***
В отличии от дрянной мелодии будильника, сегодня Намджуна будит дождь. Крупные капли с глухим стуком разбиваются о серый металлический водоотлив и в какой-то момент игнорировать эти звуки становится невозможно. Намджун не любит дождь. Он поднимает собственное тело с кровати, хмурится, потирая глаза спросонья и думает, что, возможно, третья бутылка соджу вчера была лишней. Дождь не сулит ничего хорошего. Когда идёт дождь, лягушки плачут. Намджун запомнил это с детства. Дурацкая детская сказка преследует его всю жизнь, она отпечаталась на нём, словно болезненная стигма. В такие дни голос матери на задворках его сознания звучит особенно оживлённо. Словно не её кости уже третий год гниют в сырой земле городского кладбища на окраине Пучхона. Он понимает, что с утренней пробежкой придётся повременить, глядя в окно на то, как дождевые потоки гонят грязную осеннюю листву по серому асфальту прямо в жерла водостоков. Намджун хотел бы так же. Чтобы его тело расщепило, раздробило, а грязная дождевая вода смыла бы мелкие окровавленные останки в городские водостоки. Пол в его квартире холодный вне зависимости от времени года и погоды за окном, а запах жареных креветок и тушёных овощей забивается в ноздри как по часам - маленькая забегаловка, расположенная в подвале его дома, уже открылась и начала принимать редких посетителей. Желудок противно урчит и Намджун думает, что было бы неплохо позавтракать, но он даже не пытается проверить холодильник - точно знает, что тот за всю свою жалкую жизнь не видел ничего, кроме бутылок с алкоголем и редких упаковок кимчи. Намджун усмехается собственным мыслям, потому что в чём-то они с этой старой гудящей коробкой схожи. Кофемашина, подаренная Юнги на новоселье (если переезд в эту дыру можно было так назвать) - вот его лучший друг. Он выбирает нужный режим, засыпает остатки зёрен в кластер, проверяет поддон с водой и нажимает на кнопку старт. Машина отзывается довольным урчащим сигналом и тонкой струей начинает выплёвывать ароматную жидкость. Кофе ничуть не хуже алкоголя, думает Намджун, по крайней мере зависимость вызывает с тем же успехом. Телефон, спрятанный где-то в ворохе одеял, пытается обратить на себя внимание тихой вибрацией. Намджун ещё не взял мобильный в руки, но уже знает, кто звонит в такой час - у него осталось не так уж и много друзей. - Хей, Джуни, детка, - голос на том конце как всегда бодрый и мать его, р а д о с т н ы й. - Как делишки? Намждун не знает, почему терпит Хосока и почему позволяет ему сокращать собственное имя до этого елейного ‘Джуни’. Другой бы уже давно сидел со сломанным носом, обратись к Намджуну подобным образом. Терпение не его благодетель. Но Хосок по жизни - исключение из всех возможных правил. - Чего тебе? - Ким сразу даёт понять, что не в духе. Как и в любой другой день. - Есть одна халтурка, - Намджун слышит шуршание и клацанье зажигалки на том конце провода. Запах дешёвого каннабиса физически не может его достигнуть, но Намджун клянётся, что чувствует его. - Платят прилично, работа не пыльная, можно будет пожрать после смены. И именно в такие моменты Намджун вспоминает, почему до сих пор терпит экспансивного Хосока. Работа. То, с чем у Намджуна проблемы на постоянной основе. Хосок обычно смеётся на это замечание и говорит другу, что если нет работы, то нет и проблем. Но счетам за воду и электричество и пустому холодильнику это не объяснишь. - Что нужно? - бросает он коротко и без обиняков. - Кейтеринг. Разносить бокалы с шипучкой и мажорные, как их там, - Хосок щёлкает пальцами пытаясь вспомнить нужное слово, - тарталетки, во. Вечеринка по случаю помолвки какой-то важной иностранки. Американка, почти что наследница Рокфеллеров. - Прислуживать богатеньким сосункам? - кривится Намджун. - Джуни-и, - голос на том конце слегка хрипит после очередной затяжки.- Можешь хоть раз засунуть свою непонятно на чём держащуюся гордость в жопу и послушать меня? Смена продлится всего несколько часов, платят в баксах. Доллары, друг мой, живая зелень. Ты на своей стройке две недели за эту сумму горбатиться будешь, улавливаешь? Намджун молчит. Идея по-прежнему ему не нравится. - На тебя и внимания никто не обратит, бро, - продолжает гнуть свою линию Хосок. - Мы для них не более, чем предмет интерьера. “Не более, чем предмет интерьера” - повторяет про себя Намджун и сознание едко скалится. Давай же, Намджун, - говорит оно ему. - Вперёд. Тебе ведь хорошо знакомо это чувство. Ты всегда был не более чем предметом интерьера. - Бро, я не настаиваю, - одёргивает его Чон. - Если ты против - я предложу работу Югёму. Но ты вроде как на универ копишь и я подумал… Намджун бросает взгляд на по-прежнему пустующий холодильник, на пустую пачку кофейных зерён, валяющуюся на кухонном столике и в довершении пробегает взглядом по кипе белых бумажек, лежащих небрежной кучкой в маленькой прихожей - ежемесячные счета, которые уже неделю успешно игнорируются. - Я согласен, - Намджун кивает, хоть и знает, что Хосок не может его увидеть. - Скинь детали СМС-кой. И спасибо. Намджун отключается быстрее, чем его паскудная гордость заставит его передумать. Он отбрасывает телефон на кровать и плетётся обратно на кухню, где его ждёт уже остывающий кофе. Ким впервые в жизни старается последовать совету друга и затолкать свою непонятно-на-чём-держащуюся гордость в жопу. Получается с трудом. *** В комнате душно и сильная толкучка. Все бегают и суетятся, Намджун слышит голоса, но не может разобрать слов. Они сливаются в одну расстроенную какофонию звуков. Им выдали форму: классические белые рубашки, выглаженные чёрные брюки со стрелками в тон идиотским пиджакам - укороченным версиям ливреи. Хосок уже успел переодеться и вертелся перед зеркалом, осматривая себя с ног до головы. - Как думаешь, я в этой форме смогу подцепить какую-нибудь богатую американку преклонного возраста? - повернувшись к другу, интересуется Хосок. Намджун бросает беглый взгляд на парня и не может не признать, что даже идиотская форма официанта ему к лицу. Чон выглядит старше и солиднее раз в десять, так сразу и не скажешь, что после смены он снова пойдёт толкать дурь по подворотням. - С твоим-то английским разве что какую-нибудь глухую нуну, - бормочет Намджун, натягивая на себя пиджак. Ему неуютно. Верх жмёт в плечах, сковывает движения, но кто он такой, чтобы жаловаться. - Чёрт, Джуни, ты бы себя видел со стороны, - присвистывает Хосок. - Будь я девчонкой, уже бы затащил тебя в подсобку и попросил заделать мне маленьких Кимов. - Ты идиот, - коротко констатирует Намджун. Через несколько минут в комнату заходит управляющий, осматривая всех и проверяя готовность. Низкий грузный аджосси лет пятидесяти проводит повторный инструктаж и трижды повторяет, что с гостями вечера разговор заводить можно только в крайнем случае - если они сами о чём-то спросят. “Предмет интерьера”, повторяет про себя Намджун, “мы все здесь всего лишь очередной предмет интерьера”. На кухне ему выдают поднос с шампанским и у Кима пересыхает в горле. Он не любитель газировки, но сейчас бы не отказался опрокинуть бокал-другой. Зал для приёма украшен особенно помпезно. Кажется, Хосок не шутил, когда сказал про Рокфеллеров. Повсюду расставлены крупные вазоны с белыми пионами и каллами, длинные серебряные подсвечники и небольшие столики, заправленные белоснежными скатертями и сервированные утонченными приборами. Мраморный пол отполирован до блеска и Намджун думает про себя как бы на нём не поскользнуться. По залу разносится старый добрый Вивальди со своей нарочитой помпезностью, которого играет живой оркестр, расположившийся в основании зала. Ким успевает подметить, что все музыканты тоже корейцы. Гости прибывают каждую минуту и заполняют зал отлажено, словно рой муравьев. Спустя какой-то час помещение заполняется до отказа. Намджун мельком рассматривает лица прибывших только по началу: богатые белые американцы и корейцы средних лет, все как один - в дорогих платьях от Шанель и костюмах от Бриони. От дам преклонного возраста пахнет тяжелыми духами и нарочитой официальностью, от девушек помоложе - цветочными ароматами и желанием казаться ярче, чем они есть на самом деле. Чем больше прибывает гостей, тем меньше времени остаётся на наблюдения. Намджун мечется между залом и кухней, подносы с выпивкой сменяют друг друга без остановки и спустя час всё, о чём он может думать - это свежий воздух и сигарета, припрятанная во внутреннем кармане его куртки. Хосок вылавливает его ещё через полчаса и предлагает выйти покурить, как только они избавятся от очередной порции напитков. Намджун кивает и вспоминает те мучительные дни, когда раздавал рекламные флаеры у торгового центра в Каннаме. Шампанское - не флаеры, поэтому разлетается куда быстрее. У него остаётся ещё несколько бокалов и он пытается выследить кому бы их спихнуть. Его взгляд ненароком цепляется за двух девушек, флиртующих с молодым человеком. Он наблюдает за ними пару секунд: та, что повыше - американка, кокетливо накручивает светлую прядь волос на палец, а вторая - кореянка, без устали теребит бриллиантовую подвеску на шее. Язык тела не обманешь. Молодой человек, внимание которого столь рьяно пытаются удержать на себе девушки, стоит к Намджуну спиной и внутри пробуждается глупое любопытство взглянуть на лицо местного Дон Жуана. Он направляется к ним уверенной походкой и натянув на лицо подобие профессиональной улыбки, проговаривает уже заученный текст. - Добрый вечер, господа, могу ли я предложить вам что-нибудь… Его голос замирает когда молодой человек, стоявший к нему спиной, оборачивается. Горло внезапно стягивает тугим невидимым ремнём и Намджуну на секунду кажется, что он больше никогда не сможет произнести ни звука. Взгляд сталкивается с красивым, почти фарфоровым лицом, выражающим неверие. - Намджун... Его голос такой же мягкий и плавный. Обволакивающий. Годы его не изменили - сделали ещё прекраснее. Намджун ловит себя на совершенно дурацкой мысли, что ему хочется потрогать чужое лицо. Прямо здесь, посреди зала, наполненного несколькими сотнями гостей и обслуживающего персонала. Ему хочется прикоснуться пальцами к коже, убедиться, что она такая же нежная, задеть кончиками пушистые ресницы и вниз - к чуть припухшим губам, очертить, надавить, приоткрыть - совсем немного, лишь бы почувствовать горячее дыхание на собственной коже. - ..выпить, - заканчивает предложение Намджун, приходя в себя. Нельзя позволять себе думать. Нельзя позволять себе думать. Нельзя. Нельзя. Нельзя. Девушки кокетливо смеются и просят Сокджина взять для них по бокалу игристого. Сокджин не двигается. Намджун делает вдох, задерживает дыхание, и натянув улыбку, отдаёт по бокалу девушкам, игнорируя взгляд старшего. Он учтиво кивает и развернувшись, направляется к кухне, каждую секунду ускоряя шаг и чудом не врезаясь ни в кого из гостей. Он не думает, что за ним кто-то будет гнаться, но если он сейчас же не выйдет на свежий воздух, то задохнётся. Его задушат собственные воспоминания. Намджун бросает поднос на стойку и пулей проносится мимо су-шефа и его команды, он не знает дороги, но несётся без остановки, просто открывает все возможные двери на своём пути, пока не находит выход на пожарную лестницу. На улице вечер и чёртов ноябрь. Воздух влажный после дождя и холодный, потому что на островах Чеджу снова ураган. Намджун жалеет, что ураган так далеко и не может засосать его в воронку, раздробив его тело на маленькие кусочки и раскидав их по всему земному шару. Намджун жалеет, что он не может расщепиться на миллион грязных капель и разбиться глухим всплеском об асфальт. Насмерть. Он жалеет, что не может стать частью любого стихийного бедствия, чтобы со всей силой и яростью своей злобы обрушиться на какой-нибудь город и не оставить после себя ничего живого. В этот момент Намджун жалеет, что умеет чувствовать. В этот момент Намджун впервые жалеет, что тогда, во втором классе старшей школы Хонгдэ, он подумал, что Ким Сокджин красивый. *** - В конечном итоге мы все попадём в ад, - умозаключает Юнги, щурясь от яркого весеннего солнца. “Это точно”, думает Намджун, не отрывая взгляда от Ким Сокджина, сидящего за столиком в школьном дворе и ласково объясняющего какие-то формулы младшекласснице Чон Миндже. Школьный, мать его, староста, первый ученик в рейтинге, без пяти минут студент какого-нибудь заграничного университета Лиги Плюща, сейчас сидит и занимается с младшеклассницей, зарабатывая дополнительные баллы в своё и без того идеальное личное дело. Намджуну тошно от этой напыщенной