Римы и её сына Нихёка, — сообщает, читая с листика, а потом поднимает свой взгляд и… Как он раньше внимания не обратил? Если спросить у вас какого цвета Солнце, то вы вероятнее всего ответите, что жёлтого? Именно такой оттенок мы видим, когда светило находится высоко в небе. В то же время на закате оно может вмещать в себе красный, оранжевый цвета. Это из-за особенностей рассеяния солнечного света в атмосфере, если подумать. Если же мы покинем её пределы и посмотрим на эту звезду, то увидим лишь белый цвет. Вы же видели фильмы, где путешествуют в космосе люди? Перед ними Солнце предстаёт как ослепительно яркий белый шар. И наверняка вы слышали прогнозы о будущем, где оно превращается в красного гиганта? Если спросить у вас какого цвета Солнце, то что вы ответите? Нужна будет минутка на раздумья? Чонгуку — нет, ведь Солнце цвета его глаз. У этого омеги они неземные — имеют сильные желтоватые, золотистые и красновато-медные оттенки, а вокруг зрачка, что не круглый, как у всех людей, а в форме кляксы, разливается тот самый настоящий белый цвет, сияющий. — Занесёте его на кухню, пожалуйста? — просит омега и отступает от двери, предоставляя Чонгуку возможность пройти. Это обычное дело — внести в комнату цветы и оставить в указанном месте, поставить в вазу, но не сейчас. Не тогда, когда за тобой дверь прикрывает такой удивительный паренёк, а в этих уютных стенах чувствуется немыслимое спокойствие. Чонгук даже застыл немного, когда перед глазами: куча холстов в дальнем углу гостиной, перепачканных краской газет, открытые тюбики масел, гуаши, горой стоящие упаковки акварели. Это место кажется сказочным, таким, в котором хочется остаться. — Меня зовут Тэхён, — говорит хозяин, поправляя лепестки букета, уже стоящего в огромной прозрачной вазе. Решает, что лучше переместить на пол, и тащит неуклюже поближе к панорамному окну. — Получать в День рождения такие цветы очень приятно, — всё так же улыбаясь, но теперь немного тоскливо. Какой-то доставщик не имеет права спрашивать… — Я могу угостить вас тортом? — интересуется с надеждой. — Не отниму много времени, — поспешно добавляет, замечая в глазах напротив сомнения. Ведь понимает же именинник прекрасно, что у человека работа, дела более важные, чем развлекать такого одинокого Тэхёна в его День рождения, но слова как-то сами сорвались с губ. Бездумно. Он ещё тогда, когда только открыл дверь, захотел провести больше времени с доставщиком, сам не понимая своего желания. Просто увидел его — такого обычного омегу с большими тёмно-карими глазами и непонятным запахом, ведь из-за работы его перебивают различные цветы, — и пропал. Сначала стало очень любопытно, как же он пахнет, имея карие глаза? Зачем скрывает? Пьёт блокаторы? Ничего же не ощущается подобного: ни шоколада, ни корицы, ни запаха старых книг… И это так странно — жаждать узнать больше о появившемся на пороге омеге, ведь человек имеет право на личное пространство, но почему-то Тэхёну захотелось его нарушить. Совсем немного. — Чонгук, — наконец представляется гость после краткого поздравления, удобнее усаживаясь на стуле. — Сколько вам лет исполнилось? — не знает, уместен ли этот вопрос. — Двадцать один, — и выглядит Тэхён таким одиноким, когда режет на куски до этого ещё не тронутый торт. Таким одиноким, что не верится. — А вам? — виден интерес в глазах. — Двадцать, — смущённый получается ответ. Когда Тэхён ближе к нему двигает чашку ароматного чая, явно с примесями ромашек, и угощает самым большим из кусков праздничной сладости, то только сейчас Чонгук замечает надпись кремом на верхушке «Любимому учителю» и не может не спросить: — Вы работаете в школе? — перепачканный в краске омега улыбается очень нежно прежде, чем ответить: — Нет, у меня студия, — он отправляет себе в рот огромный кусок торта и забавно жуёт. — Учу деток рисовать. Пальчиками, — радостно добавляет, улыбаясь каким-то своим мыслям. И Чонгук с лёгкостью может представить, как у этого человека отлично получается заниматься своим делом, как он идёт на работу с улыбкой, делится ею с окружающими, делает детей счастливыми и радостными. Когда они возвращаются домой после занятий, то наверняка рассказывают увлечённо родителям о том, чему научились. — Обожаю детей, — подтверждает догадки Тэхён. Когда Чонгук собирается поблагодарить за угощение и уйти, оставив этот день позади, но с улыбкой иногда не забывать вспоминать, Ким пугается одиночества. Меньше всего на свете ему хочется сидеть в тишине, особенно в такой день. Знаете, бывает, думаешь, что не одинок, что у тебя много друзей, хороших знакомых, учеников и их благодарных родителей, но это не спасает, ведь у них всех свои жизни. Времени приходить в гости нет, даже в такой знаменательный для человека день — День рождения. Радует, что хотя бы помнят — подарками дают знать, что не забыли. И Тэхёну этого было достаточно, пока он не посидел вот так на своей небольшой кухоньке с незнакомцем, оказавшимся замкнутым, но, несмотря на это, приятным человеком. Оказался тем, о котором хочется знать больше. Когда Чонгук собирается уйти, оставив этот день позади, но с улыбкой иногда не забывать вспоминать, Ким хватает его за запястье и смотрит огромными глазами, в которых Солнце, не зная, что сказать, приоткрывая раз за разом рот. Что сказать? — Мы можем порисовать, — выпаливает он первое, что пришло в голову. И Чонгук облегчённо выдыхает. Ему, по правде, не хотелось уходить. Плевать на то, что его где-то с цветами ждут, пусть уволит начальство, даже плевать на то, что букеты из-за его жестокого решения завянут — а это действительно жестоко — он всё равно останется ещё ненадолго. Ему впервые так хорошо и тепло. — Д-да, ладно, — говорит заторможенно, потому что всё ещё ощущает обжигающее прикосновение. Но это не такое, как когда солнечные лучи заставляют кожу краснеть, покрываться волдырями и шелушиться. Это такое прикосновение, когда краснеют лишь щёки, когда воздух предательски покидает лёгкие и в ближайшее время возвращаться не думает. И