Попона

      Генерал спит — предупреждение и облегчение. Вашингтон дремлет, опираясь подбородком на короткий стол; дом не был готов принять кентавра, а конюшня была слишком очевидным выбором — первой мишенью.       Широкие, крепкие плечи опущены — лицо спокойно.       Редкий момент антракта в театре войны.       Никто не смеет тревожить его.       Двойная дверь со скрипом открылась — тонкие серые копыта переступили порог. Тихое цоканье невесомо наполнило воздух. Жильбер был осторожен: достаточно осторожен, чтобы попросить Александра открыть двери.       Длинное одеяло выскальзывало из дрожащих от волнения рук — оно свешивалось, цепляло передние копыта. Так легко оступиться.       Доски заскрипели.       Остановившись Лафайет прислушался; заплетённый хвост беспокойно ударил по бедру.       Тихо.       Выпрямившись маркиз попробовал копытом пол перед собой; убедившись двинулся вперед, мягко — насколько позволяло крупное тело. Шаг за шагом — ближе и ближе, почти подкрадываясь. Как вор — как неопытный британский шпион.       Мотнув головой генерал фыркнул во сне.       Жильбер вздрогнул, выпустив одеяло из рук. Поджав хвост, он отступил, сгорбившись, присматриваясь к фигуре Вашингтона. Сбившись с ритма сердце оглушительно ударилось о ребра.       Вдох-выдох.       Новая проба — шаг. Он всё же наступил на ткань — так близко. Перед тем, как сделать последний самый опасный шаг Лафайет встряхнул каждой ногой, словно, готовясь к побегу, трусливому отступлению.       Вдох-выдох.       Взвесив одеяло в руках — он не может допустить ошибку — маркиз набросил его на плечи генерала. Жильбер не стал поправлять — прикосновения могут спугнуть сон.       Хмурясь Вашингтон повёл плечом — ткань зацепилась за эполет.       Время остановилось и тут же сорвалось с места.       — Маркиз? — генерал растерян.       — Мне жаль! — Лафайет отпрыгнул, задевая крупом старый шкаф — труха пудрой осела на шерсти. Несколько книг упало на пол.       — Это? — Вашингтон пробует пальцами одеяло, не понимает.       — Мне жаль! — повторил маркиз. Оттолкнувшись, он торопливо покинул комнату — пол упрекающе хрипел под копытами.       Он всё испортил — очевидно. Жильбер рысью пересекал лагерь — он не думая нашёл широкую палатку, укрытие. Скользнув под полог Лафайет скованно прошагал до своего места и тяжело упал на подстилку.       — Что-то случилось? — Гамильтон приподнялся со своего места — в гнезде одеял его было легко не заметить.       — Разбудил, — маркиз опускает голову.       — И? — Александр потянулся, лягнув копытцами воздух, — Разве ты не хотел, чтобы он узнал, что это ты? — фавны прямые.       — Если, — тихо начал Лафайет.       — Хватит, — Гамильтон вскинул руку.       Снаружи раздалось хлопанье крыльев. К утешению присоединился Джон.       Нет ничего спокойнее объятий коричневого пуха.

***

      Поздним днем случайный выстрел поставил лагерь на ноги — солдаты покинули палатки и круги костров; всё были обеспокоены. Неразумение удалось уладить прежде, чем Вашингтон приблизился к ним.       Генерал выглядел сонно — на его щеке темнел след от чернил. Он покачивался, переступая с ноги на ногу.       На плечах лежало одеяло.       — Иди, — толчок в бок подтолкнул Жильбера.       Он подчинился.       — Ваше Превосходительство, — маркиз приблизился, он остановился на расстоянии одного человеческого шага, — Вам стоит, — Вашингтон прервал его.       — Боюсь, это не принадлежит мне, — генерал медленно стянул одеяло — нескладно скомкав, протянул Лафайету.       Жильбер принял.       Вдох-выдох.       — Позвольте мне проводить вас, — тихое предложение.       Вашингтон кивнул.       Он грузно развернулся, жестом, приказывая следовать за ним — генерал отвернулся, заметив, как маркиз вглядывается в его лицо.       Их сопровождала тишина — до самого «штаба» — дома.       Жильбер остановился, когда до дверей осталось совсем немного — он неловко поклонился; чувство смущающей вины не оставило его, царапая воспоминаниями о произошедшем.       — Маркиз, — Вашингтон повернулся к Лафайету, — Спасибо, — склонившись он скользнул щекой по щеке Жильбера — выражение благодарности. Отстранившись генерал отошёл, оставляя маркиза в одиночестве.       Лафайет моргнул.       Его не оттолкнули? Так просто неверно трактовать жест.       Тряхнув головой Жильбер отогнал плохие мысли.       Он вернется к Александру и Джону, и обязательно поделится с ними — иногда три головы думают лучше, чем одна.       Была ли благодарность приглашением?       Первый шаг сделан.