идеальности. Благо, простенькие Рей Бены, которые они с Юнги украли из локального супермаркета, не дают проследить за его взглядом, поэтому он с чистой совестью продолжает наблюдать за тошнотворной картиной. На улице апрель и уже довольно жарко, но Сокджин всё равно сидит в идеально выглаженной белоснежной рубашке, застёгнутой на все пуговицы, с идеальной осанкой и идеально уложенными волосами. В какой-то момент девушка что-то говорит и они оба смеются. Намджуну кажется, что он впервые готов поднять руку на девчонку. Она только в третьем классе средней школы, но уже носит макияж, на манер старшеклассниц, и эту дурацкую короткую клетчатую юбку с гольфами. Будь воля Намджуна - он бы одел всех школьниц Сеула в ханбок, как во времена Чосон, чтобы три сотни слоёв одежды, всё закрыто, и ни кусочка обнажённой кожи. Миндже смеётся и слишком часто поправляет рукой выпрямленные волосы. О, Намджун знает это движение - так девчонки ведут себя, когда заигрывают с понравившемся им парнем. Он слышит сладкое девичье ‘оппа’ и видит, как она тянется за рюкзаком, доставая из него картонную коробочку с банановым молоком и, кланяясь, протягивает её Сокджину в знак благодарности. И Сокджин, с присущим ему покровительством и благородством, принимает. Конечно же он принимает, он ведь идеальный, он не может обидеть девушку отказом от угощения. Намджуну интересно, что бы подумала Миндже, узнай, что её драгоценный оппа стонет под Кимом, разложенный на парте в старом корпусе их школы, каждый вторник и четверг. Как занятия плаванием или английский - чётко по расписанию. Намджуну интересно, восхищалась бы Миндже их старостой, если бы слышала, как тот просит Намджуна засадить ему поглубже, хотя сам кривится от боли, потому что в спешке не дал нормально себя растянуть. Как он умоляет обхватить его шею рукой, так, чтобы на пару секунду кислород перестал поступать в лёгкие, грёбанный извращенец. И Намджун ведь делает всё, о чём его просят. Засаживает поглубже, хоть и узко невмоготу, и душит золотого мальчика, пока тот не начнёт мычать и обессиленно бить рукой о поверхность старой шершавой парты. Вообще-то, когда Юнги говорит, что в конечном итоге они все попадут в ад, он имеет ввиду, что не так уж и страшно, если они прогуляют последний урок в пятницу и поедут в Кваналли на пляжную вечеринку. Но Намджуну прекрасно известно, что если он и будет вариться в дьявольском котле, то только за мужеложство со школьным, мать его, старостой. В какой-то момент Намджуну надоедает смотреть на попытки младшеклассницы флиртовать с его...кем? Парнем? Чёрта-с два. Любовником? Вряд ли. Любовник это когда постоянно, как константа. Почти что отношения, только скрытые от глаз общественности. А у них с Сокджином не постоянно, нет. У них всё кусками, урывками, ошмётками, тайными переглядками и быстрыми перепихами в местах совсем для того не предназначенных. У них всё на голых эмоциях и животном желании, без капли здравого смысла, без начала. И без конца. Намджун не признаётся себе в этом, но надеется, что без конца. Он отвечает Юнги, что не против отправиться в Кваналли в пятницу и взяв школьный рюкзак идёт по направлению к старому корпусу их школы. Ведь сегодня четверг. Сокджин не заставляет себя долго ждать. Можно сказать, что пунктуальность его конёк. Он закрывает за собой дверь в захламленную и пыльную аудиторию и прислоняется к ней спиной. - Ты быстро убежал, - его голос спокойный и ровный. Сокджин в принципе всегда спокойный, никогда не выходит из себя, не грубит и не повышает голос, даже во время ссор. Это Намджун - разрушительная сила, его полная противоположность. - Прости, что не остался смотреть как эта малолетняя блядь была готова отдаться тебе прямо в школьном дворе, - Намджун никогда не следит за словами, но Сокджин привык к его грубости. - Она просто влюблённая младшеклассница, Джун, - Cокджин скидывает рюкзак на одну из парт и делает пару шагов вперёд. - Это ничего не значит, я просто помогаю ей с факультативом. Намджун не может сдержать едкий смешок. - Забавно. - Что именно? - То, что мне ты тоже сначала просто помогал с факультативом. Сокджин замирает и усмехается. В конце концов отпираться нет смысла, Ким прав. В один из дней Намджун просто подошёл к нему с формуляром из администрации, гласившем, что он закреплён за группой отстающих, курируемых Сокджином и что им теперь придётся встречаться каждую субботу для дополнительных занятий английским и литературой. Как эти занятия переросли в то, что он сейчас стоял в полуметре от Кима и больше всего на свете хотел сократить расстояние между ними - Сокджин до сих пор не понимал. Намджун был и оставался несносным. Слишком гордый, слишком упёртый, всегда отстаивающий своё мнение и свои принципы. Наверное, всё дело в силе характера, приходит к выводу Сокджин, когда размышляет как они оба здесь оказались. Среди его друзей, таких же золотых мальчиков и девочек, отпрысков состоятельных кланов, не было ни одного человека, к которому Джин испытывал бы уважение. Все они, как один, пустые и обезличенные гедонисты, без собственного мнения и воли. На их фоне Намджун казался кем-то вопиюще неправильным, не помещающимся в привычные рамки, оттого - живым и настоящим. Сокджину хватило всего пары часов, чтобы понять, что Ким куда умнее и осознаннее, чем хотел казаться. Он прекрасно справлялся с точными науками, не испытывал сложностей с грамматикой корейского и английского языков, но впадал в ступор, когда дело доходило до написания эссе и творческих проектов. Окостеневшее логическое мышление не позволяло раскрыться и толике фантазии и экспрессии. Он стал первым человеком, которому удалось вывести Сокджина из себя. В тот день они дискутировали о ‘Ромео и Джульетте’ три с половиной часа. Совершенно циничное и чёрствое мнение Намджуна не поддавалось деформации. В какой-то момент, ярость взяла верх и Джин швырнул томик Шекспира на стол. - Ты несносный идиот, - выпалил старший в совершенно несвойственной ему манере. - А ты красивый, когда злишься, - не отрывая взгляда от старшего произнёс Намджун. - Что, прости? - Сокджин опешил, думая, что ему послышалось. - Красивый, говорю, - флегматично повторил Ким. - Знаешь, у тебя лицо всегда такое, фарфоровое, c этой твоей вечно застывшей снисходительной полуулыбкой. Некрасиво, - хмыкнул Ким. - А когда ты злишься, то на лице проступают настоящие эмоции. И вот это красиво. Намджун улыбнулся и на его щеках показались ямочки. Cокджин всё ещё думал, что его разыгрывают. - Ну да ладно, про любовь так про любовь. Добавлю эту часть в эссе и скину тебе на почту сегодня вечером. Намджун быстро сгрёб тетради в рюкзак и встал из-за стола, но напоследок остановился перед Джином и, немного колеблясь, поднёс указательный палец к лицу старшего, слегка надавливая между бровями, разглаживая мелкие морщинки, появившиеся из-за недоумения. - Злись почаще, хён, - улыбаясь, проговорил напоследок Ким. - А если не найдёшь повода, то ты всегда знаешь, где меня искать. Намджун ушёл, оставляя после себя смятение, злость и пылающую от прикосновения кожу. Возвращаясь назад в воспоминаниях, Сокджин считает, что именно этот момент стал точкой невозврата. С того вечера Намджун стал появляться в его мыслях с завидной частотой. - Ты - совсем другое дело, - говорит Сокджин, впервые сталкиваясь с чужой ревностью. - И я должен в это верить? - клокочущая злость внутри Намджуна начинает лопаться ядовитыми пузырями, превращая едкие пары в упрёки. - Ну я же сейчас здесь, а не с Миндже. Сокджин сокращает между ними расстояние и целует первым. Он в этих странных отношениях всегда делает первый шаг. Он - движущая сила. Намджун не знает, почему жизнь позволяет ему такую роскошь, как Сокджин. Но он не дурак, поэтому ловит удачу за хвост, пока та соизволит вертеть им вокруг него. Они целуются долго и жадно, c голодными укусами - Намджун пока по-другому не умеет. Он научится терпению и смирению, научится не только брать, но и отдавать. Но это будет потом. А сейчас он прикусывает пухлую нижнюю губу и чувствует собственное возбуждение. Сокджин тоже его ощущает, проводит рукой вверх-вниз, слегка сжимает сквозь натянутую ткань школьных брюк. В тот вечер они дрочат друг другу в пыльной школьной аудитории, пока солнце садится на горизонте, заливая предсмертными лучами всю комнату. В вечерних солнечных бликах кожа Сокджина кажется медовой. Намджун наклоняется, чтобы провести языком по его щеке, ему действительно кажется, что он почувствует сладость мёда. Но кожа не сладкая, напротив, солёная от испарины, но Намджуну и это подходит. Сокджин смеётся, называя Кима идиотом и пытаясь увернуться от младшего. Достигая оргазма Намджун ловит себя на короткой и совершенно простой мысли. Он ни за что на свете не хочет, чтобы Сокджину дрочил кто-то другой. Или чтобы кто-то другой узнал, какая сокджинова кожа на вкус. В тот вечер Намджун впервые знакомится с таким чувством, как ревность. Он знакомится и с другим чувством, тем, что неразрывно идёт бок о бок с ревностью, но он ещё слишком юн и неопытен, чтобы понять, почему даже спустя много часов после оргазма, в его животе остается это эфемерное чувство тепла. *** Намджун не помнит, как именно он добирается до дома. Он не заканчивает смену, не отчитывается перед управляющим, он даже не утруждает себя найти Хосока и сказать тому, что уходит. Всё, на что его хватает, это скинуть рабочую одежду и наспех натянув на себя джинсы и кожанку, покинуть здание отеля через чёрный ход. Он не думает о потерянном времени, о деньгах, которые ему теперь вряд ли заплатят или о том, что Хосоку может влететь за то, что тот порекомендовал столь ненадёжного человека. Ему плевать на всё, в особенности на себя, поэтому, добравшись до своей лачуги, он ещё час мёрзнет, стоя на балконе, пока пачка дешёвых лаки страйк не пустеет окончательно, а фонари на соседней улице не гаснут, погружая целый район во мрак. Намджун старается не анализировать ситуацию и уж тем более не пускаться в воспоминания, это ему сейчас не по карману. В конце концов, у него не осталось денег даже на пиво, не говоря уже о чём-то покрепче. А переживать эти мысли на трезвую голову он просто не в состоянии. Телефон, лежавший в комнате, несколько раз вибрирует, но Намджун игнорирует его, заваливаясь на кровать прямо в уличной одежде. Он смотрит в потолок пустыми глазами и осознание произошедшего начинает накрывать его только сейчас. Внутреннее “я” брызжет ядом, выжигает большими буквами слово “трус” на подкорке сознания, заставляя непроизвольно морщиться из-за жжения в глазах. Но вернись назад во времени, Намджун не уверен, что поступил бы иначе. Он знает, что просто не смог бы вести себя как ни в чём не бывало, притвориться, что они не знакомы, что это не он разрушил их жизни пять лет назад. Внутренний голос сжирает Намджуна, топит в собственной желчи и ничтожности. Намджун в отместку пытается найти виноватых. Проклинает Хосока за то, что подкинул ему эту авантюру, себя за то, что не послушал собственное предчувствие. Но больше всего он проклинает судьбу за то, что родился нищим сыном строителя и прачки. За то, что когда-то поверил, что способен на что-то большее. За то, что правда понадеялся, что может быть с кем-то вроде Ким Сокджина. Намджун не успевает остановить поток собственных мыслей. Он пересекает черту. Произносит запретное имя. Он проиграл. *** Кожа у Сокджина по прежнему светится. Он лежит с закрытыми глазами и не двигается, признаки жизни в нём выдаёт только размеренно поднимающаяся и опускающаяся грудная клетка. Они с Намджуном устроились на большой кровати в доме старшего. Родители Сокджина улетели в Токио на всё лето и c начала летних каникул Намджун не помнит, когда в последний раз наведывался в собственный дом. Солнце плавящимся диском стремительно стекает за горизонт, поэтому Намджун боится лишний раз пошевельнуться и упустить хоть один блик, играющий на лице старшего. Он до одури влюблён, но всё ещё храбрится и делает вид, что так и было задумано. Массивные французские окна открыты настежь и летний ветер не отказывает себе в заигрываниях с прозрачным тюлем штор. - Если ты не прекратишь пялиться, мне придётся тебя выгнать , - голос Сокджина звучит патетично. - Ты красивый, - Намджун лишь пожимает плечами. Сокджин открывает один глаз в игривом прищуре. - Я знаю. Намджун фыркает и наклоняется за поцелуем. Желание внезапное, но совершенно необходимое. За последнюю неделю они выходили из дома всего несколько раз - в магазин за продуктами и на редкие ночные вылазки вдоль реки Хан. Намджуну бы