Тэхён не верит своим ушам, но всё же радуется, не скрывая эмоций. Поспешно убирает руку с запястья Чонгука, понимая навязчивость своего действия, и решает взглянуть благодарно в те самые карие глаза. Если честно, ему они не нравятся. Это не тот случай, когда ты тонешь в радужках, определённо нет. Тэхён немного ниже, так что с этого ракурса глаза его гостя кажутся почти чёрными, безжизненными, ему не подходящими, а запах различных цветов и дождя, что тарабанит неустанно в окна, всё так же сильно ощущается, не позволяя хоть крупицу настоящего унюхать. Чонгук чувствует этот интерес к своей персоне. Это то, от чего он всё время бежит. — Значит, мы, — нарушает неловкое молчание Чон, переступая с ноги на ногу, — порисуем? — напоминает, рукой мельком указывая на то место, что завалено художественными принадлежностями. Старший резко приходит в себя, активно моргая. И Ким сначала устраивает небольшую экскурсию, рассказывая о своих пожитках. Показывает различные холсты, приносит из спальни, как понял Чонгук, мольберт, достаёт из-под небольшого комода десятки листов, как он говорит, разной текстуры. Младший омега завороженно слушает, боясь упустить хоть слово, ведь узнавать что-то новое — это удивительно, это так важно в жизни, поэтому он благодарен гостеприимности Тэхёна. Он благодарен, что может сидеть вот так на белоснежном полу и ни о чём не переживать. Здесь тепло, светло — Чонгук к такому не привык, он от подобного прячется. Но сейчас осознанно тянется, забывая обо всём, что было до. На виду нет часов, чтобы узнать сколько прошло времени с момента начала увлекательного рассказа, который уже, к сожалению, подходит к концу. Слушать Тэхёна очень приятно. Особенно нравится смотреть в его искрящиеся глаза, когда тот показывает различные краски, кисточки. Как же это чудесно — найти в жизни себя, делать то, что доставляет радость. — Что бы ты хотел изобразить здесь? — наконец спрашивает старший, обращаясь уже на «ты», указывая на лист размера А1. Чонгук придумал давно. — Закат, — и Тэхён завороженно кивает, соглашаясь. Когда Чонгук неловко мажет пальцем там, где должно быть небо, то Тэхён впервые с момента их встречи заливается звонким смехом. И, о Боже, это лучшее, что доводилось слышать. Чон готов быть неловким всегда, если будет в ответ получать такой смех, такие увлечённые объяснения, что нужно немножко иначе для лучшего эффекта. Такие прикосновения. Случайные. Палец к пальцу, когда они краской покрывают лист. Чонгук смущается, Тэхён тоже. И это неправильно, думают оба. Омеги не должны думать друг о друге так. Но Ким, он ведь слишком беззаботный для того, чтобы упустить момент мазнуть специально синей краской Чонгуку по носу, получая в ответ заразительный хохот, а потом такое колкое: — Я ведь отомщу, — и совсем не страшно быть измазанным во все возможные цвета, лишь бы эти руки касались, хоть и так осторожно, хоть и почти невесомо. И Тэхён же с детьми постоянно, он же и сам ребёнок, думает Чонгук, когда старший, смеясь, пытается встать, чтобы убежать от своей участи. Наивный. Он так неожиданно оказывается прижатым к полу путём неуклюжего падения, что крепко хватается за плечо Чонгука над ним. Чонгук не планировал этого, он не мог рассчитать всю силу своих действий, когда хватал старшего за широкую штанину. Чонгук не планировал… — Извини, — говорит он, глазами бегая из стороны в сторону. Если бы его так крепко не держал Тэхён, то и след бы простыл. Ким смотрит упорно перед собой, прямо на то лицо, что наконец удаётся разглядеть вблизи. Разве он может упустить момент? Да, ему неловко, стыдно почему-то, но как он может упустить такой шанс? Он просто смотрит, а у Чонгука тело натягивается, как струна, и в этот момент Тэхён ощущает всю его хрупкость. Такой внешне обычный, но внутри — поистине сказочный. Весёлый, добрый, любознательный. Вопреки всем терзаниям остался здесь, дабы именинник в одиночестве раньше времени не откинулся. Тэхён совсем не смелый, но руки сами перемещаются на спину Чонгука, надавливая, с успехом ближе притягивая к себе, чтоб уткнуться своим лбом в его. Они так тяжело дышат. Или это просто кажется в тишине. — Чонгук, — тихо обращается к нему омега, прикрывая глаза. Он не знает, что хочет сказать, ему просто нравится повторять это имя. А у Чона ноет душа, потому что он, как себя вести в этой ситуации, не знает, не представляет. Он прижимает к полу омегу, что встретил несколько часов назад, и чувствует себя уютно. Это вообще нормально? Такое бывает? Может, это сон? Он прижимает к полу омегу. Он же сам омега. И это очень неправильно, особенно учитывая тот факт, что он собой обременять такого прекрасного человека не хочет. Он себя не любит, он мечтает от мира скрыться. Он не может позволить себе любить кого-то столь красивого, столь шикарного. Быть недостойным уже привычно, так что нельзя действовать сердцем сейчас, иногда это плохо. Он вспоминает, как Тэхён любит детей, думает о том, что будет замечательным папой, а рядом с Чонгуком — это невозможно. И Чон с детства себя корит за то, что родился омегой, да не просто — а с таким запахом, такими глазами… И сейчас себя он — ненавидит. Он может поддаться своим желаниям, из них получатся неплохие любовники, но потом они обязательно должны будут пойти своими дорогами. По развилке. Так не хочется. По-другому не получится. Омеги не должны думать друг о друге так. Чонгук отодвигает руку, что так отчаянно за него цепляется, пачкая краской, и падает рядом на спину. Они долгое время молча смотрят на потолок так, будто это звёздное небо. Каждый занят своими мыслями, каждый думает, что такого прекрасного человека не достоин. И Тэхён себя корит за то, что такой взбалмошный, — мог же своими действиями жизнь человеку испортить. Закат, что они так и не дорисовали, печально валяется возле остального барахла, пока Чонгук и Тэхён прощаются, пожимая руки. Уходить не хочется, отпускать не хочется. Слышен хлопок двери и думается, что для заката просто ещё рановато. Тэхёну больше по душе рассветы.

