***
Айне удовлетворенно потянулась, мысленно поздравляя себя с завершением очередного проекта. И пусть осталась еще пара мелочей, которые девушка собиралась поправить, но в целом картина была готова. Больше художнице не придется таскаться со всем своим снаряжением на этот утес для того, чтобы в точности воспроизвести на льне каждую деталь раскинувшегося под ногами пейзажа. Хрустнув пальцами, Хэйс вытащила из принесенной с собой сумки румяное яблоко. Громко вгрызлась в сочный, спелый плод и, ожидая пока краска высохнет, устроилась на самом краю обрыва, ничуть не страшась сорваться. С истинным наслаждением любуясь простирающейся внизу кромкой леса, переходящей в усеянный мелкими, словно мука, песчинками пляж. Который закономерно соприкасался с морем, сочетающем в себе все грани синего, голубого и зеленого спектров. Волны, увенчанные белыми барашками, лениво накатывали на берег. Где-то поблизости щебетали птицы. Теплый ветерок шаловливо трепал распущенные волосы Айне. Истинная гармония природы, до предела наполняющая душу девушки спокойствием и неподдельным восхищением перед талантом создателя подобного очарования. Тут Хэйс грустно улыбнулась. Как бы она не восторгалась могуществом Зевса, оказаться насильно выдернутой из привычного образа жизни — совсем не то, о чем ирландка мечтала. К тому же, Громовержец явно ошибся с выбором. Не очень общительная, периодически чересчур робкая, вечно витающая в облаках. Чему Айне может научить богов? Спустя миг девушка помотала головой, гоня вон печальные раздумья и возвращая себе прежний оптимистичный настрой. Нечего волноваться о том, что она не способна изменить. А оттого не лучше ли постараться получить максимум пользы от навязанной ситуации? Так, перескакивая с одной темы на другую, Хэйс просидела до позднего вечера, не желая примыкать к прочим учащимся. А когда художница таки решила воссоединиться с коллективом, небеса разверзлись и щедро пролились на нее плотной завесой дождя. Боясь повредить итог своих трудов, Айне, поскальзываясь на размякшей земле, спотыкаясь в темноте о камни и корни, вполголоса чертыхаясь от поразившего ее невезения, не спешила, неторопливо пробираясь по ежесекундно теряющейся тропке к школе. В конце концов, насквозь промокшая и уставшая девушка на подкашивающихся ногах ввалилась в свою комнату, грезя только о том, как бы поскорее лечь спать. Попутно в коридоре она столкнулась с обеспокоенной долгим отсутствием одноклассницы Юи. Так пришлось заверять ту, что тревожиться не о чем, а ручейки воды, стекающие с Хэйс — сущая ерунда, не заслуживающая и толики любопытства. И хоть вчера «счастливица» едва ли не час провела на горячих источниках, вознаграждая организм за обрушившиеся на него накануне напасти, сегодня она все равно вылезла из постели с заложенным носом и саднящим горлом. Учитывая новые обстоятельства, Айне замерла на перекрестке судьбы. Пойти на уроки, подвергая себя дополнительному стрессу и распространяя вокруг приставучую заразу? Или по-быстрому наведаться в библиотеку и в открытую признаться Тоту в том, что заболела? Справедливо рассудив, что бог мудрости в любом случае выйдет из себя и не похвалит ее ни за усердие, ни за честность, девушка предпочла второй вариант. Надежнее несколько дней полечиться в тишине и покое, не заботясь ни о каких проблемах, чем после бороться с возможными осложнениями и мучиться от температуры на пару с той же Кусанаги, например. Потому что Хэйс как-то сомневалась в том, что боги, даже в своем человеческом обличье, подвержены земным недугам. Хотя… мало ли. Вдруг Зевс и такой неприятный опыт надумал им предоставить. Так что нечего лезть на рожон и выступать источником потенциальной эпидемии. Как Айне и предполагала, Кадуцей к ее исповеди отнесся без всякого сочувствия. Однако, скрывшись на некоторое время в глубине своего обиталища, вернулся к не смеющей лишний раз пошевелиться ученице с флаконом, наполненным каким-то желтоватым зельем. Вручив его благодарной девушке и окрестив ее «никчемной бестолочью» Тот отправил ирландку выздоравливать, освободив от занятий. Окрыленная официально одобренным прогулом, Хэйс бесшумной мышью выскользнула из хранилища необъятного множества книг с твердой идеей запереться у себя и ни с кем не контактировать вплоть до самого возобновления обыденного распорядка. Но