устать и пересытиться вниманием и контактом. Потому что он не привык, потому что должно быть странно и неудобно. Должно душить и напрягать. Должно. Но не душит. И не напрягает. Они всё делают вместе. Ложатся спать и просыпаются, принимают душ и готовят завтрак, читают японских писателей и ухаживают за цветами матери Сокджина. По вечерам Джин учит Намджуна пить вино, чертовски дорогое, украденное из семейных погребов старшего и абсолютно отвратительное на вкус, по мнению самого Намджуна. Сокджин учит его разбираться в картинах Моне и Мане и смотреть европейские фильмы с субтитрами. Намджун не остаётся в долгу и учит Сокджина играть в бир-понг, защищаться в рукопашном бою и говорить вслух грязные словечки во время секса. Последнее выходит непроизвольно, но нравится обоим. Секс, к слову, тоже регулярный. Для Намджуна это первый опыт с мужчиной, для Сокджина нет. Последний факт вызывает в младшем животное желание набить морду всем, кто когда-либо касался его человека. Он так и говорит об этом в одну из ночей, втрахивая разомлевшее тело в кровать, пока за открытыми окнами в саду жужжат цикады. Сокджин замирает, поворачивая голову через плечо, заставляя Намджуна остановиться. Они смотрят друг другу в глаза и тяжело дышат, пока Сокджин не произносит: - Знаешь, я сейчас не могу вспомнить ни одного имени тех, с кем когда-либо спал. Намджуну этих слов достаточно, чтобы опустить голову, мазнуть губами по шейному позвонку и продолжить истязать под собой разгорячённое тело. Секс с Сокджином отличается от секса с любыми девчонками. Манипуляций и сложностей гораздо больше, иногда на подготовку уходит слишком много времени, здесь не получается просто вставить и кончить. Но Намджун не помнит, чтобы хоть с одной девчонкой ему было так хорошо и не надоедало после нескольких раз. С Сокджином не надоедает. Возможно, дело в том, что их секс нельзя назвать таким уж обычным. Сокджин любит пожёстче и погрубее, он любит удушение и кинбаку. Намджун не фанат боли в сексе, но каждый раз, когда он осознаёт, что идеальный школьный староста лежит под ним связанный и обездвиженный, молящий о том, чтобы его взяли, Намджуну сносит крышу. Друзья Намджуна, такие же отбросы общества, как и он сам, бьют тревогу спустя несколько недель, когда понимают, что Ким всё реже стал появляться на местных тусовках и ночных мотогонках. - Ты что, влез в долги и теперь скрываешься от коллекторов? - смеётся Чану, паренёк из соседнего блока, когда звонит Намджуну, чтобы спросить будет ли он участвовать в сегодняшнем заезде. - Просто дел накопилось, - пытается отмахнуться Ким. - Какие дела, бро, я надеюсь ты просто согреваешь постель какой-нибудь красотки, а не юзаешь ту дрянь, которую Хосок всем толкает. Намджун усмехается, глядя на то, как его “красотка” сейчас готовит ему кофе. - Никаких запрещённых веществ, Чану. Ты ведь знаешь, я это не уважаю. - Да знаю-знаю, - отмахивается друг. - Ну так как, тебя ждать вечером? - Я постараюсь, но ничего не обещаю, - бросает Ким и отключается. Сокджин ставит перед ним кружку с кофе и принимается намазывать джем на тост. - У тебя какие-то дела вечером? - интересуется старший. - Вечером будет заезд, - Намджун делает пару глотков. Кофе в этом доме, как и всё остальное - высшего качества. А к хорошему быстро привыкаешь. - Гонки? - Сокджин вскидывает бровь. - Разве это не опасно? - Не опаснее, чем вести машину в час пик в центре Каннама. Лицо старшего выражает сомнение. Пару минут они завтракают в тишине, прежде чем Сокджин решается нарушить её. - Я могу, - медлит старший, откусывая тост, - пойти с тобой? Намджун замирает. Он не спешит давать ответ и сначала делает пару глотков из чашки. - Если ты против или стыдишься меня, так и скажи, я не хочу портить тебе вечер, - голос Сокджина спокойный и ровный. Намджуну хочется рассмеяться от предположения старшего. Стыдится? О да. Признавать это больно, но пытаться обмануть собственное сознание бесполезно - стыдится, ещё как. Только не Сокджина. А самого себя. И своего образа жизни. Он не двенадцатилетняя девчонка и не строит радужных замков, но за то время, что он провёл вместе с Сокджином, их совместный мыльный пузырь проглотил его с потрохами. В этих просторных комнатах особняка Кимов, наполненных светом и цветами, среди всех этих французских фильмов, дорогих картин и вина, Намджун успел забыть о том, что он сын прачки и покойного строителя. Он как-то совершенно неосознанно задвинул на второй план тот факт, что в частную школу, где он учится, он попал лишь благодаря социальной помощи, которую их семье выплатила компания отца, после его кончины из-за несчастного случая на стройке. И что раньше по вечерам он пил дешёвое пиво и ходил на рэп баттлы в злачные клубы Итавона. Намджун не может представить Сокджина в компании своих друзей. Он может с лёгкостью нарисовать его образ в окружении картин французских фовистов или богатых председателей, делающих многомиллионные ставки на скачках, но никак не в окружении героев ‘Заводного Апельсина’ Энтони Бёрджеса. - Ты, кажется, не до конца представляешь себе мой круг общения, - аккуратно начинает Ким. - Думаешь я недостаточно хорош для вашей тусовки? - Сокджин прячет хитрую ухмылку за чашкой кофе. Намджун понимает, что старший уже всё для себя решил. - Между прочим, я тоже умею гонять на байке. - Да ну? - Намджун скептически приподнимает бровь. - Веспа ведь считается за байк? - чуть менее уверенно спрашивает старший. Ким прыскает, представляя Сокджина на крохотной Веспе кремового цвета, в окружении Харлеев и Ямахи. - Ну ладно, - постукивая костяшками пальцев по столешнице, отвечает Намджун. - Хочешь гонки, будут тебе гонки. Только потом не жалуйся, что аудитория была не комильфо, - пародирует франзцузский акцент младший. В тот вечер Намджун берёт Сокджина с собой на ночные гонки по 356-й автостраде Сеула. Он заставляет сменить старшего классические чёрные брюки на рваные джинсы и отдаёт ему свою кожанку. Они приезжают с опозданием, потому что в новом образе Джин выглядит чертовски сексуально, а Намджун по-прежнему только учится контролировать свои сиюминутные желания и получается это у него не всегда. На точке старта шумно и многолюдно, тюнингованные тачки вперемешку с большими байками вперемешку с девчонками в коротких юбках и неоновых кроп-топах и парнями с ног до головы забитыми татуировками - всё раскидано и разбросанно в хаотичном порядке. Тут и там в единую какофонию сливаются смех, гул голосов, звуки моторов и какая-то дрянная трэп музыка. Намджун представляет Сокджина парочке своих друзей - как очередного друга, разумеется. Сокджин в обстановку вливается идеально и ничем не выказывает своего недовольства. Чану приносит им пива и они наблюдают за жеребьёвкой и первым стартом. - Это что, Мин Юнги? - Сокджин кивает, указывая на невысокого парня с ментоловыми волосами, стоящего чуть поодаль и флиртующего с незнакомой японкой. - Вы ведь дружите, да? Не знал, что он увлекается стритрейсингом. Намджун понимает удивление Джина. Вообще-то, Юнги не из их касты. Его родители - акционеры крупного издательства и, по-хорошему, Мину бы тусоваться в сокджиновом кругу. Только отношения с папашей у него паршивые, оттого малыш и бунтует. - Юнги в целом интересная личность, - загадочно бросает Джун. И он не врёт. Позже Намджун расскажет Сокджину о том, как впервые столкнулся с Юнги на трассе и как тот увёл победу у него из-под носа на своём стареньком, казалось бы, ни на что не способном Додж Чарджере 69-го года, которого Мин купил у какого-то американца за копейки и сам реставрировал. Намджун был не на шутку взбешен тем, что богатенький недоносок из его школы не только позарился на его территорию, но и смог подорвать его репутацию как одного из лучших гонщиков на ночных заездах. Но пара бокалов виски и внезапный разговор по душам после гонки доказали, что Мин Юнги немного глубже, чем хочет казаться. - Хей, Юн, - Намджун привлекает внимание друга и тот, заметив его, бросает пару слов девушке на прощание и направляется в их сторону. - Не ждал тебя сегодня увидеть, - без эмоций бросает младший, но приподнятые уголки губ выдают его настоящее настроение. Они обнимаются, хлопая друг друга по спине, а затем Мин переводит взгляд на Джина. - Тебя, - тыкая пальцем в грудь старшего, - я тоже не ожидал здесь увидеть. Потрудишься объяснить? - последнее уже адресуется Намджуну. - Он со мной, - лаконично бросает тот. Юнги щурится, цокает и качает головой. - Играешь в игры, до которых ещё не дорос, Намджун, - загадочно произносит Мин. Намджун оставляет комментарий без внимания, но оба друг друга понимают. - С вашего позволения, мне нужно готовиться к заезду. Желаю приятного вечера, Джин. Юнги подмигивает на прощание и удаляется так же быстро, как и появился. - О чём это он? - хмурится Джин, глядя вслед уходящему Мину. - О сущности бытия, - отвечает Намджун. - Я ведь говорил, Юнги интересная личность. - Думаешь он знает? Ну, про нас с тобой? - Джин переходит на шёпот. - Думаю, он знал с самого начала, - пожимает плечами младший. - И ты так спокойно об этом говоришь? Я думал, ты боишься, что твои друзья могут узнать, что иногда ты предпочитаешь баклажаны персикам. - Баклажаны персикам? - передразнивает старшего Намджун. - Серьёзно? - Ты понял, что я имею ввиду. Сокджин легонько бьёт Кима в грудь, пытаясь одёрнуть. Намджун ещё пару секунд смеётся, а когда успокаивается, то ловит взгляд старшего и произносит совершенно серьёзно: - Не думал, что этот разговор состоится так скоро и уж точно представлял его в других условиях, но раз уж мы заговорили на эту тему, то позволь мне кое что прояснить. Я не боюсь, что кто-то узнает, что мне нравится трахать парней так же сильно, как и девчонок. Но я не люблю лишнее внимание и вопросы. А ещё я забочусь о тех, кто мне дорог. Я мог бы привести тебя сюда за руку и представить как своего парня, а затем поцеловать на виду у всех, но ребята здесь не смогли бы написать слово ‘толерантность’ без ошибок, даже если бы захотели. Кому-то могло бы не понравиться, он бы сказал что-то грубое в наш, или, не дай Бог, в твой адрес, а это уже не понравилось бы мне. И тогда вечер мы бы заканчивали не в твоей постели, а в полицейском участке, куда меня забрали бы за массовую драку и возможно, парочку убийств. - Парочку убийств? Вау, а ты высокого мнения о себе, - усмехается старший. - Полегче, ковбой. - Ты понял, что я имею ввиду, - передразнивает Кима младший. - И если уж на то пошло, то вот тебе пища для размышлений. Сейчас меня не привлекают ни парни, ни девушки. Меня привлекаешь ты. И только ты. Намджун смотрит в глаза Джина не отрываясь, следит за отблесками происходящего в агатовых зрачках и видит, как те расширяются на пару миллиметров от волнения. Джин хочет ответить, но их отвлекает голос подоспевшего к ним Чану. - Хей, народ, сейчас будет новый старт. Джун, ты в деле? - Хочешь попробовать? - Намджун обращается к Джину. - Ты серьёзно? - Сегодня сити-стайл. Гоняем на тачках, начинаем с городской автострады. Ты будешь на пассажирском. Намджун звучит уверенно, с азартом, и это заражает. - Окей, - выдыхает Джин. Так он оказывается на пассажирском сидении тюнингованного японца Марк II. Намджун просит пристегнуться и старший не смеет перечить. На старте выстраивается около пятнадцати машин, может больше, Джин не успевает пересчитать все. Народ облепляет стартовую полосу, все кричат и скандируют чьи-то имена. - Ты в порядке? - обеспокоенно спрашивает Намджун, отвлекаясь от изучения панели передач. Джин делает глубокий вдох, наблюдая за грид-гёрл европейской внешности, выходящей на линию старта. - Давай сделаем это, - уверенно говорит Джин. - Я буду нежным, - произносит младший, расплываясь в ехидной ухмылке. Сокджину хочется влепить тому затрещину, но он не успевает, потому что дают старт, педаль газа уходит в пол и машина со звонким скрежетом шин трогается с места. В ноздри ударяет запах жженой резины и Сокджина слегка откидывает в сторону на первом же повороте. - Держись крепче, - кричит Намджун, набирая скорость и лавируя между машинами соперников. Они довольно быстро вырываются вперёд, проезжая городскую линию и выруливая на автостраду, где начинается настоящая гонка. Мозг синтезирует адреналин и дофамин с бешеной скоростью и Сокджин впервые в жизни чувствует себя таким свободным. Он кричит от радости, когда Намджуну удаётся обогнать большинство соперников и поравняться с додж чарджером Юнги слева и синим спорткаром неизвестной марки справа. Мимо мелькают машины обычных проезжих, но они мчатся на