***

— Корзинка орхидей на имя Ким Намджуна, — говорит улыбчивый флорист, протягивая заказ. — Благодарю, — чуть кланяется Тэхён, принимая цветы. — Братец будет доволен, — мечтательно вздыхает, втягивая аромат лепестков. Ему совсем не трудно в такую рань приехать именно в этот цветочный магазин, ведь Намджун попросил. Тот, ради которого он бы и сам вырастил такие же орхидеи, не задумываясь. Не важно, что это великолепие станет подарком очередному омеге. Когда Ким открывает дверь, то врезается в преграду, чуть не роняя цветы. Корзину испуганно придерживает Чонгук, заторможенно хлопая глазами. Он же просто шёл на работу, не трогал никого, пытался быть прозрачным, но… — Ты пахнешь дождём, — не веря, говорит Тэхён. Сегодняшний день совсем не такой, как неделю назад. Ни хмурого неба, ни намёка на влагу. Всё совсем иначе, но он отчётливо слышит тот же запах дождя, листвы, омытой свежими каплями, и благоухающих цветов. Их десятки. — Ты только идёшь на работу, — размышляет вслух. Он чувствует аромат цветущей магнолии, распустившихся бутонов жимолости и амбре фрезий, что до сих пор царит в его квартире. Если у Чонгука дома нет сада, что в этом городе, хоть и небольшом, но маловероятно, это может значить лишь одно. — Но твои глаза, — не понимает старший, вглядываясь в тёмно-карие радужки. — Это невозможно, — ему хочется знать, что не так, ему не просто любопытно, он беспокоится. — Невозможно, — говорит холодно Чонгук и быстрым шагом скрывается внутри, запирая дверь. Он прижимается к ней затылком, убеждаясь, что рядом никого, и устало прикрывает глаза, массируя виски. Это так тяжело — быть честным, даже перед самим собой. Ким не понимает такого поведения, он ставит поручение от брата на асфальт и колотит руками дверь, игнорируя прохожих. Ему нет дела до людей, у него сейчас ситуация важнее — человек, что пахнет невообразимо чудесно, это скрывает, да ещё и в глаза его настоящие, кажется, Тэхён так и не посмотрел. — Я выломаю дверь, если не откроешь, Чонгук, — пытается угрожать омега. — Не хватит сил, — тихо говорят в ответ. — Просто уйди, прошу, — так устало, что Тэхён даже останавливает свои попытки прорвать оборону. Он и без этого делает много ошибок, но разве просто так судьба отправила его именно в этот ларёк? — Я не понимаю тебя, — признаётся, прислоняясь к двери лбом. — Но очень хочу понять, — нежно добавляет. — Сходи со мной кое-куда, — просит. Чон вздыхает за дверью, собирает всё мужество в кулак и неспешно выглядывает на улицу, тихо говоря: — Но я на работе… — и это так расстраивает. — Плевать, — Ким нагло хватает его за руку и срывается с места, тащит вдоль жилых домов, пропуская мимо ушей любые «меня же уволят», «так нельзя», «отпусти». Разве важна какая-то работа, когда на кону — совместное времяпровождение, нераскрытые тайны и загадки, которые в себе хранит этот, обманным путём, кареглазый омега? Нет, нет, нет. Киму уже и волочить за собой блондина не нужно: тот послушно бежит следом, крепко держа за руку. И этот момент — проделки магии, не иначе. Когда они чуть не врезаются в столб, потому что невнимательные до жути, то смеются так радостно, будто выиграли в лотерею. И Тэхёну хотелось бы бежать так до пункта назначения, ведь романтикой веет, а он сентиментальный и вообще… Но слишком уж далеко отсюда, слишком много километров. — Поедем на автобусе, — говорит. И Чонгук не задаёт вопросов — он омеге возле себя доверяет так, как порой не доверяет себе. Тэхён по пути старается сильно не пялиться, но почему-то этот человек его притягивает абсолютно всем. Хочется уткнуться носом в изгиб шеи и вдыхать аромат, невиданный ранее нигде и никогда, хочется влюбиться в глаза, только настоящие. Хочется, чтобы Чонгук тоже влюбился в свои глаза. В школе без Намджуна Тэхён бы не смог… Брат защищал его от агрессивных подростков, постоянно пытающихся задеть словами, иногда дело доходило до рукоприкладства. Когда всё переросло в ежедневные издевательства, то Ким просто тихонько плакал в раздевалке, проклиная всё на свете и боясь оказаться среди людей. Одногодки ненавидели его глаза просто потому, что те не такие, как у всех, особенно из-за зрачков. И Тэхён им тогда поверил, поверил словам о том, что его глаза уродливые, что он ошибка природы и такие не должны спокойно жить. Он поверил и так сильно не хотел существовать, что Намджун однажды застал его посреди в ванной с ножом в руках, которым он планировал вырезать глаза. Без Намджуна Тэхён бы не смог, ведь именно брат ему сказал самую важную в мире фразу: «Не значит, что ты хуже, если не похож на других», — и добавил тоном, не терпящим возражений: — Твои глаза прекрасны, — забирая аккуратно нож. И Тэхён поверил ему больше, чем остальным. Тэхён себя полюбил. Но иногда у людей не оказывается такой мощной поддержки, они в одиночестве справляются. Или не справляются. И как же отчётливо в этот момент узнаёт он в Чонгуке старого себя — терзания душевные, сомнения, нескончаемые вопросы… А Чонгук и правда себя терзает, даже сейчас, таким острым «Почему я не могу быть смелым?», но он ошибается. Может. Тэхён приводит Чонгука в свою студию. В место, где не был даже брат. Здесь он веселится, грустит, порой плачет. Здесь он дарит знания, улыбки, здесь он получает взамен то же самое. Здесь нет места оскорблениям, тревогам и нелюбви к себе. Нигде нет места для нелюбви. Чонгук приоткрывает рот в изумлении, не замечая, как свою маленькую ладошку вкладывает в его руку Тэхён, ведь вокруг него не что иное — рай. Просторное помещение такое же светлое, как и квартира