не тут-то было. Четкий план играючи разрушил как обычно выскочивший из ниоткуда озорник Локи, схвативший одноклассницу за плечи и выпаливший прямо над ее ухом оглушительное приветствие. За что на него немедля посыпался поток проклятий от грубо вырванной из своего персонального мирка Айне. Сколько неловких мазков родилось из-за неизменно вздрагивающей от таких вот проказ руки… Девушка давно сбилась со счета. Что, впрочем, не мешало ей с неугасающим жаром отчитывать трикстера за каждую треплющую ее нервы выходку. Сам же бог, наблюдая за бурной реакцией художницы, из-за которой она и превратилась в постоянный объект для шуток, только веселился и раззадоривался, притворно охая и ахая в ответ на несдержанность Хэйс. Так и ныне, видя, как Айне держится за сердце, рассыпаясь в ругательствах, Лаватейн приготовился изобразить смертельную обиду, но вниманием его завладела полученная девушкой от Тота склянка. Проследив за направлением взгляда коварного бога, Хэйс покрепче сжала флакон в кулаке, но воспрепятствовать Локи заполучить соблазнившую его вещицу так и не смогла. Крохотный отвлекающий маневр и зелье в мгновение ока перекочевало в лапы хитреца, пока нагло обворованная Айне кашляла и задыхалась в клубах розового дыма. Раздобыв средоточие раздора, самопровозглашенный лучший друг своей жертвы и по совместительству единственный, кто вызывал у нее неконтролируемые вспышки гнева в рекордно короткие сроки, откупорил его, с подозрением понюхал и тут же скривился, морщась от терпкого запаха трав. Опасаясь, как бы трикстер чего не учудил с подаренным ей лекарством, Хэйс, запинаясь от спешки, взялась объяснять ему суть ее визита к Тоту. Выслушав девушку с малость озадаченным выражением лица, Лаватейн беззаботно рассмеялся и заявил, что знает средство, которое молниеносно поставит ирландку на ноги. Египетский эликсир все-таки улетел в распахнутое окно, приземлившись где-то в кустах, а бог, наказав смотрящей на него с застывшим в ореховых глазах ужасом Айне немного потерпеть, удалился куда-то за упомянутым снадобьем. Донельзя растерянная неожиданным финалом состоявшейся встречи, Хэйс несколько минут в оцепенении взирала на пустое пространство перед собой. А затем, повертев головой из стороны в сторону в поисках свидетелей святотатственного фортеля трикстера, нарочито энергичным шагом, чуть ли не бегом, рванула к себе, намереваясь привести в норму пошатнувшуюся психику самыми что ни на есть народными методами — напиться крепкого чая с молоком и попробовать немного подремать. Ведь ничто на свете не заставило бы Айне повторно обратиться за помощью к Кадуцею, выпрашивая у него вторую порцию настоя. Слишком уж ярко и реалистично натренированное воображение рисовало девушке сценки жестокой расправы, постигающей ее после того, как художница, трясясь от раскаяния, сбивчивым шепотом «обрадовала» учителя новостью о том, что содержимое выделенной ей склянки сейчас с непринужденной подачи Локи удобряет пышную растительность, облагораживающую территорию академии. Очутившись под защитой почти родных стен, Хэйс блаженно перевела дух и расслабилась. Не особо веря обещанию бога обмана спасти ее от набирающей мощь простуды, Айне поставила кипятиться воду для будущего чая. Но не успела она заварить его, как в дверь настойчиво заколотили. Что же. Как выяснилось, тревога снедала девушку не напрасно, так как под видом волшебного, исцеляющего любую хворь бальзама искусно маскировался небольшой бочонок ядреной медовой браги. По словам трикстера «достойный самой Вальгаллы». Разумеется, от щедрого жеста проказника художница наотрез отказалась, но, тронутая его заботой, пригласила Лаватейна на безалкогольные посиделки с печеньем. А когда сладости исчезли с тарелки и Локи явно заскучал, мягко выпроводила его из комнаты, истово поклявшись в том, что совсем скоро обретет былую бодрость. С осуждением покосившись на забытый — не нарочно ли? — гостем кусочек скандинавских традиций, Хэйс, не нашедшая в себе ресурсов, чтобы злиться на товарища, уютно устроилась под одеялом, смеживая веки. Но только она начала проваливаться в сладостный омут иллюзий, как ее безжалостно возвратили обратно. На сей раз нарушителем оказалась Юи. Подивившись тому, что коллега по перевоспитанию небожителей прибыла без эскорта, Айне все же впустила Кусанаги в