такой скорости, что различить их в общем потоке трудно. - Сейчас будем дрифтовать, приготовься, - бросает Намджун, со всей силы выкручивая руль вправо. Машину заносит и Сокджин едва успевает схватиться за дверную ручку и остаться на месте. Придя в себя, он понимает, что они оторвались от соперников, заставляя их глотать пыль позади. Волна возбуждения накрывает Джина и он думает о том, что сегодня ночью не слезет с Намджуна живым. Что-то идёт не так на въезде в городскую черту, когда сквозь толстый слой победной эйфории начинают пробиваться звуки полицейских сирен. - Вот чёрт! - ругается Намджун, выворачивая руль и съезжая на соседнюю улицу. - Кто-то слил гонку копам. Звук сирен становится интенсивнее и Сокджин замечает сине-красные переливы в зеркале заднего вида. - Намджун, давай остановимся. - Чёрта с два, малыш. Держись крепче. Младший выкручивает руль, меняет улицы, пытается оторваться, но в одном из переулков их загоняют в ловушку и Намджуну не остаётся ничего, кроме как свернуть к обочине. Вечер они заканчивают в полицейском участке нижнего Каннама. Вместе с ними находится ещё человек семь задержанных, но Намджун облегчённо выдыхает, когда не находит среди них Юнги. Их допрашивают по отдельности и затем оставляют закрытыми в одном из кабинетов для допросов, в ожидании, пока полиция свяжется с родителями и опекунами, ведь им обоим ещё нет девятнадцати. Джин молчит, глядя в одну точку. - Злишься? - спустя пару минут решается нарушить тишину младший. Намджун думает, что испортил всё окончательно. Едкая желчь и скверный характер хотят сыграть в нападение, обвинить, кинуть резкое ‘ты сам знал, на что идёшь’ или ‘тебя никто не заставлял’. В противовес им просыпается новое, совсем неизведанное желание извиниться. Сказать, что жаль. Что не хотел. Но Намджун не успевает и рта открыть. - Видел лицо того копа, что нас допрашивал? - вдруг произносит Сокджин. - Это же буквально хуманизация Ванпанчмена. До младшего не сразу доходит смысл слов Джина. Он смотрит на него, моргает пару раз и в какой-то момент они оба начинают смеяться. Намджун не знает, истерический ли это смех, но смеётся искренне, до слёз, и больше всего на свете хочет сгрести Сокджина в объятия и поцеловать. Он не успевает сделать задуманное, потому что дверь в кабинет открывается и внутрь заходит женщина лет сорока пяти в сопровождении офицера полиции. - Мама? - раздаётся удивлённый голос Сокджина. - Что ты тут делаешь? Она красивая для своего возраста, думает Намджун. Худощавая и на высоких каблуках, с миловидным, но строгим лицом. От неё пахнет терпкими духами и она выглядит слишком торжественного для второсортного полицейского участка. - Могу задать тебе тот же вопрос, - она не повышает тона, но голос её столь холоден, что Намджуну хочется забиться в угол. - Потрудишься объяснить, почему сразу по прилёту из Токио мне звонят из полицейского участка и сообщают о том, что мой сын арестован? Ты совсем выжил из ума? - Мам, это недоразумение, мы не… Голос Джина обрывается на полуфразе, когда воздух разрезает звонкая пощёчина. - Не смей мне лгать! - Вы сошли с ума? - Намджун оказывается на ногах раньше, чем может это осознать. Он заслоняет Джина собой в защитном рефлексе и не позволяет тому вставить ни слова. - Не смейте к нему прикасаться. - Джун, пожалуйста, не надо, - Сокждин обхватывает младшего за предплечье, стараясь его успокоить. - Ты, - женский голос, сочащийся презрением, обращается к Намджуну. - Это ты вовлёк моего сына в это гнусное действо? - Я, - уверенно заявляет младший. - Это моя вина, что Джин оказался на гонках. Спрашивайте с меня. Но не трогайте его. - Джун, пожалуйста…мам, это не так. - Замолчи, - рявкает миссис Ким на сына. - Твой отец возвращается через неделю. Лучше думай о том, как будешь оправдываться перед ним. Она переводит взгляд на младшего. - Думаешь, что умнее всех остальных, - женщина презрительно хмыкает. - Офицер сказал, что они не смогли дозвониться твоим родителям. Если ты признаёшь свою вину, тогда ты, должно быть, готов понести ответственность. - Готов, - голос Намджуна не даёт в нём усомниться. - Что же. Полагаю, ночь в полицейском участке в компании таких же нарушителей порядка послужит хорошим уроком. Намджун не моргает. Он не боится остаться на ночь в участке. У его матери ночная смена и скорее всего утром она приедет за ним, чтобы подписать бумаги об освобождении. - Мама! Пожалуйста, ты не можешь позволить ему остаться здесь, - отчаянно просит Сокджин. - О, ещё как могу. Преступники должны оставаться за решёткой, - госпожа Ким произносит каждое слово с особой чёткость и смотрит Намджуну прямо в глаза, указывая ему на его место. Намджун не шевелится, своего взгляда не отводит. Она не говорит ему ничего нового. Он и так знает, что он преступник. Он отброс общества, пария, его перспективы на будущее это в лучшем случае работа на стройке и отдельная комната в кооперативе, где они с матерью ютятся уже который год. Но в паре сантиметров от него стоит человек, который зная всё это, относится к нему как к равному. Человек, ради которого Намджун читает Шекспира, учит английский и впервые в жизни задумывается о поступлении в университет. Человек, мнение и уважение которого - единственные вещи, которые его заботят на сегодняшний день. Поэтому он не даёт волю эмоциям, не сейчас. Он поворачивается к старшему и спокойным голосом объясняет: - Джин, пожалуйста, со мной всё будет в порядке, слышишь? Сокджин не слышит, его глаза застилает пелена слёз, а руки едва сдерживаются, чтобы не обвиться вокруг шеи младшего, но он не может себе этого позволить. - Пожалуйста, иди домой, - понижает голос Намджун и молится всем богам, чтобы его услышали. - Утром меня освободят и я позвоню тебе. Со мной правда всё будет хорошо. - Ты уверен? - Да, Джин. Пожалуйста. Намджун смотрит ему в глаза и Сокджин чувствует это. Понимает. В какой-то момент незримая нить соединяет их вместе, проростая внутри каждого, объединяя чувства, мысли и страхи друг друга воедино. Джин не двигается, не отводит взгляда, и лишь одним движением губ, видимых только Намджуну, беззвучно проговаривает три слова. Намджун думает, что эта ночь, вопреки всему, войдёт в историю как самая счастливая в его жизни. Cокджин отпускает его, разворачивается и направляется к выходу из кабинета. Миссис Ким не произносит ни слова. Уже на выходе Намджун окликает Джина, и тот оборачивается без малейшего колебания. - Я тоже, - произносит вслух Намджун и видит, как на лице младшего впервые с начала вечера расцветает улыбка. Остаток ночи Намджун проводит в камере предварительного заключения. Это по прежнему не Ритц, но условия в полицейских участках в центре города куда лучше, чем на его окраинах. Компанию Намджуну составляют два пьяных аджосси лет пятидесяти и мужчина лет тридцати, оказавшийся заядлым байкером. Они с Намджуном сходятся на разговорах о мотоциклах и гонках, а ближе к четырём утра офицер сообщает Киму, что за того внесли залог и он свободен. Намджун уверен, что это не миссис Ким стала более благосклонной к его персоне, и не его мать, у неё и денег то на залог не хватило бы, поэтому теряется в догадках о том, какой меценат решил отстегнуть крупную сумму денег за досрочное освобождение его задницы. Ответ на его вопрос ждёт его на улице у полицейского участка, облокотившись на свой чёрный Додж Чарджер 69-го и делая затяжку ментоловых лаки страйк. - Слышал, тебе снова не удалось финишировать первым, - произносит Мин Юнги, как только замечает Намджуна. - Теряешь хватку. Юнги достаёт пачку сигарет и протягивает одну другу. - Я бы выиграл, если бы не легавые. И я не курю. - Я тоже, - пожимает плечами Мин, делая новую затяжку. Пачку он не убирает. Некоторое время они сидят в тишине, оперевшись на капот машины и курят. - Как ты узнал где меня искать? - спрашивает Намджун спустя пару минут. - Твой благоверный позвонил. Рассказал, что случилось, умолял помочь тебе, даже денег на залог предлагал, представляешь? - Надеюсь, ты не взял. - За кого ты меня принимаешь? - фыркает Юнги. - Хорошо, - кивает Намджун. - Спасибо. Я верну тебе всю сумму при первой же возможности. И возмещу любой другой ущерб. Хосок обещал помочь найти подработку на август. Юнги сплевывает горечь от никотина на асфальт, туда же летит недокуренная сигарета, придавленная тяжелым берцем. Мин разворачивается и тяжёлым взглядом упирается в стоящего рядом Кима. - Намджун, если ты думаешь, что я возьму с тебя хоть одну вону, то можешь сейчас же развернуть свой зад и отправиться назад в камеру предварительного заключения. Я это сделал не потому, что хотел с тебя что-то поиметь, идиот. Намджун не торопится что-либо говорить. Юнги по природе тихий и флегматичный, но если он дошёл до подобного состояния - лучше дать ему выговориться. Причина вспыльчивости проста. Это искажённый способ Мин Юнги объяснить человеку, что ему не всё равно. Это его личная вариация формы протянутой руки и робкого ‘Хей. Друзья?’. - Спасибо. Я не забуду этого. - Пошёл к чёрту, придурок, сейчас расплачусь, - фыркает Мин и они оба смеются. В эту ночь Намджун обретает две вещи: лучшего друга и любовь всей своей жизни. Он по прежнему беден как церковная мышь, но считает себя самым богатым человеком на Земле. В какой-то мере так оно и есть. Домой Намджун возвращается с рассветом и удивляется, когда застаёт на кухне мать. Её смена заканчивается в восемь утра, а сейчас нет и шести. Женщина стоит к нему спиной и моет посуду, опустив голову. - Мам, - окликает он её, чтобы не напугать. - Что-то случилось? Она быстро подносит руки к глазам, вытирает их в машинальном движении, а затем оборачивается и произносит удивлённое: - Джуни, мальчик мой. Она подходит ближе и обнимает его с особым отчаянием, утыкаясь лицом в грудь. Намджун понимает, что она плакала. Он на две головы выше, кладёт руки ей на спину, обнимает в ответ, и только сейчас чувствует, какой хрупкой она стала. Тело, ранее жилистое и пышущее здоровьем, теперь можно было обхватить одной рукой. Проводя столько времени вне дома, забегая сюда лишь изредка, он совершенно не заметил этих перемен. - Мам, что случилось? - обеспокоенно спрашивает Намджун, пока в голове проносится миллион страшных мыслей. - Мам, ну не молчи же! Мам! Женщина не отвечает, боясь озвучить правду. Кажется, если произнести что-то страшное вслух - оно обязательно станет чуточку ближе. Ответа Намджун так и не дожидается. Зато на столе в комнате находит больничные выписки и результаты анализов. Ему требуется время и несколько запросов в гугле, чтобы понять, что такое глиома. Интернет подсказывает: опухоль, входящая в гетерогенную группу и имеющая нейроэктодермальное происхождение. Самая распространённая первичная опухоль головного мозга. Для Намджуна это звучит как конец света. *** В этот раз Намджун просыпается от назойливого звука будильника. Ему требуется несколько минут, чтобы сориентироваться в пространстве и восстановить хронологию событий. Кожаная куртка, в которой он вчера завалился на кровать, сейчас смятой кипой валяется на полу, а тело ломит из-за сна в неудобной позе. Намджуну обидно: ощущения, словно после паршивой попойки, только он и капли алкоголя в рот не брал. Ему хочется откинуться на подушку и продолжить спать, забыв о собственном существовании, но сегодня понедельник, а значит нужно возвращаться на работу. Отключить будильник, скинуть смятые во время сна вещи, проковылять в душ - все действия машинальные, отработанные до уровня безусловных рефлексов. Когда Намджун чистит зубы, желудок отдает урчанием и неприятным жжением, напоминая о том, что было бы неплохо получать пищу чаще, чем раз в двое суток. Как ни старайся, ментоловой пасте не удаётся до конца скрыть въедливый вкус желчи на языке. Но он не сдаётся и усиленно скребёт ворсинками пластиковой зубной щётки по коже, ловя собственное отражение в старом замызганном зеркале над умывальником. Ему хочется вытащить щётку изо-рта и пройтись ею по поверхности зеркала. Отмыть следы мыльных капель, которые никогда не вытираются, пройтись по пыльному фаянсу умывальника, выскоблить плесень, обосновавшуюся в межплиточных швах его ванной комнаты. Намджуну внезапно становится тошно от своего убогого и жалкого жилища. Он и его-то с трудом смог себе позволить, но от этой мысли не становится легче. Маленькая комнатушка со старыми, местами ободранными обоями и скрипящим полом. Ванная с проржавевшими трубами и пожелтевшей от налёта керамикой, кухня с дешёвой пластиковой мебелью и замызганной плитой. Новенькая серебристая кофемашина, подаренная