старшего, такое же, но здесь больше всего для творчества, для самовыражения. — Через десять минут у меня урок, — объявляет Ким, смотря прямо в глаза. — Ох, — теряется младший, — тогда я… — Ты теперь тоже мой ученик, — перебивает его омега, улыбаясь. — Устраивайся поудобней, — кивает в сторону ворсистого ковра. Чонгук чувствует себя странно, когда куча детей с радостными криками валится на него, выкрикивая всякое. — Ваш друг такой красивый, учитель Ким, — восторгаются маленькие альфы и омеги, хлопая в ладоши. — Давайте его сегодня нарисуем! — все заходятся радостными писками, и Тэхён победно улыбается, он на такой исход и надеялся. — Я не… — пытается что-то сказать Чон, приподнимаясь, но в его объятия влетает омежка лет шести, пахнущий свежеиспечённым хлебом. Он думает, что вот какой бы запах хотел, но слышит так неожиданно: — Вы как принц из сказок, хочу такой же аромат, — мечтательно вздыхает ребёнок. Чонгук теряется, вспоминает себя в возрасте этого маленького чуда. Он столько страшных слов успел услышать прежде, чем в себе закрыться. Прежде, чем себя возненавидеть. Иногда в кошмарах снова лица одноклассников и такое злое: «Пахнешь как чёрт-те что», «На тебя перевернулся грузовик с дешёвыми духами?», «Твои глаза похожи на помои», «Тебя никто и никогда не полюбит»… И он так долго живёт с этим всем, что не воспринимает ничего больше, даже не пытался никогда, но к ним подсаживается радостный Тэхён и ерошит маленькому омежке волосы, говоря: — Ты бы видел его глаза! — и Чонгук впадает в ступор. — Так вот же, — тычет маленькими пальчиками в сторону блондина. — Нет, Юн, — улыбается Тэхён. — Это всего лишь линзы, — говорит уверенно. И теперь Чонгуку страшно: этот учитель слишком проницательный, раз работает с детьми. Как только ребята слышат такой удивительный факт, то резко бросают все дела и бегут к старшим, садясь рядом, отражая позы лотоса. Так много вопросов летит из их уст, на что Тэхён весело смеётся, пытаясь любопытные головушки усмирить, ведь Чонгук наверняка даже сам на себя в зеркало боится смотреть, не то что: — Покажите нам глаза, — исполнить эту просьбу. — Он обязательно это сделает, — обещает учитель. — А теперь по местам, — командует, хлопая в ладоши. — А ты, — поворачивается он к ничего не понимающему младшему, — будешь рисовать рассвет. Когда всех уже забирают родители, без устали благодарящие Тэхёна, и омеги остаются вдвоём, Чонгуку становится страшно. Ему просто так хочется открыться хоть кому-то, но в то же время и не хочется. Видеть осуждение, неприязнь он привык, но это же… Тэхён. Это же тот мальчик, что пахнет Солнцем, пахнет теплом. — Давай поговорим, — серьёзно начинает старший, садясь на стол. Чонгук повторяет за ним. Они соприкасаются плечами, и это незамысловатое действие успокаивает. — Сначала расскажу я, потом ты. Это условие, — он поворачивается и выжидающе смотрит до тех пор, пока не получает утвердительный кивок. — Когда-то я пытался вырезать свои глаза, в детстве, — Чонгук мрачнеет, не укладывается подобное в голове. — Думаю, ты понимаешь прекрасно, что стало причиной, раз свои прячешь, — его перебивают таким растерянным: — Но… — Просто слушай. Сейчас редко можно встретить человека, который назовёт мои глаза уродливыми. Но разве изменились мои глаза? Нет. Изменилось только моё отношение к ним, к самому себе. Изменился я. Очень важно в жизни любить себя. Я стараюсь, ведь однажды мне сказали: «Не значит, что ты хуже, если не похож на других», — и сейчас могу с уверенностью сказать, что это самые правдивые слова, которые я слышал. Прежде всего нужно принять себя таким, какой ты есть. Люди склонны не замечать свои достоинства и концентрироваться на недостатках, особенно тех, которые никак нельзя исправить. После — следует поверить в себя. В истории человечества еще не было ни одного человека, который добился в чём-то успеха и при этом не верил в то, что ему это удастся, что он этого достоин или он достаточно хорош. Очень важно остановиться и понять одну простую и очень важную вещь: проблемы, недостатки — вот такие страшные, грозящие сломать тебе всю жизнь — есть абсолютно у всех людей мира, в том числе и тех, кто счастлив. Единственное, чем ты от них отличаешься — это тем, что они для себя решили, что эти глупости им не помешают. Они поверили в то, что достойны лучшего — потому-то они и счастливы. Не сомневайся в себе, не бросай себя в беде, — Тэхён кладёт ладонь на щеку младшего, тот прикрывает глаза. — У каждого человека бывают в жизни моменты, когда он совершенно себе не нравится. Но он может нравиться кому-то другому. Он нравится, — говорит тихо, смотря в глаза, выворачивая наизнанку душу. — Слышишь? — с надеждой, поглаживая скулу пальцем. Этот омега сводит его с ума. — Я вижу тебя второй день в своей жизни, доставщик цветов, — улыбается он нежно. — Но эти часы входят в список моих самых счастливых, — и касается почти невесомо губами щеки. Чонгука, кажется, парализовало. — И в список моих тоже, — признаётся младший. Тэхён убирает обе руки в карманы просторных брюк. — Я… — не знает как начать. — Начни с истоков, — будто читает мысли. — Я родился? — хрипло смеётся. — Нет, это слишком, — смеётся в ответ Ким. — Ладно, — прокашливается младший. — Я работаю в доставке цветов, чтобы окружающие считали, что смесь запахов кучи растений — это из-за работы, а не из-за меня. Запах дождя немного выдаёт, но он еле ощутим, на самом деле. Не знаю, как ты учуял, — грустно улыбается. — Всё потому, что я и дня не прожил без фраз о том, насколько это дёшево. Ну, в смысле… Если