Куда звало сердце

Воин армии Хотуна замахивается мечом над молящим о пощаде Такой. В чёрных глазах парня отражаются страх и блики пламени. Ещё секунда промедления — и жизнь кузнеца бы оборвалась, однако вовремя подоспевает Юна, воткнувшая во врага кинжал со спины. — Така! Тебя пытали? — Женщина подбегает к брату, падает рядом на колени, боясь даже лишний раз его коснуться. Ей достаточно одного взгляда в испуганные родные глаза, чтобы получить ответ. — Всё позади, — успокаивающе шепчет она. — Уходим, — звучит незнакомый голос. Его обладатель — тихо подошедший к брату и сестре самурай. — Нельзя, нас схватят! — не успевший отрезветь от страха смерти, кузнец нервно отодвигается, инстинктивно разглядывая его лицо. Юна кивает в сторону незнакомца: — Така, это господин Сакай. Он защитит нас. — Доверься мне, — заботливо просит самурай. — Нам нужна твоя помощь. В ответ Така лишь тихо бросает: — Постараюсь, господин, — вцепившись в сестру, как утопающий в соломинку. Страшно… И всё же что-то в глубине души действительно отзывается и верит. «…» Прошло время с того момента, как Сакай не только встретился с Такой, но и обзавёлся соратниками в лице Кэндзи, Масако, Исикавы. Юна по-прежнему не давала ясного ответа, когда он спрашивал о её дальнейших планах на жизнь. Така, впрочем, даже подружился с Дзином. И как-то сталось само собой, что после встреч и разговоров они всё чаще стали задерживать друг на друге взгляды. Чаще касаться якобы случайно. Обмениваться неловкими тёплыми улыбками. Оба думали, что это восхищение было просто дружеским. Или до последнего сомневались? …Сейчас Дзин с соратниками пребывал в крепости Ярикавы — как раз накануне сражения. —…Одна из причин, по которым я ненавижу его. Сакэ, естественно, не Кэндзи, — бросил Така в пылу беседы, сидя с Дзином в просторном шатре, и тут же разразился переливом смеха. В глазах у него при этом возник такой согревающий блеск, будто их глубокая бархатная темнота отражала свет солнца. Дзин обожал такие моменты. Он искренне рассмеялся в ответ и, пока ничто не перебило внезапно возникшего светлого настроения, решил сменить скользкую тему. — Перед входом в город ты сказал, что страх парализует тебя во время сражений, — вкрадчиво начал он, и кузнец поддержал согласным кивком. — Я могу помочь тебе отточить навык стрельбы. — Господин, я сочту за честь учиться у вас! — Така учтиво кивнул, в то время как Сакай потянулся за снаряжением. Сначала Дзин проговаривал азы, но о самом банальном Така и без того был осведомлен — стрелять ему уже доводилось. Затем они вышли на улицу и вдвоём направились к мишеням, расставленным вдоль стены во дворе. Когда же дело подошло непосредственно к практике, без тактильного контакта не обошлось. Сначала это были мимолётные соприкосновения пальцев. Потом — рук. А после Дзин уже вплотную прижимался к спине кузнеца, поправляя его стойку. И странное, непривычное волнение медленно разливалось по телам обоих, лёгким румянцем проступая на лицах, и это чувство они, как ни пытались отвлечься, контролировать не могли. Вот прошли уже десять минут, полчаса, час… — У тебя хорошо получается, — отметил под конец урока самурай. На обитом плотным материалом щите с красной мишенью по отметинам от стрел было видно, что кузнец действительно всё чаще попадал близко к центру. Ладони Дзина в последний раз прошлись по его талии и рукам, устанавливая верное их положение, чувствуя, как тело отзывается на каждое движение, а потом Сакай не без труда отошёл. — Но старайся держать спину ровнее. Теперь расслабься, встань заново и выстрели. И Така действительно повторил всё, как надо, лишь с самой малой неточностью. — Кажется, уроки дают плоды, — закончив фразу, кузнец развернулся и встретился глазами с Сакаем, замечая на его лице румянец — такой же, какой чувствовал на собственных горящих щеках. Обычно, сталкиваясь взглядами в тишине, они неловко отводили глаза, но теперь оба всматривались, как в глубокую бездну с неопределённой загадкой. Секунда. Другая. Двое, всё ещё неспособные разомкнуть взгляды, невольно улыбнулись друг другу и прикрыли глаза. — Началось! К воротам! — раздалось снаружи вместе с топотом множества ног. Люди в крепости пришли в движение — разбегались