лучшим другом, особенно ярким пятном выделяется на сером полотне нищеты и убожества его жилища. В голове возникает крамольная мысль сделать ремонт. Переклеить обои или заменить старую мебель на новую. Белую, как в каталогах из Икеи, которые Намджун листает, сидя в приёмной типографии Юнги, пока ждёт окончания рабочего дня старшего. Он ведь может себе это позволить, у него есть сбережения. Только с мыслью об университете тогда стоит распрощаться. Намджун ненавидит то, что всю жизнь копит деньги. В юности - чтобы купить подержанный скейтборд у старшеклассника или новые запчасти для своего старенького байка. В более старшем возрасте - на лечение матери или оплату университета. Он думает, что мог бы позволить себе гораздо больше, согласись на предложение Хосока толкать с ним палёную дурь богатеньким деткам в ночных клубах Итавона. Он мог бы сделать ремонт в этой лачуге, сменить протёртые джинсы и фланелевые клетчатые рубашки на что-нибудь более красивое и стильное. Скорее всего, он бы обновил свой старенький айфон с треснувшим экраном на последнюю модель и угостил бы Юнги ужином в каком-нибудь хорошем ресторане в Каннаме. Намджун делает вид, что не замечает, как друг всегда оплачивает их совместные счета в барах или, приезжая в гости выпить пива, случайно привозит на несколько пакетов еды больше, чем того требует обычная субботняя попойка. “Ты ведь знаешь, я когда выпью, становлюсь таким прожорливым. Лучше купить всё сразу, чтобы потом не бегать в магазин.”, отмахивается старший, когда Ким скептически осматривает множество упаковок рамёна, токпокки и вяленой говядины. Надо ли говорить, что за весь вечер не съедается даже четверть из привезенной хёном еды. Но это их собственная, выработанная годами игра в гордость и предубеждение, правила которой негласно соблюдают обе стороны: Юнги никогда не предлагает денег или материальной помощи напрямую, а Намджун делает вид, что не замечает уловок друга. Возможно, согласись Ким на предложение Хосока, то он смог бы избежать и других, более серьезных жизненных ошибок. Но Намджун не толкает дурь в клубах. Он работает на стройках, как и его покойный отец. Месит цемент, закладывает фундамент, сводит перекрытия и прокладывает электропроводку. За пять лет он успел поработать в Пусане и Тэгу, сменил несколько контор и приловчился выполнять самые разные задания. Работа тяжёлая, но это один из немногих способов легального заработка, где не требуется высшее образование. Его нынешнее место работы, к слову, нравится ему больше всего. Тут тоже не обошлось без помощи школьного друга. Пока Намджун перебивался подработками от Хосока, Юнги можно сказать за руку притащил его в строительную контору господина Ли. Пятидесятилетний сухопарый аджосси, c седеющими волосами и бородкой, оказался строгим, но справедливым начальником. Намджуну он напоминал японского самурая эпохи Эдо: в моменты эксцессов и кризисов тот умел сохранять ледяное спокойствие, при этом не был лишён пылкости и страсти к любимому делу и лично контролировал исполнение всех проектов. Он виделся с ним всего пару раз: на собеседовании и после прохождения испытательного срока. Прошло добрых полгода, прежде чем Намджун вновь столкнулся с начальником лицом к лицу. Тогда они возводили балочные перекрытия для загородного коттеджа на берегу моря в районе Нам и господин Ли приехал для осмотра проделанной работы. Он долго беседовал с прорабом, слушал отчёт, а закончив, направился прямиком к Киму, который был занят вколачиванием гвоздей в перекрытия. - Господин Чхве сказал, что это была твоя идея использовать деревянные балки вместо металлических, - голос старшего звучал холодно и Намджун поспешил отложить инструмент в сторону. - Так точно, Ли-ним, - поклонился младший. - Возможно я что-то упустил, но когда я брал тебя на работу, то не заметил твоего диплома инженера-архитектора. Ты думаешь, что умнее дипломированных проектировщиков, разрабатывавших этот проект? Тон старшего заставил Намджуна нахмуриться. Он действительно предложил господину Чхве, их прорабу, заменить некоторые материалы, ранее закрепленные в проекте. Но он не думал, что его слова воспримут всерьёз, это была обычная ленивая беседа во время обеденного перерыва. - При всём уважении, господин, но в проекте есть прорехи. Металлические балки надежны, но подвержены коррозии. Это существенно снижает долговечность коттеджа, расположенного на самом берегу моря. Длина пролетов позволяет использовать деревянные, к тому же это дешевле, принимая во внимание стоимость материалов и подъёмной техники. Намджун старался, чтобы его голос звучал ровно и не выдавал тревоги. Он знал, что был прав в своём решении, но жизнь уже ни раз доказала ему, что любое мнение, каким бы правильным оно ни было, учитывалось только если за ним стояли деньги или авторитет. У Намджуна не было ни того, ни другого. - Иди за мной, - коротко бросил начальник, выслушав объяснения младшего. Он привёл его к столу в проектировочной зоне, заваленном большими ватманами с эскизами и сметами, достал из ящика бумагу и карандаш и протянул Намджуну. - Покажи, как ты вычислил сечение балок. Намджун помедлил. Он понимал, что это была проверка и возможно стоило заткнуться и извиниться за своеволие прямо сейчас, пока ещё оставался шанс сохранить работу. Господин Ли следил за колебаниями младшего, но не подгонял. В конечном итоге, Ким потянулся за листком и, как мог, начал расписывать формулу. - Поэтому, в нашем случае, когда расстояние между балками составляет не больше четырёх метров при заданной ширине пролёта в междуэтажном перекрытии, нам подойдут деревянные балки с сечением 6*20, - закончил спустя несколько минут Ким. Господин Ли бегло осмотрел клочок бумажки с подсчётами. Затем скомкал её и выкинул в ближайшую урну. - Зайдёшь в мой офис после того, как закончишь смену, - бросил старший, оставляя Намджуна одного в недоумении. Когда спустя несколько часов Ким шёл по направлению к офису начальника, он уже был морально готов услышать новость о своём увольнении. К чему он не был готов, так это увидеть проектный план постройки торгового центра и несколько прилагающихся чертежей, которые начальник велел взять домой и к утру предоставить с необходимыми, по мнению Намджуна, поправками. Никаких ограничений, полная свобода мысли и лишь одно условие: найти прорехи и предложить свои варианты усовершенствования проекта. В тот день Ким не смог сомкнуть глаз. У него не было нужного образования, но у него был опыт работ на реальных стройках, общения с исполняющими инженерами и архитекторами, а ещё невероятная наблюдательность и любовь к чтению проф. литературы. Нужно было отдать должное, проект был почти идеален. Первые три часа Намджун потратил на проверку подсчетов, изучение сметы материалов и осмотр чертежей и эскизов. По большому счёту, докопаться было не к чему - это был целостный финальный проект. В какой-то момент Намджуну показалось, что это своеобразная попытка господина Ли указать ему на его место. Мол, сиди, мальчишка, в своём углу, забивай гвозди в балки, да помалкивай. Потребовалось несколько банок пива и мысль о том, что ему всё равно было нечего терять, чтобы сгенерировать одну простую идею. Возможно, в проекте нельзя было найти прорехи, но его всегда можно было усовершенствовать. Следующим утром, стоя в кабинете у начальника, пока тот с задумчивым видом изучал поправки, Намджун поддавал сомнению каждое принятое накануне решение. - Ты ведь понимаешь, что изменил основную идею дизайна, добавив ламели к фасаду? - оторвав взгляд от бумаг, спросил господин Ли. - Да, но вы ведь сказали, что я могу вносить любые поправки и я подумал, что если замаскировать граненую структуру фасада стеклом и ламелями, то это станет не только функционально удобнее, но и поможет подчеркнуть стереометрическую цилиндричность формы. И сделает здание более… Намджун осёкся. В конце концов, у него не было права критиковать чужой проект и ему стоило быть осторожнее с выражениями. - Ну продолжай, продолжай, - подначивал его начальник. - Интересным, - всё же закончил свою мысль младший. - Я не хочу сказать, что изначальный проект плох, вовсе нет, но на мой взгляд это поможет придать всему зданию больше футуризма при меньшем количестве затрат, ведь основной каркас здания менять и не придётся, дело только в фасаде. Выслушав своего подчинённого, господин Ли отпустил Намджуна на смену без единого комментария. Намджун помнит, что тот день тянулся целую вечность и к вечеру он принял твёрдое решение больше никогда не притрагиваться к чертежам. Размечтался, что способен на что-то большее, чем месить цемент, глупый идиот. Возомнил себя инженером, когда на деле был обычным самозванцем. Ким предвкушал прекрасный вечер, который проведёт в компании бутылки пива и объятиях самобичевания. Но его планам не суждено было сбыться. После окончания смены Намджун вновь сидел напротив господина Ли в его кабинете, наблюдая за стрелкой настенных часов и ожидая, когда ему вынесут приговор. - Проект, который я тебе дал, - спустя некоторое время прервал тишину старший, - это финальная разработка нашей группы архитекторов. Мы получили большой заказ от крупного строительного холдинга. И пару дней назад макет проекта был утвержден. - Господин, я - - Я не закончил, Намджун. Киму хотелось сказать, что он не собирался подрывать ничей авторитет. Что проект действительно был хорош и что он, по большому счёту, ни на что не претендует. Но он не смел перечить старшему. - Когда я узнал о том, что это была твоя идея внести изменения в проект постройки коттеджа, я подумал: “‘Этот парень считает, что он слишком хорош для работы, которой занимается и однажды его гордыня его погубит”. Но ты не только подал идею, ты продумал её реализацию и провёл расчёты. Правильные расчёты. И тогда я подумал, что, возможно, ты действительно слишком хорош для работы, которой занимаешься. - Господин Ли, при всём моём уважении, я так не считаю. Я прекрасно знаю своё место. Я лишь хотел как лучше. И проект, который вы мне дали, я не думал... - Сегодня днём я встречался с заказчиками и показал им предложенные тобой изменения. Господин Ли выдерживает паузу, а Намджун, кажется, не дышит. - Они были утверждены, Намджун. В комнате повисает тишина, слышно только дыхание и звук настенных часов. - Я рассказываю тебе всё это не просто так, - берёт на себя смелость продолжить господин Ли. - К сожалению, мне пришлось сказать, что изменения были разработаны нашими архитекторами. Я надеюсь ты понимаешь почему. Намджун понимает. Вряд ли заказчик так хорошо воспринял бы идею о внесении изменений в утвержденный проект, узнай он, что новый концепт придумл обычный рабочий со стройки. - Я всё понимаю, - озвучивает свои мысли Ким. - Уверен? Намджун, я хочу, чтобы ты понял, что ты действительно слишком хорош для той работы, которую выполняешь. Твой опыт бесценен и он даст тебе определённую фору среди остальных, но ты должен осознать, что без должного образования ты всё равно всегда будешь на шаг позади и тебя никто не будет воспринимать всерьёз. Если ты не закончишь университет, всё, на что ты можешь рассчитывать в лучшем случае - должность прораба. В худшем - ты до конца жизни будешь месить цемент и возводить балки, пока в пятьдесят не надорвёшь спину или не сорвёшься с троса, пока будешь стеклить какое-нибудь здание. Я хочу чтобы ты запомнил, как однажды твою идею купила многомиллионная корпорация, но твоё имя осталось без внимания. И чтобы это послужило тебе хорошим стимулом сделать всё от тебя зависящее, чтобы подобной ситуации не повторилось. Тот вечер остался в памяти Намджуна надолго. Тогда господин Ли предложил ему оплатить его обучение. Предложение можно было бы назвать более, чем щедрым, если бы взамен он не просил подписать контракт на эксклюзивность. Так именуемый квид про кво: Намджун мог бы получить диплом инженера-архитектора в лучшем университете страны и готовое рабочее место после выпуска, но в течении десяти лет он не имел права заключать контракты с другими строительными фирмами или открывать собственное дело. Таким образом, господи Ли выигрывал дважды: он получал хорошего специалиста и убирал потенциального конкурента. Намджуну дали двадцать четыре часа на размышления. Ему хватило и двух минут. - Благодарю за столь щедрое предложение, господин Ли, - как можно вежливее произнёс младший. - Но если я когда-нибудь решусь поменять свою жизнь, я хочу сделать это самостоятельно. Без чьей-либо помощи. Потому что в конце дня я хочу быть обязанным лишь самому себе. И спасибо за урок. Господин Ли не выглядел разочарованным, лишь сказал, чтобы тот не торопился с решением и подумал. Но младший был непреклонен. Намджун покинул кабинет начальника с твёрдой уверенностью, что он больше не хочет продавать свою свободу и свой выбор. С тех пор днями Ким работал на стройке, а после смен бежал в городскую библиотеку или слушал открытые лекции в Сеульском университете. Он снял более дешевое жилье - то самое, с ободранными обоями и пластиковой мебелью и практически перестал тратить деньги на алкоголь. Юнги поддержал стремления друга, Хосок отнесся скептически. К началу осени у него уже была отложена половина суммы на первый год обучения, а квартира была завалена книгами по теории архитектурных композиций и монографиями Тадао Андо. За это время они успешно достроили и сдали в эксплуатацию коттедж на берегу моря, Намджун получил прибавку к зарплате, а контора господина Ли подписала контракт на постройку торгового центра премиум класса в одном из районов Сеула. Изменения, предложенные Намджуном, действительно были внесены в финальную версию проекта. Стройка развернулась на окраине города и дорога до туда занимала около часа. Смена начиналась в шесть утра, поэтому вставать приходилось до рассвета. Зайдя в метро, Намджун достал телефон, просматривая пропущенные вызовы.