что-то вмещает в себе слишком много разного — это дёшево, так ощущается мой природный запах. А глаза, они ведь отражают наши ароматы? Ты пахнешь Солнцем, твои глаза — как Солнце. Я же пахну десятками цветов, дождём — как думаешь, какие у меня глаза? — Красивые, — специально отвечает на риторический вопрос Тэхён, мечтательно прикрывая глаза. — Нет, ты просто не понимаешь… И всё зашло так далеко, что, доктора сказали, у меня на нервной почве — на Солнце аллергия, можешь представить? Но с тобой мне хорошо, — говорит между делом. — Я начал носить линзы в старшей школе, потому что стало невыносимым слушать сверстников. Они порой так жестоки, — вздыхает Чонгук. — Покажи мне, — просит старший. Он пытается, хотя на согласие и не надеется. И правильно, потому что: — Не могу. И Киму так больно за него, так страшно за этого мальчика, что щемит сердце, разрывается на куски. Так хочется помочь, так хочется всё исправить, чтобы этот омежка не сомневался в себе, в своей привлекательности. Но все способы так жестоки, что сложно выбрать наименее ужасный. — Я сказал тебе всё, Чонгук, — строго говорит блондин. Он встаёт со стола, достаёт из тумбочки ключи от мастерской и вкладывает в руку Чонгука. — Сейчас я уйду, ты можешь остаться и подумать, можешь уйти сразу после меня, но ключи ты мне отдать обязан. Не сегодня. Где я живу, ты знаешь. Но ты не войдёшь в мой дом в линзах, — мысленно Тэхён плачет громко-громко, безустанно воя: «Прости за такое». — До встречи. Или — прощай, — он исчезает. Тэхён даёт волю слезам уже тогда, когда добирается до своей комнаты, тогда, когда падает лицом в подушку, заглушающую всхлипы. Он, конечно же, Чонгука из-под земли достанет, если тот не придёт. Он, конечно же, Чонгука не оставит.

***

Когда спустя три дня младший на пороге квартиры так и не появляется, у Тэхёна лопается терпение. Он ни в коем случае не злится, просто переживает, что своими словами и действиями только усугубил ситуацию. Он чувствует себя виноватым, поэтому позволяет немного пострадать, оправдывая стереотипы о том, что омеги — слабый пол. Но лишь немного, потому что этим весенним вечером пришло время с Чонгуком разобраться, хоть он и не представляет даже, как его найти. Почему нельзя было взять номер телефона? Тэхён умывается ледяной водой, надеясь привести своё сознание в порядок, наспех одевается в вывалившуюся из шкафа одежду, обувает свои любимые сандалии и, даже забыв причесаться, выходит за дверь, неожиданно впритык сталкиваясь с тем омегой, что вскружил голову. Неужели их судьба — встречаться в дверных проёмах? Он настолько счастлив, что ни о чём не думает — просто обнимает младшего так крепко, как только может, утыкаясь носом в изгиб шеи, как мечтал. Как же приятно, до покалывания в кончиках пальцев, вдыхать запах, ставший любимым. Тэхён размыкать руки, что крепко в замок сцепил за спиной омеги, не хочет. Не будет. Потому что чувствует, как его обнимают в ответ, прижимая ближе. Нет ничего лучше этого момента. — Тэхён, я… — пытается что-то сказать Чон, но его голос так предательски ломается. — Я… Прости, — Тэхён это слушать не в силах. Как этот парень может извиняться? За что? Нет, нет, ещё раз нет. Он не должен просить прощения. — Эй, ты чего? — прижимается ближе старший. — Всё хорошо, тише, — поглаживает бережно по спине. Тело в его руках расслабляется. — Идём в квартиру, — говорит, с трудом отрываясь. — Но я, — пытается, но Ким всегда на шаг впереди: — Но ты в очках, я вижу, — улыбается он. — Пошли, — не вопрос. Когда они оказываются внутри, то Чонгук осторожно садится на мягкий диван после того, как оставляет на столике ключи от мастерской, боясь лишний раз вздохнуть. Мало того, что не появлялся так долго, так ещё и не сделал так, как просилось — пришёл в очках солнцезащитных, несмотря на вечернее время. Он не уверен, что старший его вообще ждал, но как-то стыдно всё равно — ключи, может, нужны были человеку. Чонгук не думает, что у Тэхёна есть дубликаты. Не думает, что Тэхён скучал так же, как и Чонгук. Поэтому пришёл — соскучился. Линзы снял, даже почти вышел из дома, но ноги перестали слушаться. Пришлось немного замаскироваться, он ведь слишком трус, чтобы сделать такую простую вещь — открыться. Тэхён аккуратно подходит ближе и садится перед гостем на колени, обнимая того за ноги. Чонгук как себя вести не знает — слишком доверительная поза, слишком трогательная. Он не выдерживает нежного взгляда Тэхёна, отворачивается, а тот напротив — смотрит с уверенностью на точёный профиль и поджатые губы, думает, что им не должно друг перед другом быть неловко. — Посмотри на меня, умоляю, — просит Ким, сильнее цепляясь за ноги младшего. Он так боится, что тот уйдёт. Особенно ему страшно спугнуть омегу, когда тянется руками к очкам, хоть и медленно, словно спрашивая разрешения. Сопротивления он не встречает, снимает аксессуар, встречаясь с прикрытыми веками. — Открой глаза, — говорит нежно, касаясь осторожно пальцами трепещущих ресниц. И его слушаются. Это тот случай, когда ты тонешь в радужках, без шанса на спасение. Тот случай, когда ты в человеке за короткий промежуток времени и так целиком, полностью, а теперь — навсегда. Чувствуешь, как внутри разливаются реки счастья, не сдерживаешь слезящихся глаз, потому что влюбляешься, наверное. Смотришь с восхищением, не в силах прикрыть рот, что застыл в изумлении. Смотришь так, как ни на кого и никогда, потому что вдруг понимаешь — именно ради этого момента жил. Доверие, близость, уют — кодовые слова вечера. Тэхён надеется, что Чонгук чувствует