кто куда: одни — прятаться, другие — обороняться. Всё, что оставалось Таке и Дзину — оставить разговоры и занять свои роли в битве. Неразрешённое напряжение осталось позади. «…» Уже вечером после боя Така вернулся в свой шатёр, и воспоминания накрыли его тёплой волной. Безумно хотелось вернуться в тот момент и пережить его заново. Стоило полоске лунного света от приподнявшейся завесы шатра прорезать полутьму, разбавленную неярким светом лампы — Така быстро обернулся, и взгляд его упёрся в Дзина. — Я могу войти? — спросил, замявшись, самурай и, получив в ответ взволнованное «конечно», шагнул внутрь. Недавнее напряжение вновь завладело обоими, . — Вы с Юной решили уехать? — Сакай отчаянно балансировал между маской спокойствия и попыткой намекнуть на что-то. — Господин, — Така глубоко вздохнул, ощущая, как сердце падает в пятки. — Юна хочет уехать, чтобы начать новую жизнь. Но я — не её хвост, и если я сам выберу свой путь, она не будет на меня давить… Значит, я волен идти туда, куда хочу, — самые разные концовки фразы крутились в голове, и дыхание окончательно сбилось, когда он выпалил самое дерзкое: — Туда, куда меня зовёт сердце. — Могу я узнать, куда оно тебя зовёт? — спросил Призрак. Тон и выражение его лица казались бесстрастными, но Така успел узнать его достаточно, чтобы уловить мимолётный оттенок скрываемой надежды. И в этот миг у обоих разом так много неожиданного очнулось из недр сердец, словно все тёплые чувства от встреч сплелись в цельную картину, давая ясность своему происхождению. — К вам, господин, — честно ответил Така. — Я восхищаюсь вами. Вашей смелостью, упорством… Тем, как вы идёте несмотря ни на что к своей цели. Тем, сколько переживаний вы скрываете, чтобы своим примером вдохновить всех нас на стойкость и спокойствие. — Его левая рука, свободная от запачканной сажей перчатки, потянулась к щеке мужчины. — У вас кровь, — заметил он полушёпотом — и, не прося разрешения, стёр оставшийся после битвы бурый след, после чего его большой палец проскользил вниз по колючей щетине, случайно зацепив нижнюю губу. Игра намёками подходила к концу. Сакай приоткрыл губы, слегка склонив голову набок. А когда Така потянулся навстречу — осторожно и чувственно подхватил его губы своими. Поцелуй продлился лишь секунду. Потом же Дзин, мягко отстранившись, замер рядом в ожидании реакции. Секунда в бездействии. Две. Сакай уже успел пожалеть о своём порыве, как вдруг кузнец закрыл глаза и сам повторил поцелуй — на этот раз уверенный и глубокий. Шатёр наполнился звуками соприкасающихся губ и шелестом тканей под скользящими по одеждам руками. Ладони Таки легли на лопатки Дзина, который обнимал его лицо, и после пары неуверенных движений двое нелепо столкнулись зубами. Кузнец тут же отпрянул, мысленно вовсю ругая себя за неловкость, но Сакай лишь ласково усмехнулся и с бесконечной нежностью посмотрел на него, отчего тот расслабился и ответил тихим нервозным хихиканьем. Дзин уткнулся лбом в сильное плечо парня, а тот зарылся в его волосы пальцами. Така приоткрыл было рот, но все слова и мысли куда-то испарились — и он лишь молча улыбнулся и поцеловал Сакая в висок. От ощущения ласковых рук, сползающих вниз по ткани юкаты, по телу пробежали мурашки. Он осторожно распустил пучок на затылке Дзина. Мужчина ответил долгим поцелуем в открытую шею, сорвав с уст Таки громкий вздох; взволнованное сердце кузнеца билось так часто и сильно, что пульс, казалось, можно было ощущать под губами. Они вновь целовались, забывая о дыхании, пока лёгкие не начинали гореть от нехватки воздуха. И в какой-то момент Така, разгорячённый собственной смелостью, решительно потянул Дзина за собой прямо на пол, а когда тот ошарашенно поддался — мягко повалил его на спину и навис над ним. Усмехнувшись, Дзин прошептал что-то неразборчивое, но нежное, и снова попытался привлечь парня к себе для поцелуя. Но Така на этот раз с улыбкой уклонился. В ответ Сакай проворным движением перевернулся вместе с ним, оказываясь сверху. Теперь одной рукой он держал запястья парня над его головой, а другой, пройдясь вдоль тела, забрался под полу и крепко сжал его бедро. Улыбка резко сползла с лица Таки. Её сменило какое-то пронзительное выражение лица — то ли удивление, то ли осознание чего-то страшного… Ошарашенный, Дзин тут же отпустил его запястья и сел рядом. — Така? — позвал с тревогой. — Что с тобой? Я что-то не так сделал? Но было поздно. Воспоминания, подавленные сознанием парня, всплыли на поверхность и теперь навязчиво прокручивались перед мысленным взором одной и той же ужасной картиной. У Дзина не нашлось никаких слов, и он просто обнял возлюбленного — порывисто и крепко. — Детство… Там… человек. Така запинался, теряясь в спутанных мыслях, но, прильнув к мощной груди Сакая и ощутив его ласковые пальцы на своих волосах, постепенно начал успокаиваться. Объятия Дзина утешали, заставляя верить в покой и безопасность. — Мужчина, — решился он произнести чуть слышно, и губы его болезненно сжались, а на щеках заблестели дорожки слёз. — Стой, тише, тише, — мягким шёпотом прервал Дзин. — Если тяжело — не объясняй. — Така благодарно вздохнул, продолжая беззвучно плакать, и наконец обнял Сакая в ответ. — Я рядом… Тебя никто не тронет. «…» — Господин Сакай! Прошу, очнитесь! — взывает голос, и Дзин открывает глаза. Он видит у соседнего столба связанного Таку, за спиной которого догорает закатное солнце. — Вас долго не было, и я пришёл на помощь, но меня схватили! — голос кузнеца дрожит на грани истерики. «О боги, глупый, какой же глупый…» Сакай рефлекторно дёргается вперед, однако двинуться почти не может. Верёвки напоминают о себе, больно врезаясь в руки. Остаётся лишь одно — собрать всю выдержку и как можно спокойнее велеть возлюбленному: — Постарайся ослабить верёвки. …Их попытки освободиться прерывают шаги — тяжёлые, медленные, расслабленные. Величественные. Шаги, принадлежащие самому Хотун-хану. Подойдя к связанному Призраку, он пытается заговорить ему зубы долгими лживыми речами, но Дзин не слушает и даже не смотрит на него. Он то и дело обращает взгляд к лицу Таки; парень стремится быть таким же холодным и спокойным, хотя в глазах его неизменно блестит тревога. Весь разговор проходит впустую. — Твоему герою нет до тебя дела, — с тяжким вздохом произносит хан, оглянувшись на Таку, и не спеша приближается к нему. Катана в его руках рассекает веревки на запястьях парня легко, точно масло. — Убей его и уходи. На секунды становится звеняще-тихо. Така протягивает руки, и оружие ложится в его ладони. Когда он подходит ближе, Призрак одними губами шепчет: «беги», ещё надеясь, что его послушают, но по глазам безошибочно читая: он уже решился сделать что-то своё. Взгляд Таки сейчас совершенно другой. Не испуганный, не ищущий поддержки — смирившийся и окрепший. А дальше всё происходит будто в кошмарном сне. Кузнец с криком разворачивается, замахиваясь на хана. Однако Хотун без труда успевает уклониться, а после сбить его с ног и тяжёлым сапогом впечатать в землю. — Стой! — кричит, срывая голос, Дзин, когда хан поднимает упавший меч и заносит над парнем. Поздно. Одним движением клинок отсекает голову Таки от тела, оборвав брошенные в воздух последние слова. «Пусть Юна…» Хан поднимает отрубленную голову и подносит её к Дзину, вынуждая смотреть в грязное от крови и земли лицо. — Твой друг мёртв из-за тебя. Сквозь шум в ушах слова хана звучат точно издалека. Хотун бросает голову на землю, и звук глухого удара наполняет грудную клетку Дзина какой-то дикой, выворачивающей, безысходной болью. Сакаю нужно терпеть. Держать лицо, даже когда больно. Но из груди вырывается сдавленный рык. И что, если этот рык не заставит разломиться горы? Не заставит небеса содрогнуться? Не донесётся до богов и не вернёт возлюбленного к жизни? Какая теперь разница?.. …Он вновь теряет сознание, а когда приходит в себя — по волосам, лицу и одежде легонько бьют холодные капли дождя. В воздухе разлит металлический запах крови, грязи и сырости. Слишком поздно, но у Дзина получается освободиться. Его взгляд застывает на обезглавленном теле. Из глубин души вновь поднимаются вся скорбь и боль, казалось бы, физически неспособные поместиться в одном человеке, и вместе с ними глаза застилают жгучие слёзы. Из последних сил пытаясь их сдержать, он в кровь кусает губу и даже не чувствует этого. Дождь усиливается, и кажется, будто само небо рыдает вместо того, кто дал себе слово быть сильным.