На экране, под тонкой паутинкой трещин, горели восемь уведомлений: пять пропущенных звонков от Хосока, два от Юнги и один с незнакомого номера. Намджун заблокировал телефон. Он не был готов выслушивать причитания Хосока, ему пока что хватало собственных демонов. Ким всегда приезжал на стройку одним из первых. Ему было важно успеть застать царившую вокруг тишину. Через каких-то двадцать-тридцать минут тут разверзнется ад: звуки отбойных молотков, сварки, дрелей и подъемных кранов не умолкнут вплоть до семи вечера. Но пока ещё можно было насладиться чувством покоя, пронизывающим влажный ноябрьский воздух. Намджун как всегда вежливо здоровается с охранником на пропускном пункте, кивает в знак приветствия редким рабочим других бригад, пока сам направляется в раздевалку, где в шкафчике его уже ждёт аккуратно сложенная рабочая форма из протертой саржи и разнарядка на сегодняшний день. Через десять минут раздевалка начинает наполняться другими членами его бригады, все они для Намджуна хёны, опытные мужчины, всю свою жизнь пытающиеся заработать на кусок хлеба тяжелым физическим трудом. Оттого и шутки, и манера общения у них тоже тяжелая. Намджун редко когда принимает участие в разговоре старших или реагирует на их похабные шутки, но всегда вежливо здоровается и внимательно слушает, держится начеку. Намджун - волк-одиночка. Если его не трогать - он обойдет стороной, но если влезть на его территорию, пощады не жди. Рабочая смена ещё не началась, но мужчины уже обсуждают планы на вечер, выбирая в какой бар лучше отправиться. Намджун думает, что было бы неплохо тоже позволить себе отдохнуть, поэтому делает пометку позвонить вечером Юнги. Сразу после того, как разберётся с Хосоком. Скорее всего придётся несколько раз извиниться, возможно, угостить друга бутылкой соджу, чтобы тот не держал обиды, но Намджун уж как-нибудь с этим справится. - Тут птичка на хвосте принесла, что сегодня начальство приедет с проверкой, - привлекает всеобщее внимание голос Минхёна. Он - сорокалетний балагур, душа компании и главный распространитель сплетен. Намджуну он не нравится. - С чего бы это? До сдачи первого плана ещё несколько месяцев. На что они хотят смотреть? Как красиво строительная пыль кружится в воздухе? Мужчины гогочут и второй лишь пожимает плечами. - Говорю, что слышал. Хан Соль заходил утром к боссу за разнарядкой, там и подслушал его разговор. Мужчины заканчивают переодеваться и отправляются на рабочие участки. День сумбурный. Работы много, времени на отдых мало. Намджун выполняет свой участок за несколько часов и берётся помогать товарищам. Они паяют железную балку в тот момент, когда все инструменты в радиусе десяти метров затихают. - Вот чёрт, - доносится голос Минхёна. - Кажется Хан Соль не лгал. Гляди. Он кивает в сторону компании мужчин, направляющихся к их бригаде, облачённых в офисные костюмы. Намджун сразу узнаёт господина Ли и Сычёна, их прораба, проворного старикашку с жидкими, как у рыбы, глазёнками и несколько незнакомых мужчин в дорогих костюмах-тройках. - А это наша центральная строительная бригада, - доносится голос Сычёна. - Как вы можете видеть - работа кипит. Мы стараемся как можно быстрее выполнить график. Намджун ловит взгляд господина Ли и кивает тому, в знак приветствия. Лицо старшего выражает усталость, он явно не рад, что его строительную бригаду беспокоят в процессе работы. - Строительство длится уже несколько месяцев, честно говоря, я ожидал увидеть более впечатляющие результаты, - подаёт голос один из офисных яппи, американец с ужасным корейским акцентом. - С такими темпами мы откроемся только к весне. - Господин, уверяю вас, мы движемся строго по графику разнарядных работ. Сычён продолжает тараторить, описывая проделанные работы и умасливая начальство, но в какой-то момент его голос уходит на второй план. Всё внимание приковывает лицо человека, стоящего чуть поодаль, с интересом оглядывающегося по сторонам. Намджун не шевелится, он даже не уверен, что дышит. Его голова опущена, лицо прикрывает рабочая каска и взгляд упирается в ноги стоящих спереди. Всё правильно, - шипит сознание, - не смей поднимать взгляда на господ. Ему хочется сбежать, но тогда он привлечёт ещё большее внимание, поэтому он остаётся на месте и молится всем известным богам, чтобы это поскорее закончилось. Намджун думает, что он проклят, иначе как объяснить то, что человек, которого ты избегал пять лет, теперь преследует тебя на каждом шагу. Намджун думает, что обязательно расскажет о своей паршивой удаче Юнги сегодня вечером, сразу после того, как уволится из этой компании к чёртовой матери. - Успокойся, Дезмонд, - произносит Сокджин, обращаясь к продолжающему причитать американцу. - Тебе же сказали, всё идёт по плану. Или ты хочешь лично стоять и проверять как рабочие закручивают гайки? Иностранец недовольно фыркает, но замолкает. Сокджин о чём-то переговаривается с господином Ли, а затем подходит ближе к их бригаде, привлекая общее внимание. - Добрый день. Меня зовут Ким Сокджин и от имени Ким Индастриз груп, я бы хотел выразить благодарность за ваш труд. Мы высоко ценим ваши усилия и хотели бы удостовериться, что всем работникам предоставлены надлежащие условия труда. Сокджин говорит ещё несколько минут, но Намджун не слушает. По крайней мере, не может сфокусироваться. До его сознания долетают лишь обрывки высокопарных фраз главенства, что-то про заботу о сотрудниках, здоровую атмосферу в коллективе и зимнюю премию лучшим работникам месяца. Внутри Намджуна всё зудит, страшно хочется поднять голову и посмотреть на него. Ещё раз бросить взгляд на красивое лицо, понаблюдать за тем, как полные губы смыкаются и размыкаются при разговоре. Он колеблется всего пару секунд, даже не понимает, как непроизвольно поднимает голову, в ту же секунду сталкиваясь с взглядом напротив. В нём нет удивления. Взгляд строгий, цепкий и непрерывный. В этот момент Намджун понимает, что это не случайная встреча. Она была предрешена. Высшими силами на небесах или же людскими интригами на земле, он не узнает правды, но этот момент был предопределен и согласие Намджуна никто не спрашивал. Ким не из тех, кто пасует перед вызовами. Поэтому он распрямляет плечи и больше не отводит взгляда от красивого лица напротив. Пока все вокруг хлопают, он не шевелится. Господин Ли замечает реакцию подопечного и делает себе мысленную пометку разобраться с этим. - А теперь, если позволите, мы бы хотели продемонстрировать модель фасада, пройдемте за мной, - Сычён уводит руководство за собой и это первая секунда, когда Намджун позволяет себе сделать вдох. Остаток дня проходит слишком быстро. Намджун задерживается на час после смены, помогая уборщикам перетаскивать мешки с известняком и строительным мусором. Ему за это не доплатят, даже спасибо не скажут, максимум - покрутят пальцем у виска, мол, совсем больной. Но работа единственное, что позволяет отвлечься от мыслей. В раздевалку он возвращается, когда на улице темнеет. Принимает душ, вытряхивает пыль из рабочего комбинезона и аккуратно складывает его в шкафчик, откуда вновь достанет ровно через восемь часов. Он не слышит звуков открывающейся двери, но ощущает постороннее присутствие почти на физическом уровне. Спокойный и мягкий, почти родной голос нарушает тишину. - Я сначала не узнал тебя, представляешь. Намджун не спешит поворачиваться, не думает, что сможет это выдержать. Незваный гость принимает молчание за разрешение продолжить свой монолог. - Думал, что у меня совсем крыша поехала. Против собственной воли, он поворачивается, второй раз за день сталкиваясь взглядом с Сокджином. Сейчас их не окружает толпа рабочих как сегодня днём или масса гостей как вчера на приёме. Сейчас они одни и бежать некуда. Лицо у Джина выражает что-то, что Намджун не может расшифровать. Он ожидает увидеть ненависть или злобу. Но старший выглядит обеспокоенным, почти на грани паники - между бровей залегла морщинка и Киму хочется как раньше - подойти, надавить подушечкой пальца меж бровей и разгладить морщины на идеальном лице. Но Намджун слишком сильно напуган, поэтому решает играть в нападение. - Что ты здесь делаешь, - отрезает он холодно, не отводя взгляда. - Ну, моя компания вроде как владелец данной постройки. В голосе Джина нет ни намёка на издёвку, но Намджуну кажется, что его всё ещё держат за идиота. - Нет, нет, это я ещё днём понял. Я спрашиваю, что ты делаешь здесь. В раздевалке для рабочих. Грубо и холодно, без малейшего пространства для других эмоций. - Намджун. Сокджин произносит трепетно, почти умоляюще, и Намджуну хочется выть. Слышать своё имя из этих уст спустя столько лет и без единой ноты ненависти, этого Ким не хочет. Это опасно. - Что, узнал, что я работаю на твою компанию и прибежал позлорадствовать? - получается куда грубее, чем он рассчитывал, но так даже лучше. - Намджун, прошу. - И как? Потешил гордость? Удовлетворил эго? В конце концов мы оказались именно на тех местах, где и должны были. Ты - большой босс, а я расходный материал. Намджун сам поражается количеству яда, сочащегося из его рта. Сокджин кривится, прикрывает глаза и произносит тихое: - Я здесь вовсе не для этого. - А для чего? - продолжает нападение младший. - Только не говори, что в тебе взыграли старые чувства и ты решил проведать как поживает твой школьный любовник. - Знаешь, для человека, который бросил меня ради денег, ты ведёшь себя довольно грубо. Разве это не я сейчас должен стоять и сыпать упрёками? - спокойный и ровный тон Сокджина даёт трещину и сквозь расселину начинают сочиться первые ноты раздражения. Намджун непроизвольно отводит взгляд. Эта словесная пощёчина, которую он так давно ждал, но почему-то всё равно оказался к ней не готов. Он сглатывает и решает идти до конца. - Ну давай, - он делает шаг вперёд, сокращая расстояние между ними. - Упрекай меня. Вперёд. Сокджин молчит. - Чего же ты? Нечего сказать? Боишься разрушить образ идеального и всепрощающего благодетеля? - Что ты несёшь, - шепчет Сокджин и его взгляд практически молит о том, чтобы младший пришёл в себя. Намджуну кажется, что его режут по кускам. Он думал, что не может ненавидеть себя ещё больше, но сейчас понимает, как крупно ошибался. Ему кажется, что он прогнил насквозь и по венам у него разносится не кровь, а чёрные зловонные потоки предательства. Ему хочется встряхнуть своего человека, прокричать ему: “Зачем ты это делаешь? Неужели ты не видишь, как мне больно? Зачем ты возвращаешься в мою жизнь и продолжаешь заставлять меня лгать тебе?”