хотя бы крупицу этих чувств. — Ты восхитительный, — и видишь в тех глазах неверие, застывшие слёзы. Его глаза — это творение какой-то другой Вселенной. Его глаза — это переливы розовых, синих, зелёных цветов, что складываются в непонятные, но чарующие узоры. Его зрачки — это фиолетовые капельки, еле выделяющиеся на фоне ярких оболочек. Его глаза похожи на жизнь, на весну. Люди не достойны смотреть в их глубины, люди никогда не смогут воссоздать в памяти подобное; кажется, цвета двигаются, как морские волны. Это невозможно. — Ты восхитительный, — повторяет уверенно. Чонгук съезжает на пол, обнимая с благодарностью, шепча тихонько: «Спасибо, спасибо», — но он не должен благодарить. Тэхён чувствует, как на плечо падают холодные капельки слёз, и это невыносимо, это так больно… — Пожалуйста, — говорит он с мольбой, — поцелуй меня, я так хочу этого, — говорит искренне. Чонгук сегодня ощутил на себе весь спектр эмоций. Сначала было страшно, ведь он всю жизнь жил не так, как нужно сегодня. Ради него. Потом было волнительно, тряслось всё тело, он даже не мог постучать в дверь — ушёл бы, если бы не появление Тэхёна. Потом тепло, ведь его обнимали самые хорошие руки. В момент, когда он увидел взгляд старшего, полный восхищения, что адресован был уродливым, как он считает, глазам, почувствовал себя нужным. Благодарным. А сейчас чувствует боль, потому что самый прекрасный в мире человек просит его поцеловать. Просит о том, чего до дрожи в коленках хочется, но не можется. Они же не друг для друга, они же сбой в системе, непонятное уравнение, над решением которого ломают головы сотни профессоров. Они нерешаемая задача, четвёртый закон Ньютона. И ему больно, потому что он мальчику, который так помогает, который так в него верит, причиняет боль намного сильнее, когда отрицательно мотает головой, ведь… — Мы же омеги, — говорит. Ведь Чонгук хочет, чтобы его спаситель был счастливым, а с ним это вряд ли получится. — Мы омеги, — горько пробует на вкус старший, шумно выдыхая. — И я хочу тебя себе. — Я тебе не нужен, — пытается достучаться, вправить мозги, как говорится. — Нужен, — не думает над ответом Тэхён. Он зарывается своей рукой в светлые волосы, прижимая их обладателя ближе к себе. Они соприкасаются носами еле ощутимо, пока Ким борется с желанием самому припасть к губам. — Прошу, — почти хнычет он, беспокойно ёрзая на месте. — Умоляю, — целуя в лоб, спускаясь по линии носа ниже, чтобы замереть в сантиметре от губ. — Один лишь разок, — на грани слышимости. — Один лишь разок, — повторяет Чонгук, увлекая старшего в самый горький в жизни поцелуй. Он, отдаваясь полностью чувствам, змеиными движениями языка проходится по приоткрытым губам, что, кажется, вкуса Солнца. И это невозможно, ведь как он умудряется чувствовать такое? Но всем нутром уверен — так и есть. Чонгук целует увереннее, руками блуждая по хрупкому телу, но не наглея — этот момент должен в сердце остаться самым трепетным из всех, что существуют и будут существовать. Тэхён не остаётся в долгу, напористо и плотно прижимаясь к сладким, медовым устам, что так прекрасно сливаются с собственными воедино. Они будто созданы друг для друга. Слишком много невозможного. Младший врывается неожиданно нагло в рот, изучая ряды ровных зубов, пока блондин млеет в его руках, растекается в лужицу, ведь так сильно этого желал. Так хотел оказаться в этом плену, а ощутив себя в объятиях сладостной горечи, выбираться не хочет. Сжимает в кулачки футболку на груди Чона, пытаясь игнорировать то, как сильно в паху тянет, как становится мокро. Обоим. Но им нельзя заходить дальше, они и так слишком далеко, всё, что осталось — упиваться вкусом слюны друг друга, ведь это их последний поцелуй. Первый и последний. Они, с виду такие робкие, застенчивые, окончательно сдаются. Теперь такие покорные они безропотно отвечают на ласки, проглатывая тихие стоны друг друга, безмолвно обещая оставить всё в тайне. За этими стенами — осуждение, за этими стенами — страшно. Их языки ищут встречи, чтобы неловко, неумело, но горячо пытаться таким способом утешить, отблагодарить. Просто за то, что эти секунды дарят друг другу. И чувства, подкатывающие к горлу, смешиваются воедино, образуя ядовитую смесь. Они друг друга успокаивают поглаживаниями, они друг друга заражают любовью. И хочется, чтобы это ощущение длилось вечно, никогда не кончаясь, но в то же время это так тяжело выдержать, когда понимаешь — больше не повторится. Поцелуй становится солёным, когда уже непонятно чьи слёзы скатываются вниз; они сейчас делят всё на двоих. И как могут люди в третью встречу так друг другу отдаваться, так друг друга понимать? Как могут люди так много чувствовать и не взрываться от переизбытка эмоций? Люди так сильны, так слабы… Когда Чонгук отрывается, то пугает Тэхёна, да и сам страшится того, что дальше им предстоит. — Ещё немного, — шепчет старший, прижимаясь к тяжело вздымающейся груди. Ему так хорошо, он будто обрёл своё место. И что Тэхён нашёл в этом омеге? Как смог влюбиться вот так просто? Почему готов ради него сворачивать горы? Что Чонгук нашёл в этом омеге? Как смог влюбиться вот так просто? Почему готов ради него сворачивать горы, но не может победить самого себя? Они так и засыпают, потому что Ким слишком крепко держался, будто умирающий за последнюю надежду. Чонгук не смог бы расцепить эти пальчики, не смог бы уйти в такой момент, зная, что причинил бы боль гораздо сильнее, чем... Он, как трус, уйдёт на рассвете, прицепив на холодильник магнитиками свой законченный наконец рисунок.