помещение и споро организовала очередное чаепитие. Но теперь с исконно японским уклоном — зеленым чаем. Девушки немного потрепались о всякой чепухе и успокоенная, не желающая навязываться Юи оставила ирландку в одиночестве. Та вымыла чашки и, надеясь, что в ближайшие несколько часов никто ее не потревожит, решила — опять — предаться живописным фантазиям, навеваемыми сном. Но, вспугнутый вереницей визитеров, он отнюдь не стремился составить Хэйс компанию. И тогда она, завернувшись в тонкий плед, словно в греческую тогу, и вооружившись кисточкой, принялась шлифовать до идеала картину, послужившую причиной маленькой беды Айне, подвергаясь внезапному, неодолимому приступу чиханья…***
Именно в тот миг, когда девушка критически созерцала свое детище, истерзанная дверь по воле капризного фатума испытала на себе яростные нападки третьего небезразличного к участи Хэйс одноклассника. Раздраженная ирландка уже открыла рот, с предвкушением смакуя на языке колкое «Убирайтесь!», но тут таинственный посетитель подал голос и резкая фраза растворилась в пустоте, будто ее никогда и не существовало. Возмущение шустро скрылось следом, напоминая о себе едва осязаемым шлейфом. Противостоять тому напору дружелюбия и оптимизма, от которого Айне сейчас отделяла лишь тонкая деревянная преграда, ей всегда виделось заранее обреченной на сокрушительный провал затеей. — Огонек, учитель Тот сказал, что ты заболела, — в интонациях отчетливо улавливалось ничем не прикрытое волнение. — Как ты себя чувствуешь? У тебя все в порядке? Пожалуйста, ответь, что в порядке. Художница устало качнула головой. Если она ему не отворит, ситуация станет только хуже. Намного хуже. Девушка не сомневалась, что президенту студсовета достанет ума прийти к выводу, что Айне лежит при смерти или еще чего помрачнее. А значит… — Не буду врать, что у меня все прекрасно, но и не так плохо, как могло бы быть. — Поправив изрядно сточенные карандаши, скрепляющие ее прическу, и придерживая юркий плед, Айне распахнула дверь. — Я рад. — Парень облегченно вздохнул, лучезарно улыбаясь, но Хэйс пропустила его реплику мимо ушей, с округлившимися глазами рассматривая объемный бумажный пакет в руках бога. Доверху набитый чем-то, что, вероятно, призвано было приободрить девушку в ее добровольном заточении. — Что это? — требовательно поинтересовалась Айне, указывая пальцем на ношу Аполлона. — А? — непонимающе моргнул гость, но споро сориентировался и, чуть замявшись, честно признался. — Ну… Я переживал за тебя, поэтому взял в библиотеке кое-какие книги и… — Ясно, — перебила собеседника ирландка, наперед предвидя его доводы, словно и сама обладала даром пророка. Наверняка хрупкие стенки обволакивали очередные образчики нетривиальной медицины. — Если у тебя там нет еще одного бочонка медовухи, то заходи. — Еще одного? — удивленно переспросил парень, не прочь послушать историю о возникновении спиртного у как правило непьющей подруги. — Не важно, — отмахнулась от подробностей Хэйс, пропуская бога в комнату и следуя за ним к обеденному столу. Заметив не самый благодушный настрой художницы, Аполлон воздержался от дальнейших уточнений и начал выкладывать из пакета таящиеся в нем предметы, полностью подтверждая гипотезу Айне об их лекарственном предназначении. Пяток некрупных — явно кислых — яблок. Разные ягоды, баночка меда, пара лимонов, мята, корица, бутылка вина, судя по знакомой этикетке производства Диониса, и еще что-то из бакалеи. * Лицезрея столь богатый ассортимент препаратов, девушка безмолвно изумлялась тому, как к ним не затесался куриный бульон или нечто вроде того. Похоже, компоненты для целебных рецептов всех народов мира банально не влезли в выбранную для них упаковку. Иначе, Айне не колебалась в своем убеждении, парень и их бы притащил, всерьез планируя избавить ирландку от простуды. — Эм… — робко произнесла впечатленная внеклассными занятиями бога Хэйс. — Аполлон, не думаешь, что это как-то слишком? — Разве? — Агана Белеа, почесав затылок, обвел обескураженным взглядом разложенные на столе продукты. — Ты правда так считаешь? Художница неуверенно кивнула и бог немного сник, вынужденно признавая свою ошибку: — Прости, Огонек. Пожалуй, я и впрямь малость перестарался. — Не страшно, — тут же утешила собеседника девушка, не привыкшая и не хотевшая видеть его