. Но он не позволяет себе этого. Напротив, идёт до конца, срывает все предохранители и подняв взгляд, стреляет на поражение. - Так вот, давай договоримся. Ты останешься большим боссом, на которого работает компания моего начальника. Я - предателем и ошибкой твоей молодости. Если тебе хочется отомстить, можешь уволить меня прямо сейчас, для тебя это раз плюнуть, а мне создаст хлопот. Захочешь пойти дальше - уверен, ты сможешь придумать что-то изощренное. Но делай это сразу, не медли. Если всё же захочешь растянуть удовольствие унижения, твоё право. Но запомни, что причинить мне боль сильнее, чем я сам, у тебя не выйдет. Прощай, Сокджин. Намджун не дожидается ответа, и стремительным шагом направляется к выходу. Проходя мимо Джина он улавливает ноты сладко-горького парфюма и другого запаха, слишком родного и привычного. Намджун запрещает себе оборачиваться. Он также запрещает себе когда-либо вновь влюбляться. *** Гудки в динамике телефона приглушенно сменяют друг друга на протяжении пятидесяти семи секунд. Намджун набирает номер друга в третий раз и считает, поэтому к моменту, когда голос автоответчика предлагает оставить голосовое сообщение, он точно знает сколько длится один вызов. Намджун не хочет оставлять голосовое сообщение, он хочет лично высказать Юнги то, насколько ему паршиво и как сильно он хочет напиться. Но Мин не отвечает, поэтому Намджун сбрасывает вызов и докурив последнюю сигарету, выбрасывает окурок, промазывая мимо урны, и забегает в подоспевший автобус. Вечерний Сеул за окном плывёт акварельными красками, пока не превращается в сплошное расфокусированное пятно. Всю поездку Намджун торгуется с собственным сознанием, умоляя дать ему фору хотя бы до того момента, пока он не выпьет стакан чего-нибудь крепкого. По дороге до дома Ким заглядывает в небольшой магазинчик на углу. Дешёвый виски. Дешёвые аки страйк с ментолом. Дешёвая боль от нелепой подростковой влюблённости, преследуемая его вот уже несколько лет. Намджуну хочется злобно рассмеяться от того в какую размазню он превращается всякий раз, когда в его жизни появляется Ким Сокджин. Как сопливая двенадцатилетняя девчонка, страдающая по старшекласснику, ей богу. Дома он не церемонится, скидывает кожаную куртку на пол, ставит бутылку на стол, достает серый пластмассовый стакан, сдирает акцизную марку и, открутив крышку, подносит горлышко бутылки к стакану. Хочется плеснуть до самых краёв и выпить залпом, чтобы в горле жгло сильнее, чем в груди, но его останавливает грохот, доносящийся с лестничной клетки. Кто-то настойчиво ломится в соседнюю квартиру, но какое Намджуну до этого дело. Он возвращается к своему занятию и плещет тёплый виски в стакан безо льда. Грохот повторяется. Ещё и ещё, с каждой секундой набирая обороты. Наверное, очередной бойфренд Лисы - тайки, живущей в квартире напротив и подрабатывающей танцовщицей гоу-гоу в ночных клубах. Намджун хочет сделать глоток, но стены в доме тонкие, словно картон, и тарабанящие звуки не дают расслабиться. У Кима настроение ни к чёрту, ему просто хочется напиться и забыть сегодняшний день. Но выплеснуть агрессию на каком-нибудь зарвавшемся юнце тоже звучит неплохо. Он ставит стакан на стол и идёт к двери, распахивает её настежь и, не церемонясь, выпаливает грубое: - Эй, парень, если ты не прекратишь тарабанить в дверь, то я вынесу её с помощью твоей собственной башки. Нарушитель порядка испуганно вздрагивает и оборачивается на грубый голос. Намджун думает, что он проклят. Зарвавшимся юнцом оказывается Ким Сокджин. Тот самый, который ещё час назад своим взглядом отрезал от Намджуна живые куски плоти. Только сейчас у него на лице немой испуг, а полные губы забавно сложены в букву “о”. Дорогое кашемировое пальто и волосы намокли от дождя и теперь немного вьются, поэтому сейчас он напоминает не устрашающего начальника, а куцего воробья. - Я думал, это десятая квартира, - голос звучит до нелепого виновато. - Это девятая. - Намджун сам не знает, зачем говорит это, но продолжает. - Десятая - моя. Сокджин кивает, колеблется лишь пару секунд, а затем уверенно направляется в его сторону. Намджун не понимает, что задумал этот сумасшедший, поэтому преграждает путь и не пускает дальше порога. - Или ты впустишь меня и мы поговорим как взрослые люди, или захлопнешь дверь перед моим носом, но предупреждаю - я буду стучать до самого рассвета и не дам тебе ни минуты покоя. От былого испуга на красивом лице не остаётся и следа. На лестничной клетке темно, но Намджун готов поклясться, что пламя, полыхающее на дне ониксовых зрачков, горит ярче, чем костры в Варфоломеевскую ночь. Пара секунд, потерянная бдительность и Сокджин уже внутри его квартиры, а самому Намджуну не остаётся ничего, кроме как захлопнуть входную дверь и понести наказание за собственные грехи. Скоджин проходит вглубь комнаты, останавливается и без толики смущения осматривает его жилище. Его лицо не выражает брезгливости, но Намджун прекрасно знает, как хорошо он умеет скрывать истинные эмоции. Взгляд старшего цепляется за бутылку виски и, повернувшись к Намджуну, он говорит: - Предложишь мне выпить? - Ты не девчонка, - Намджун остаётся стоять на своём месте, не зная как лучше себя вести. - Хочешь дешёвого пойла - возьми сам. - Как негостеприимно, - цокает языком Сокджин. - Ты не гость. Тебя сюда никто не приглашал. - А ты у нас теперь, значит, ухаживаешь только за девушками? - игнорирует выпады младшего Джин, поднося стакан ко рту и делая едва заметный глоток. - Ты пришёл, чтобы обсудить мои сексуальные предпочтения? - Я пришёл, чтобы узнать почему человек, согласившийся обменять меня на сто миллионов вон сейчас живёт в Ахёне и работает на стройке. Сокджин ставит стакан обратно на стол и смотрит на Кима с вызовом. Намджун не дергается. Он не знает, какую цель преследует Джин, зато прекрасно знает, как вести себя с ним в такие моменты. Главное не давать слабину. - Не всем же владеть большими корпорациями. Кто-то должен строить здания для таких больших начальников, как вы, Сокджин-ним. Намджун едва сдерживается, чтобы не поклониться. Сокджин игнорирует выпад и сразу переходит в нападение. - Куда ты дел деньги, которые мой отец заплатил тебе за то, чтобы ты исчез из моей жизни? Злости в этом вопросе куда больше, чем должно быть. Намджун чувствует подоплёку, но не понимает её природы. Тысячи сценариев их встречи, которые он прокручивал в голове все эти годы - и ни один из них не разворачивался в его убогой квартире на окраине Ахёна, а Сокджин не спрашивал куда он дел эти дрянные деньги. “Как ты мог так со мной поступить?”. “Неужели ты совсем ничего ко мне не чувствовал?”. “Мама была права, когда говорила, что ты меня недостоин”. “Я ненавижу тебя, Намджун. Я тебя презираю. И я рад, что ты взял эти деньги и убрался прочь из моей жизни. Потому что моя жизнь лучше без тебя”. В одном из сценариев Джин бросал любую из этих фраз и, с драматизмом, приписанным ему намджуновой фантазией, давал ему звонкую пощёчину. В другом - просто проходил мимо, не удостаивая своим вниманием. В самых излюбленных фантазиях Сокджин говорил, что ненавидит его или желает смерти, и Намджун упивался этой выдуманной ненавистью. Самобичевания на завтрак, обед и ужин. А ночью - презрение к самому себе. Намджун выдыхает. Сокджин не отводит взгляда. У него есть один шанс. Всего один. Ему всё равно уже не отмыться, не отвертеться. Он навсегда останется подлецом в глазах дорогого ему человека. Так почему бы не доиграть роль до конца. Намджун делает шаг вперёд. Затем ещё один, пока не подходит к старшему почти вплотную. За эти годы он вырос на несколько сантиметров и сейчас казался несоизмеримо больше в сравнении с по-прежнему хрупкой, почти девичьей фигурой Сокджина. - Это неважно, - спокойно произносит он. - Пойми ты наконец. Не важно куда я дел эти паршивые деньги. Важно лишь то, что я тебя продал. Обменял. Как игрушку. Как вещь. Понимаешь? Каждое слово - как тупой ржавый нож, загнанный в живот по самое основание и прокручиваемый вокруг своей оси несколько раз. Раз поворот. Два поворот. Больно до белых пятен перед глазами. - Значит, всё дело только в деньгах? - голос Джина дрожит. Он начинает сдавать позиции, но взгляда не отводит, смотрит глаза в глаза, как когда-то учил его Намджун. - До тебя правда ещё не дошло? - Намджуну хочется кричать. Он не понимает, почему его Джин до сих пор это терпит. Почему не ударит. Не накричит. Не уйдёт, оставив его одного захлебываться презрением к самому себе. Сокджин кивает и делает шаг назад. Будто чувствует, насколько Намджуну тяжело. Тянется за пальто, аккуратно сложенным и повешенным на спинку стула, но не для того, чтобы надеть его. Пару движений - и из кармана вытягивается тяжёлый кожаный портмоне. - Хорошо, - кивает Сокджин и бросает портмоне на стол. - Сколько? Намджун хмурится. - Сколько ты стоишь, Намджун? - вперив взгляд, с расстановкой произносит старший. - Сколько стоит провести с тобой ночь? Цена осталась прежней? Сто миллионов вон? - Убирайся, - шипит Намджун. - Мало? Тогда двести миллионов? - Я сказал, пошёл вон. Намджун хватает его за предплечье, но Сокджин вырывается, дрожь в голосе уже не скрыть, а истерику, смешанную с горечью обиды - вряд ли остановить. - Почему? Ты же сам сказал, что дело в деньгах. Тебе ведь плевать как и откуда их брать. Так давай же! Я заплачу сколько скажешь. Могу себе позволить. - Джин, - голос звучит умоляюще. - Или я тебе настолько противен? А может ты изначально всё это придумал? Хах? Решил соблазнить глупого наивного сыночка богатеньких родителей и убедившись, что тот, как последний олух, влюбился в тебя по уши - взял, что было нужно и свалил. Намджуна тошнит. Тошнит от отсутствия свежего воздуха в квартире, от сложившейся ситуации, от самого себя и от слёз, стоящих в глазах старшего. Пять лет небольшой срок, но этого вполне достаточно, чтобы убить в себе глупую юношескую любовь. Говорят, она живёт и того меньше. Всего три года. Тогда почему Намджуну хочется сдохнуть. Он задыхается, кажется, что слепнет от боли, но лишь с непривычки, потому что никогда не плачет и не может с первого раза распознать пелену слёз на глазах. - Я никогда не хотел причинить тебе боль, - выдавливает из себя младший, объявляя капитуляцию. - Последнее, чего я хотел, чтобы тебе было плохо. - Но мне было плохо! - срывается на крик Джин. - Каждый чёртов день! Без тебя! В окружении моей семьи, которая сводила меня с ума. С мыслью, что единственный человек, которому я доверял - предал меня. - Мне так жаль, - голос Намджуна ломается и он чувствует, как горячие дорожки слёз бегут по щекам. - Мне очень жаль. - Не смей извиняться. Не смей. Ты не раскаиваешься. - Я не хотел, - он знает, что не имеет права оправдываться, но не может ничего с собой сделать. - Я не хотел, чтобы так получилось. - Если бы ты не хотел этого, тогда ты рассказал бы мне правду! Сокджин произносит то, чего Намджун опасался. Он поднимает на него свой взгляд и молит, чтобы старший свернул с этого пути. - Не смотри на меня так. - Сокджин пресекает любые попытки сбежать. Он находит старую рану и со всей силы давит на неё, заставляя наложенные временем и расстоянием швы разойтись. - Я знаю, куда ты дел деньги, Намджун. И я знаю, почему ты живёшь в этом богом забытой дыре. Сокджин даёт ему последний шанс озвучить правду самому. Намджун продолжает молчать. - Ты потратил всё на лечение матери, не так ли? Криво сплетенная паутина лжи рвётся на части. Намджун чувствует, как нервные окончания оголяются и малейшее прикосновение посылает импульсы боли по всему телу. - Какая теперь уже разница? - пытается защищаться младший. - Ты шутишь? Ты правда считаешь, что я не смог бы понять, расскажи ты мне всё сразу? Что я бы не помог? - Ты не можешь винить меня в этом. Вини меня в чём-угодно, но не в том, что я не рассказал тебе правды. Я сделал это, чтобы защитить тебя. Чтобы ты избежал ошибки. - Избежал ошибки? - вновь переходит на крик Джин. - Ты меня вообще слышишь? Намджун, я был готов на всё ради тебя. - Именно об этом я и говорю. Что бы ты сделал? Сбежал бы из дома? Отрёкся бы от семьи? Чтобы что? Жить с девятнадцатилетним парнем, у которого за душой не было ни воны? Переехать из особняка в комнатушку и ухаживать за моей больной матерью, пока я днями и ночами горбатился бы на стройке? 