***

Чонгук садится в один из вечеров на велосипед и бесцельно движется прямо. Он не знает, куда ему нужно и зачем, но больше нет сил оставаться в родительском доме. Чувствовать себя чужим там, где вырос, это странно? Неправильно? Но что вообще такое дом? Прошло чуть больше недели с тех пор, как… И Чонгук скучает, ему снится Солнце, рассветы, закаты. Снится его отражение в бескрайних океанских водах и в глазах, что сами являются воплощением светила. Он так сильно себя ненавидит, винит за то, что отверг свет, ему предназначенный. Так сильно, что стыдится себя, но пытается полюбить, как он и сказал, пытается жить без неудобных линз. Пытается жить. И он думал о том, чтобы вернуться, умолять о прощении, просить быть рядом… Но как они могут? Разве могут? Жизнь она, знаете, одна, но её страшно жить. Страшно сделать выбор, реакции Вселенной на который ты не знаешь. Страшно совершить ошибку, поэтому зачастую мы и ошибаемся. На каждом шагу — незнание, боязнь. На каждом шагу поджидает осуждение и отвращение в чужих взглядах. Шагать не хочется. Дорога заводит к озеру, где он решает посидеть, размышляя. Он специально здесь пробудет подольше, чтобы насладиться Солнцем. Он, как всегда, в закрытой одежде, запасся мазями и таблетками на всякий случай. Ему уже не так страшно, как раньше. Омега думает о том, чтобы вернуться, умолять о прощении, просить быть рядом… Но как они могут? Разве могут? Так много хочется сказать, так о многом хочется молчать. И тут хоть разорвись — но ты не сможешь всё и сразу. Чонгук бы ему написал, Чонгук бы ему позвонил, но у него нет для этого ничего. Чонгук бы пришёл, но не готов встретиться взглядом с тем, кого так сильно и непозволительно жаждет, кого так обидел. «Знаешь, Тэхён, я чувствую себя здесь чужим. Кажется, что в моём жилище, на этой планете, в этой Вселенной для меня нет места. Я думаю, что обрёл дом рядом с тобой, хоть и ненадолго. Я слишком слаб, чтобы быть в состоянии построить крепкий фундамент. Мне жаль… Люди так заблуждаются, думая, что дом — это место, где кровать, мягкий ковёр, кухня и чайник, кипящий время от времени. Люди думают, дом — место, куда каждый день возвращаешься после тяжёлого дня, люди думают, дом — место. Люди так заблуждаются, думая, что, уедь они в командировку или путешествие, со временем начнут тосковать по сну в привычных стенах, по креслу, телевизору, занавескам. Люди так заблуждаются, думая, что весна прекрасней всего выглядит из окна родной комнаты. Мне родители говорили, что дом — это там, где я. Там, где они, наш кот и попугай. Я их, кстати, люблю всех очень. Но сейчас, сидя здесь, вспоминая тебя, я ощущаю, что дом мой — не дом… Я думаю, что обрёл дом рядом с тобой. А ты? Извини, но так сложно осознавать то, что можно быть кому-то нужным. Вот и спрашиваю. Дом не место, дом — человек. И я точно знаю, что для меня это ты. Как жаль, что мы неправильные, не такие, как надо», — выводит корявым почерком в тетради, что специально для своих чувств и купил. Это просто так, выпустить мысли, дабы не загнуться от своей беспомощности. «Я могу постараться быть смелым ради тебя, Тэхён?» — Можешь, — шепчет сознание его голосом. Чонгуку пора домой. Он вновь стоит перед заветной дверью с видом человека такого, будто всё, что у него есть — слепая вера. Вера в то, что его до сих пор ждут. И почему он был в этом так уверен? После короткого и неуверенного стука в дверь, её распахивает незнакомый мужчина. — Здравствуйте, Вы кто? — спрашивает он будничным тоном. Этот высокий, стильный, носящий очки то ли для зрения, то ли просто — может сразить наповал. Альфа пахнет отменным кофе без примесей, так что его глаза чернее чёрного. Отталкивает. Но после пристального взгляда, он вдруг улыбается, будто увидел давнего друга, и говорит радостно: — Ты Чонгук? — сбивает с толку. — Д-да… — неуверенно получается. Мужчина тут же жестами приглашает внутрь, приговаривая: — Заходи скорей, он не простит, если я тебя отпущу. И этот человек такой добрый, так напоминает Тэхёна своим поведением, что фразе: — Я Намджун, его брат, — омега совсем не удивляется. На все вопросы о том, как он узнал Чонгука, почему так просто впустил, зачем поит чаем и так дружелюбен — старший отмахивается. Блондин краем глаза на холодильнике замечает тот самый рассвет, что так неумело пальцами пытался изобразить. Это сложно — выдать что-нибудь действительно стоящее, он гордится Тэхёном за талант и усилия. Он просто гордится им. И это так странно, что Намджун после фразы: — Мне пора, — действительно уходит, оставляя в квартире постороннего человека. А вдруг он вор? А вдруг убийца? Чонгуку остаётся лишь беспокойно ждать того самого, постоянно поглядывая на время. Уже так поздно, а Тэхёна нет. Вдруг случилось что-то? Где он вообще? Сейчас омеге хочется быть тем, кто имеет право знать ответ на последний вопрос. Ему просто хочется иметь на что-то право по отношению к солнечному мальчику; хотя бы смотреть. Можно? — Можно, — с порога. — Я сказал это вслух? — не понимает блондин, теряясь. — Ты сказал это вслух, — отвечают ему, обнимая сзади. — Как же я по тебе скучал, глупый, — и целует в макушку так, будто Чон для него — самое ценное в мире. Как же хочется закричать, чтобы услышали все, что это и правда так! — Я пришёл изви… — не договаривает Чонгук: — Ты пришёл, это самое главное, — вдыхает Ким глубже успокаивающие нотки дождя. — Никогда передо мной не извиняйся, ладно? Чонгук откуда-то находит в себе смелость притянуть к себе за руку этого омежку, усадить на колени и сильно-сильно обнять, понимая — скучал невыносимо. Он отключает в себе все процессы, даже дыхание, боясь нарушить момент; больше нельзя ошибаться, не прощают