Сиди и люби

Мальчишка в вырвиглазного цвета кошмарной шубе залетает в бар с сумасшедшими глазами под очками-сердечками как раз в тот момент, когда Брут опрокидывает очередной шот. Мальчишка наваливается на стойку, тяжело дыша. Брут скользит взглядом по фигуре, которую не разглядишь под розовым чудовищем, и вздыхает, закатив немного глаза. Это его не касается. Некасаетсянекасаетсянекасается. Никогда не будет касаться. Он, если честно, очень устал фиксить чужие жизни и оставаться с вдребезги расколоченным сердцем. Он, если честно, очень устал. Мальчишка выдыхает слитым текстом что-то о том, что ищет свою подругу, и Брут фыркает. Найти человека в большом яблоке, в Нью-Йорке, где никто и никогда не спит — заведомо безнадежная затея. Он не вмешивается, на самом деле. Он просто сидит и смотрит, барабаня пальцами по стойке и думая, что с этим придурочным нужно что-то делать. Людей оставлять в беде вроде как не хорошо. Не то что бы Брут лучший человек, но он... он старается, честно. Быть хорошим. Мальчишка нервно, подрагивающими пальцами вынимает телефон из кармана розового кошмара — и внутренне успокаивается немного. Не перестаёт быть на грани — просто не зависает над ней со спущенной одной ногой. Брут смотрит на то, как он заказывает какой-то ужасно сладкий коктейль, на то как он кошмарно и приторно кокетничает с барменом... громко откашливается, привлекая к себе внимание. Господи, орёт нетрезвый, но вполне ещё рациональный голос рассудка, господи, что ты творишь, тебе было мало Икара, тебе было мало Лии, тебе было мало мелкого братца Музы, ты же не умеешь просто дружить, неумеешьнеумеешьнеумеешь... Брут разве виноват, что в друзей постоянно _влюбляется_ по уши. Брут усмехается, когда мальчишка в шубе поворачивается к нему и нелепо зависает с приоткрытым ртом на несколько мгновений. Не умеешь любить, сиди и дружи? Как бы ни так. Не умеешь дружить, сиди и люби. Принцип совсем другой, но конечный результат в итоге, увы, не меняется. Брут, видимо, счастливым быть просто не умеет. Мальчишка двигается к нему поближе — светит очками-сердечками и глазами-сердечками одновременно, давит дурацкую лыбу и выглядит чертовски заинтересованным. Брут коротко и криво улыбается — спасибо внешности, в начале _все_ выглядят чертовски заинтересованными. Это потом приходит осознание: он зануда, он скучный, он обыкновенный, привычный, ни капли авантюризма. — Реджи, — мальчишка в шубе тянет красивую ухоженную лапку, и Брут её автоматически пожимает. — Можно угощу тебя коктейлем? Мальчишка кривляется, флиртует напропалую и говорит таким раздражающим фальцетом, что Брут почти жалеет об этой затее ещё больше. Он кивает на стол, заставленный шотами, и кривит пухлые губы. — Брут. Как видишь, коктейлями здесь не обойдётся. Реджи смотрит на него, кажется, с удивлением и лёгким сочувствием. Брут, может быть, немного всё-таки пьян, или во всем виноват яркий мерцающий свет, бьющий по глазам, или эмоции в чужих глазах скрывают надёжно жёлтые очки без оправы. Или Бруту просто слишком не хочется в его глазах ничего видеть. Хватит, пожалуй. Он... слишком устал сидеть и любить, кажется. Проще, наверное, как-нибудь одному. Реджи читает мысли. Другого вывода у Брута сделать не получается, потому что мальчишка смотрит на него с неожиданным возмущением и отрицательно выгнутым уголком полных губ. Брут почти готов к тому, что не поможет даже смазливая внешность — мальчик вот-вот поймёт, насколько он предсказуем, и точно-точно уйдёт, но... ...но Реджи меняет тональность, уходя на приятный, все ещё высокий, но какой-то очень мягкий тенор, и несильно сжимает пальцы на запястье Брута. — Это не дело, грустить в Нью-Йорке, — авторитетно фыркает он, легонько царапая венки на внутренней стороне, — Реджи против, чтоб ты знал. Пойдём. Покажу тебе Большое Яблоко, з-а-й-к-а. Брут смотрит скептично и вопросительно, выгибая дугой русую бровь. Уходить из тёплого бара с неплохой дорогущей выпивкой в ночь с незнакомцем кажется отвратительной идеей. Вернее как — это кажется потрясающей идеей для кого-то более авантюрного, живого, романтичного. Не для Брута. — Я знаю Нью-Йорк, — хмурится он, но Реджи только отмахивается и дёргает, тянет, тащит за собой навстречу неоновым вывескам. Не оставляет выбора. У Реджи глаза под жёлтыми стекляшками горят ярче, чем вся иллюминация вокруг них. Реджи сам яркий, словно цвета, выкрученные на максимум, Реджи своим розовым ужасом оттеняет брутов белый пиджак без шансов хорошо. — Нью-Йорк для зануд, — хмыкает он, — вот какой Нью-Йорк знаешь ты. А я покажу тебе Нью-Йорк Реджи, золотце. Брут предсказуемо сдаётся. Сопротивляться экспрессии, жизненной энергии и обаянию мальчишки не выходит — Реджи на грани с "чересчур" и "слишком", но каким-то образом умудряется её не переступить. Реджи — взгляд с чертовщинкой, нервные пальцы и манерное "чао, дрянь" в конце любого голосового — умудряется приковать к себе все внимание. Не только Брута — целой улицы. Реджи покупает им два отвратительно сладких коктейля с водкой в кафешке на вынос и обещает однажды угостить настоящей горящей самбукой. Брут кивает, не веря и веря одновременно. Брут себе не разрешает надеяться на новую встречу. Брут позволяет себе втянуться в странное уличное веселье на эту ночь. Брут безропотно влезает в парк через ограду, орёт Рианну с Реджи дуэтом и пугает прохожих. Брут себя чувствует счастливым, невозможно пьяным и, возможно, влюбленным. Самую капельку. Реджи смотрит на него все так же восхищённо и касается иногда рук красивыми пальцами. Смущается. Отводит взгляд. Брут смотрит на его губы и очень их хочет поцеловать. Реджи пьяно хихикает, откинув голову ему на плечо, когда они сидят на какой-то случайной скамейке, и барабанит пальцами что-то забойное по обтянутому белой тканью плечу. А потом вдруг тянется вперёд — Брут почти готов, почти согласен, почти по уши, почти... Когда мягкие тёплые губы легонько целуют его в нос, рот сам изгибается в гримасе обиженного ребёнка. Реджи беззастенчиво хохочет над ним. Брут затыкает его поцелуем, усилием воли задавливая растущую панику, и когда Реджи отвечает, думает, что может быть, на этот раз сидеть и любить у них выйдет вместе.