365 дней в году питаться рамёном, потому что все заработанные деньги уходили на оплату больничных счетов и лекарств? У нас с тобой изначально не было будущего, Джинни. Знаешь, когда твой отец впервые предложил мне деньги за то, чтобы я исчез из твоей жизни, я не колебался ни секунды - всё, что мне хотелось это разбить его лицо. Но позже в тот день твоя мать сумела доходчиво мне объяснить, что если я останусь в твоей жизни - то потащу тебя на дно. И она была права. Нам бы никогда не позволили быть вместе. Ни твои родители, ни общество. Это я дурак тянул так долго, что в какой-то момент и правда поверил в сказку. Хочешь знать правду? Я взял эти деньги, Сокджин. Но не потому, что нуждался в них. А потому что мне никогда бы не хватило смелости посмотреть тебе в глаза и сказать, что я больше тебя не люблю. Иначе ведь ты бы ни за что от меня не отказался, ты ведь упёртый до мозга костей. Я взял эти деньги только потому что знал, что после этого ты никогда больше не захочешь меня видеть. Я не хотел, чтобы ты испортил свою жизнь из-за меня. - В этом твоя главная проблема, Намджун. Ты всё решил за меня! Ты даже не спросил, чего хотел я. - Потому что мы не в слащавой дораме, чёрт побери! Ты бы сам возненавидел меня спустя неделю такой жизни. Нет ничего красивого в бедности, Джин. Бедность - это всегда уродливо. - Ты думаешь, что самый умный, да? Обиженный и обездоленный мальчик, лишившийся отца и познавший несправедливость мира. Ты просто глупый, надменный эгоист, не умеющий считаться с мнением других. Думаешь, ушёл из моей жизни и оказал мне услугу? Соджин задирает рукав свитера, обнажая предплечье. Две бледно-розовые продольные полоски шрамов выделяются на фоне тонких голубых вен. - Вот, как мне было лучше без тебя, - добивает Сокджин. - И если хочешь знать - после выхода из реабелитации я всё равно сбежал из дома. И не из-за тебя. А потому что ненавидел свою жизнь среди этих людей. Ты буквально был единственным человеком, державшей меня на плаву. Если бы не ты, я бы сделал это намного раньше. - Джин, я не..., - голос у Намджуна дрожит и обрывается. Ему плохо. Ему больно, как никогда раньше. Ему хочется выйти на улицу, туда, где завывает холодный осенний ветер и кричать во всю глотку ему в унисон. Ему хочется упасть на колени и молить о прощении. Ему хочется отмотать время назад и никогда не повяляться в жизни Ким Сокджина. Намджуну страшно представлять, что пять лет назад могло случиться что-то непоправимое и впервые за весь день он благодарит господа за то, что у них всё ещё есть возможность стоять рядом в одной комнате и ругаться. - После случившегося отец вычеркнул меня из завещания, - спустя пару минут заговаривает старший. - Два года я перебивался подработками и жил в местах куда хуже этого, - Сокджин обводит рукой помещение. - Так что не надо рассказывать мне о том, что я смог бы выдержать, а что нет. Я любил тебя! Любил все эти чёртовы годы, даже когда был уверен, что ты обменял меня на деньги. Представь каким кретином нужно быть, чтобы настолько слепо любить человека. - Джин… Намджун делает шаг вперёд, но Сокджин отступает. Он не готов идти на контакт. Он не закончил. - Ты лишил меня шанса на выбор. Ты лишил нас будущего. Я бы до сих пор думал, что ты встречался со мной лишь из-за денег, если бы отец перед смертью не рассказал мне правду. - Он умер? - Лимфома, - кивает в подтверждение старший. - Неоперируемая. После его смерти маму хватил удар и ей пришлось отойти от дел компании. Как видишь, деньги способны купить не всё. - Мне очень жаль. Сокджин лишь пожимает плечами. Их семейные отношения всегда были сложными. Джин был первенцем и на него возлагались большие надежды, которые он не оправдывал. Отец хотел, чтобы в детстве Джин занимался футболом и боевыми искусствами, но его сын выбрал рисование и театральный кружок. Он хотел, чтобы Джин унаследовал компанию, но отпрыск взбунтовался и заявил, что хочет поступать в медицинский колледж. Господин Ким планировал, что его сын возьмёт в жёны одну из дочерей его бизнесс партнеров, а Сокджин оказался геем. Паршивая овца бросающая тень сомнения на всё стадо. - Пришлось вернуться в семейный бизнес. Джису лишь через год исполнится восемнадцать, но даже будучи совершеннолетней, совет директоров не позволит ей стоять у руля какое-то время, - объясняет он, ссылаясь на свою младшую сестру. - Поэтому пришлось взять управление компанией в свои руки. Они замолкают. Намджун неосознанно оседает на пол, опираясь спиной о дверной косяк. Он старается осмыслить всё, что узнал за последние десять минут. Мысли пчелиным роем крутятся в голове и не собираются успокаиваться. Сокджин следует его примеру и оседает на грязный пол напротив, в десятке сантиметров от младшего. - Прости, - набирается смелости Намджун. - Мне так жаль. Я не знал ничего из этого, если бы я знал, то я бы никогда... - Ты бы что? - Сокджин откидывает голову назад. - Мне не нужна твоя жалость, Намджун. И твоё “я бы никогда не хотел появляться в твоей жизни” тоже не нужно. Ты не разрушил мою жизнь, она была такой задолго до тебя. Ты лишь вырвал очень важный её кусок. Намджун не знает, что ответить. Он и не пытается. Они сидят в тишине и лишь смотрят друг на друга, изучают черты, подмечают маленькие перемены, кропотливо внесённые временем. Намджун возмужал, раздался в плечах, тяжёлая работа на стройке сделала его тело подтянутым и накачанным. Сокджин стал выше, но остался таким же хрупким и стройным, лишь лицо теперь выглядит более зрелым, а черты более чёткими и заострёнными. За окном что-то блестит, слышатся первые раскаты грома и удары капель об асфальт. - Опять дождь начинается, - тихо говорит старший. - Лягушки опять будут плакать, - в тон ему добавляет Намджун. - Что? - Это старая корейская сказка, - подсказывает Ким, но по прежнему видит на лице Джина замешательство. - Мама отчего-то постоянно рассказывала её в детстве. Жила когда-то семья лягушек: мать - зеленая лягушка и ее сын – тоже зеленый лягушонок. Сын никогда не только не слушался матери, но даже норовил все делать наоборот. Если мать говорила ему, чтобы он погулял на улице, лягушонок целый день не выходил из дому, а если она, уходя в поле, просила сына посидеть дома, то он болтался во дворе с лягушатами. Наконец бедняжка, которой непутевый сын приносил только хлопоты и огорчения, заболела и слегла. А когда почувствовала, что ей осталось жить недолго, позвала сына к себе и сказала, что перед смертью у неё осталась одна-единственная просьба. "Когда я умру, - сказала лягушка. - Похорони меня не на горе, а на берегу реки". На самом деле лягушка хотела, чтобы ее похоронили на горе. Но она знала, что сын ее делает все наоборот, поэтому и завещала похоронить ее у реки. Умерла мать, и затосковал лягушонок. Долго он горевал и плакал. Наконец вытер слезы и решил: "Чем я мать порадовал при жизни? Одни лишь хлопоты да беспокойство доставлял ей. Исполню я хоть последнюю просьбу". И похоронил её у реки. А теперь, всякий раз, когда идёт дождь, лягушонок боится, что вода снесёт могилу его матери, оттого и заводит свой жалобный плач. “Кэ-кэ-кэ! Ква-ква-ква!". А другие лягушки плачут вместе с ним, наблюдая как вода всё прибывает да прибывает. Он делает паузу, давая старшему время осмыслить историю. - Чувствую себя сейчас этой чёртовой безмозглой лягушкой, которая всегда шла наперекор всем, а затем сглупила в самый неподходящий момент, - тихо признаётся Намджун. - Мне ведь все говорили, что у нас не может быть будущего. Юнги предупреждал, причитал, что я полез в игру, до которой ещё не дорос. Мама говорила, что ты слишком хорош для меня, представляешь? А я отмахивался. Думал, что умнее всех. Строил планы. Мечтал накопить денег на университет и выучиться на архитектора, устроиться на хорошую работу. Хотел быть достойным тебя. - Смешно, - спустя какое-то время говорит Джин. - Что именно? - Что именно Юнги оказался тем, кто дал мне твой адрес. В суматохе последних событий Намджун как-то совершенно упустил тот факт, что Джин смог с лёгкостью отыскать, где он живёт - Он так быстро меня сдал? - интересуется младший. - Ты ведь всегда говорил, что он намного глубже, чем кажется. Не врал. Сокджин подбирается ближе, вплотную к Намджуну, так, что между их лицами остается не больше пары сантиметров. Намджун не пытается сбежать, впервые спустя долгое время он чувствует покой и лёгкую эйфорию. - Ты не лягушка, Намджун, - с расстановкой проговаривает старший. - Ты человек. А людям свойственно совершать ошибки. Сокджин смотрит ему прямо в глаза, взглядом выжигает и вытравливает из его организма ошмётки боли и самоненависти, заживляет раны одним лишь своим присутствием. - Боже, какой же ты красивый, - произносит шёпотом младший. Слова слетают непроизвольно, без какого-либо подтекста. Джин усмехается. - Прости меня, Джин. За то, что разрушил нас. И сделал больно. Прости, что вообще когда-то решил, что имею право быть частью твоей жизни. Джин качает головой, давая понять, что ему не за что извиняться. - Юнги сказал, что ты копишь на университет, - меняет тему он. Намджун кивает в подтверждение. - Я упустил свой шанс стать человеком достойным тебя. Но вроде как всё ещё хотел бы попытаться стать кем-то большим, чем простым строителем, - признаётся Ким. - Я не буду предлагать свою помощь, потому что знаю, что ты выставишь меня за дверь в ту же секунду, как я об этом заикнусь. Но я хочу, чтобы ты знал. Ты сказал, что упустил шанс стать достойным меня. Правда в том, Намджун, что ты всегда был. С образованием или без. С хорошей работой или без. С квартирой на окраине Ахёна или с особняком в пригороде Сеула. Это лишь малая часть того, что составляет тебя как личность. Но если всё это необходимо для того, чтобы ты сам чувствовал себя лучше - то я не в силах тебя переубедить. Он подаётся ближе, наклоняется и прижимается мягкими губами к чуть шероховатым губам Намджуна. Младший опешивает и не сразу осознаёт реальность происходящего. Сокджин его целует. Слегка, почти невесомо, едва обхватывая нижнюю губу, мажет языком по его коже, заставляя слышать звон колокольчиков и ощущать их дребезжение, разносящееся по позвоночнику. От Сокджина пахнет дождём, новым кашемировым пальто и пряной грушей. Намджуну хочется вдыхать этот запах до конца жизни. Поцелуй заканчивается так же неожиданно как и начался. Намджун готов задохнуться от нехватки чужой близости. - Это значит, что у меня всё ещё есть шанс всё исправить? - едва слышно проговаривает своё заветное желание вслух младший. Сокджин усмехается чужой робости. - Это значит, позвони мне, как только разберёшься в бардаком в своей голове, - уверенно произносит он. - А если не разберусь? - прощупывает почву Намджун. - Разберешься. Вот тебе дополнительная мотивация, - уверенно произносит Сокджин и вновь наклоняется для поцелуя. Нам этот раз Намджун готов, он больше своего не упустит. Они целуются ещё час, может больше, начинают невинно, затем пускаются во все тяжкие, со стонами и укусами, с тихой мольбой, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Они обмениваются голодными прикосновениями, словно не верят, что всё это происходит в реальности. Они много говорят. Намджун рассказывает о том, что лечение помогло его матери продержаться ещё год, но метастазы были необратимы. Джин, в свою очередь, рассказывает о последних днях проведенных с отцом, о том, что перед смертью люди меняются и раскаиваются в своих грехах. Они обсуждают жизнь друг друга, но некоторые темы остаются нетронутыми, потому что с их грузом они справятся позже, со временем. Сейчас им хочется наслаждаться близостью и не думать о завтрашнем дне Дождь льёт всю ночь и заканчивается лишь под утро. Они засыпают на пару часов в объятиях друг друга, прямо там, на грязном полу намджуновой кухни на окраине Ахёна. Сокджин просыпается ближе к четырём утра, он не знает точного времени, но видит, как в окно пробиваются редкие лучи рассветного солнца. Он аккуратно выпутывается из хватки Намджуна, колеблется насчёт того, стоит ли будить его и предложить перелечь на кровать, но всё же не решается это сделать. Он поднимается на ноги, забирает пальто со спинки стула, и прежде, чем покинуть помещение, останавливается возле спящего Намджуна и несколько минут изучает его лицо. Он выглядит умиротворенным и чему-то улыбается во сне. Сокджин ненавидит то, что они потеряли целых пять лет, но надеется, что этого времени богам достаточно в качестве жертвоприношения, чтобы те позволили им наконец стать счастливыми. Джин старается двигаться бесшумно, но когда он поворачивает дверной затвор, Намджун, проснувшийся пару минут назад, его окликает. - Джин, - чуть хриплым спросонья голосом говорит младший. - Спасибо. Он ничего не добавляет, но в этих двух словах и так скрывается слишком много значений. Спасибо, что нашёл меня. Спасибо, что не сдался. Спасибо, что авансом даёшь мне то, что я пока не заслужил. Сокджин безмолвно кивает, улыбается на прощание и разворачивается, намереваясь покинуть квартиру и жизнь младшего на какое-то время. Но едва ступив за порог Ким вновь его окликает. Старший оборачивается и смотрит на Намджуна. Тот молчит, не издаёт ни звука, и лишь губы в безмолвном движении произносят три важных слова. За окном, на востоке, золотистым мерцанием пробуждается яркое, столь непривычное для поздней осени солнце. Сокджину кажется, что внутри него зажгли такой же сияющий золотом шар. - Я тоже, Намджун, - проговаривает вслух старший. - Я тоже.!
1 сентября 2020 г. в 10:27
Примечания:
that's it.