вечно. Но одно отключить не смог — сердцебиение, сейчас их два — в унисон. Старший тычется в него носом слепым котёнком, не желая открывать глаза: он так боится, что это снова сон. Как и все те, что он видел ранее. Больней всего было открывать утром глаза, когда кутаешься в тёплое одеяло, а на деле — одиночество и тоску. Ему так больше не хочется, ему так больше не можется. — Останешься со мной? — аккуратно спрашивает. И они оба понимают, что это не только о «сегодня», это — о «всегда». — Просто останься, — просит. Он неисправим, он готов до потери пульса умолять о том, отодвигая гордость в сторону, чего хочется больше всего, а ему с этим человеком просто бы рядом проснуться. — Пожалуйста. Сегодня они засыпают в обнимку, держась друг за друга, как за спасательные круги. Тэхён и вовсе даже ноги на младшего закинул, будто коала, а тот не против — улыбается довольным котом и целует перед сном в носик, обещая, что утром будет рядом. Так и есть. Не сравнить ни с чем чувство, когда открываешь глаза — а перед тобой цветочные поля, всматривающиеся нежно, будто лицезрели самый сногсшибательный из всех сногсшибательных фильмов. Тэхён и не мечтал проснуться вот так, чтобы его, сонного, ленивого, обвивали трепетно руки, но уверенно и крепко, как будто пути назад уже нет. Ким чувствует, что сдаётся в эти объятия. Сдался давно. Эти утренние прикосновения выбивают почву из-под ног, лишают последних крупиц рассудка. И когда Чонгук так смело ныряет своими невозможными руками под футболку, то старший от колкости удержаться не может: — Что вы себе позволяете, молодой человек? Мы совсем друг друга не знаем! — наигранно возмущается он, вызывая у блондина хриплый ото сна смех. И хотя бы попробуйте понять одну простую истину — они друг друга знают настолько хорошо, как не удаётся иногда познать человека за всю жизнь. Тэхён запрокидывает голову, когда чувствует тёплую ладонь на животе, поднимающуюся выше. Его первый стон крадёт этот цветочный омега, нежно поцеловав, а потом — страстно, не скрывая желания, заставив к друг другу прижаться, как к единственному спасению. В этом жестоком мире, где нельзя быть уверенными в завтрашнем дне, они в этом моменте тонут, ведь так жадно Чонгук раздвигает дрожащие губы вкуса Солнца, что дрожью по коже отдаёт, током по нервам. Прежде, чем забыться полностью Тэхён понимает — он отдаст себя всего, без остатка. Как можно с собой совладать, когда он касается губами впадинки у виска, проходится по линии подбородка, а затем вновь целует — но так, будто впервые. Простыни под их вьющимися телами сбиваются в беспорядочные складки, но это совсем не важно, когда они ощущают, как сильно возбуждены. Как сильно возбуждают друг друга. Чонгук стонет низким гортанным звуком, когда юркий язычок старшего проходится по нёбу, отражая действия рук, гуляющих в местах непозволительных для кого-то другого. Становится жарко, мокро, бесстыдно липко, а ещё — терпко, потому что их ароматы так ярко усиливаются вместе с неконтролируемым желанием. Хочется друг другом дышать, друг друга лизнуть, выпить, съесть… Их руки блуждают везде, кажется, что тела уже дымятся. Они и не думают останавливаться. Как-то единогласно решают, что сегодня пальцы Чонгука будут растягивать, неторопливо, боясь навредить, а Тэхён будет под ним стонать, жмурясь сначала от боли, ведь это таким сложным кажется — принимать в себя два, затем три, раздвигающихся на манер ножниц, пальца. Но он всё равно так жаждет этот член, усеянный венами, в себе. Так сильно, что уже хнычет, подаваясь вперёд, сводя с ума младшего ещё сильнее. Разве смеет он заставлять долго ждать? Входит резко, одним толчком, придерживая своего омегу за бёдра, и получает в ребро ладони поцелуй, когда толкается ещё раз, замирая. — Тише, — шепчет, вытирая капельки слёз. — Ты самый послушный омежка, ты такой красивый, — восхищается Чонгук, начиная медленно двигаться. Он надавливает пальцем на манящие губы, заставляя посасывать его, — Мне в тебе так хорошо, — ласкает словами ухо, прикусывая мочку. И дарит стоны. Ведь он чувствует его в себе, на себе, возле себя — рядом, одним словом. Да настолько, что эта близость ни с чем не сравнится. И этого омегу доводить до исступления — теперь любимое занятие, потому что, обхватив его член, истекающий смазкой, Чонгук слышит новые стоны, а от себя — почти что животный рык, омегам несвойственный. — Чонгук, — стонет старший, накрывая его руку своей. — Чонгук, — как мантру. А младший уже так близок, они оба так близки, но Тэхён так сильно замедляет движения, и ловит умоляющий взгляд. — Ты хочешь кончить, сладкий? — милым голоском спрашивает, но у самого внутри буря: он же тоже хочет, безумно! — Мгм, — слышит в ответ, хмурится: — Я не понимаю, ещё раз, — будто издевается. Сам над собой. — Очень хочу, — на одном дыхании выпаливает младший, пытаясь глубже входить в такое податливое и горячее тело, находя раз за разом простату. — Скажи, что ты себя любишь, — и мы кончим, — ставит условие, молясь быстрее услышать эти слова. — Я тебя люблю, — срывается с губ перед тем, как, спустя несколько фрикций, он изливается внутрь, с собой в эту пучину наслаждения утаскивая и старшего, неожиданно умело надавив на уретру, а потом — поднося палец к своим губам, пробуя. — Значит, и себя тоже, — утверждает Тэхён, когда тянется за победным поцелуем. Омеги не должны думать друг о друге так. Но они не просто думают — делают. Они не просто. Они — любят. Чонгук наконец-то обрёл свой дом. И было настолько очевидным, что Солнце и дождь вместе складываются в радугу, над цветами царствующую. Красный — любимый цвет Чонгука, фиолетовый — Тэхёна, а это значит лишь одно — от начала и до конца.