опечаленным. Уголки губ Айне приподнялись, выражая поддержку. — Спасибо за хлопоты. Мигом расцветший гость вернул Хэйс ее мимику, а спустя секунду подскочил к отвлекшему его мольберту, с восхищением любуясь покоящимся на нем полотном. — Ты закончила новую картину? — бог склонил голову на бок, оценивая холст под всеми ракурсами, и, не томя девушку, вынес вердикт. — Это здорово. По-настоящему здорово. У тебя огромный талант. Щеки ирландки непроизвольно вспыхнули то ли от искренней похвалы, то ли от резко усугубившегося состояния. Она уже формировала целую речь, чтобы поблагодарить парня за лестное мнение, но от него не укрылась произошедшая с Айне перемена. — У тебя температура? — Мгновение и чужая ладонь легла на лоб художницы, заставляя ее покраснеть пуще прежнего. Теперь, вдобавок, и от смущения. Рвущиеся наружу слова застряли в горле, только подтверждая диагноз Аполлона. — Определенно. С озабоченным лицом бог вернулся к столу и отодвинул часть припасов в сторону. Заинтригованная Хэйс подошла поближе и, справившись-таки с обуявшими ее немотой и гаммой чувств, осторожно полюбопытствовала: — Ты собираешься что-то готовить? — Угадала, Огонек. — Агана Белеа откупорил пожертвованную Дионисом бутылку и заозирался вокруг в поисках какой-нибудь емкости. — Тебе срочно необходимо вино с медом и пряностями. Поверь, к утру ты уже непременно выздоровеешь. Понимая, что спорить бесполезно, как бы обстоятельства не повторяли предложение Локи, девушка направилась к буфету, чтобы достать из него большую кружку. — Я помогу, — непреклонно заявила Айне принявшемуся было возражать парню, опуская на гладкую столешницу свой трофей. — Все-таки это для меня. И с моей точки зрения, не поучаствовать в процессе равносильно неуважению. Тем более, что я не валяюсь в постели парализованной и вполне могу пригодиться. От темной, нарисованной Хэйс перспективы Аполлон едва ощутимо вздрогнул и на краткий момент замер, но перечить ирландке не стал, не имея намерений развивать столь отталкивающую тему. Капелька дружной, слаженной работы и вот уже художница, обжигая пальцы о расписную керамику, наслаждается «Напитком Гиппократа», потягивая его крохотными глотками и ведя непринужденную беседу с изъявившим желание задержаться в гостях богом. Обычно скромному мечтателю Айне не нравилось находиться рядом с президентом студсовета. Ведь он — центр любой компании и неизменный участник каждого устроенного в школе мероприятия. Уровень шума вокруг него, на вкус девушки, частенько превышал комфортный для нее предел. Также, как и количество разномастных проблем. Но сидеть вот так, только вдвоем, и делиться друг с другом событиями шедшего на убыль дня нежданно оказалось очень увлекательно. Они проболтали до самого вечера и Хэйс, опустошающая вторую — или четвертую? — кружку чудодейственного эликсира, проглядела ту черту, когда ее начало неумолимо клонить в сон. Голова медленно опустилась на грудь, дыхание выровнялось, сознание шаг за шагом погружалось в темноту, постепенно утрачивая связь с реальностью. Но Айне это совсем не тревожило. И даже когда кто-то аккуратно забрал посуду из ее ослабевших рук и поудобнее устроил девушку на занимаемом ей диванчике, бережно поправляя плед, с которым она так и не рассталась, ирландка не встрепенулась, грозно отчитывая нарушителя ее личного пространства. И потому к ласковому шепоту, столь мнимому и эфемерному, она тоже отнеслась весьма благосклонно. — Извини, но ты такая милая. Никак нельзя удержаться. Легкий поцелуй в висок и Хэйс ощутила, как по всему телу расползлась невесомость вкупе с теплом. Не испепеляющим дотла, а согревающим равномерно. И на самом краешке ускользающего, шатко балансирующего на границе между явью и сказкой рассудка промелькнула шальная мысль. Поцелованная солнцем. Прозвище, которым частенько награждают таких, как Айне. Но именно ей повезло воплотить его в жизнь буквально. Мелочь, не несущая в себе никакого подтекста. Это же не подлинный поцелуй, не признание какое-то, но почему-то все равно так приятно. Мелочь, от которой сердце счастливо забилось, а душа обрела неслыханную прежде умиротворенность. Разморенная вином, переполненная вплоть до рыжей макушки самыми светлыми чувствами, девушка крепко уснула, чтобы на утро проснуться совершенно исцеленной, как ей и обещало само Солнце.