White Katana -Valkyrie
Когда Тэхён садится и закидывает ногу на ногу, кожаный диван отзывается привычным поскрипыванием, словно обнимает фигуру и ненавязчиво отгоняет мелкие проблемы и мысли, витающие в вампирской голове. Странное ощущение спокойствия, царящее в груди каждый раз, когда он переступает порог кабинета главы клана, усиливается именно в тот момент, когда Тэхён садится на лишенный вычурности и изысков самый обычный черный кожаный диван. В кабинет Мин Юнги — главы Сеульского вампирского клана — Тэхёна привела достаточно веская и серьезная причина. Несмотря на то, что Ким правая рука главы и, фактически, является его самым приближенным и доверенным лицом, а, значит, должен обладать недюжинным самоконтролем над проявлением эмоций, сейчас его все равно немного потряхивает при встречах тет-а-тет с Юнги. Тэхён не скажет, что у Юнги сложный или противоречивый характер, ведь подобное нельзя сказать про вампира, который живет в этом мире уже больше шести столетий, и есть что-то такое, что заставляет внимательно слушать Юнги, вдумчиво относиться ко всему сказанному и тщательно подбирать слова в стремлении как можно грамотнее и правильнее поддержать разговор. Все же не зря Мин Юнги назначили главой клана на совете, произошедшем сто тринадцать лет назад в Унчюсе после ухода в своеобразную отставку предыдущего главы клана Ким Намджуна, который, к слову, является сводным братом Тэхёна по извилистой отцовской линии. — Ты уверен в этом пареньке, Тэхён? Входная в кабинет дверь бесшумно открывается, и Тэхён, сидящий на диване и бездумно покручивающий пальцами серьгу-колечко в левом ухе, провожает зашедшего Юнги медленным взглядом. Сев в высокое кресло и пододвинувшись к крепкому столу из черненого дерева, Мин сцепляет ладони в замок и подпирает ими подбородок, сохраняя при этом расслабленную позу, но не прекращая так пристально смотреть на Тэхёна своими раскосыми лисьими глазами со слегка приподнятыми вверх внешними уголками, отчего Ким выпрямляется и садится ровно. — Абсолютно уверен. Желающих обрести бессмертную жизнь непозволительное количество, и многие из них готовы на всевозможные пути и хитрости, чтобы достичь желаемого. Они могут прикидываться невинными овечками, а затем вставлять в спину нож по самую рукоять. Ты сам прекрасно это знаешь, хён, согласись? Юнги по-кошачьи лениво моргает, будто мыслями находится очень далеко от рабочего кабинета с собеседником в виде Тэхёна, и криво ухмыляется, после чего раздраженно поджимает губы. — Теперь ты будешь всегда напоминать мне о той единственной оплошности? — До тех пор, пока ты не перестанешь сомневаться во мне, хён, — на губах Тэхёна играет обманчивая проказливая улыбка. За все года, проведенные в клане, Юнги научился читать Тэхёна как открытую книгу, следовательно, в данный момент прекрасно видит чужое внутреннее напряжение и хорошо скрываемую смесь эмоций, состоящую из волнения и затаенного страха. Слово Юнги всегда остается решающим: одной фразой он может изменить судьбу и существование любого вампира, состоящего в клане, и Ким не является исключением из правил. С губ Тэхёна не сходит чуть натянутая улыбка, а взгляд черных из-за давней охоты глаз остается ясным, пронзительным и морозящим, точно зимний воздух одной из северных стран, по которым путешествовал Юнги во времена своего отшельничества. — Моя давняя ошибка не означает сомнения в твоих планах и действиях. Не забывай, мы должны вести скрытный образ жизни, ничем не выдавать своё существование и не нести своевольный вред окружающим, а тех, кто нарушил данные и одни из главных правил, ожидает только один исход — смерть. Как и новообращенного, так и того, кто обратил и взял его под опеку, Тэхён. Думаешь, почему новая кровь появляется в нашем клане крайне редко? Мало кому хочется брать на себя ответственность и отвечать за ошибки своего подопечного. Я хочу, чтобы ты помнил об этом, Тэхён, и со всей серьезностью подошел к теме начального опекунства неразумного вампирского ребенка. Остальное меня не особо интересует, — четко излагает Мин. Тело Тэхёна немного расслабляется, и он откидывается на спинку дивана с таким выражением лица, будто с его плеч спали все жизненные тяготы. Ким прекрасно понимает, что опасения Юнги не безосновательны и не возникли на пустом месте. Чуть более века назад Мин дал разрешение на обращение совершенно обычного юного человека. Тогда в холодном сердце Юнги теплилась вера в лучшее, и он думал, что поступает правильно, вот так давая новую жизнь человеку и беря его под свое крыло, но обернулось все совсем не так, как он предполагал. Тот новообращенный вампир со своим появлением принес хаос в размеренную жизнь Сеульского клана. Он не только обвел Юнги вокруг пальца, умудрившись каким-то чудесным образом до беспамятства влюбить его в себя, но и с помощью новых обретенных сил решил вершить правосудие по-своему, а именно — в одну особо морозную зимнюю ночь зверски убил несколько высокопоставленных семей, чем поставил под огромную опасность сам клан. Естественно, содеянное ударило по Юнги словно обухом по голове, выбило из-под ног твердую почву и растерзало его сердце на малейшие кусочки. Мало того, что пришлось потратить некоторое время, чтобы найти преступника, так ещё связать его смогли несколько взрослых и древних вампиров, так как в новообращенном сил чуть больше из-за человеческой составляющей крови, оставшейся после обращения. Проводить казнь вызвался сам Юнги и, с трудом сдерживая ледяную ярость, сковавшую грудь плотным кольцом, убийственно спокойным голосом зачитывал нарушенные пункты свода правил и параллельно с этим словно умирал сам, осознавая, что позволил себе сильно влюбиться и в итоге остаться обманутым. Тэхён, как правая рука главы клана, во время казни находился рядом и принимал в ней полноправное участие. Повидавший многое за свою долгую жизнь Ким все равно не сразу смог забыть предсмертный хрип сквозь плотно сжатые зубы, звук рвущейся кожи и треск переломанных шейных позвонков, чужие глаза, — ярко-красные, горящие лихорадочным огнём, — в которых не было ни малейшей крупицы сожаления за совершенные деяния. Воспоминая до сих пор слишком живые, будто все произошло буквально вчера, и если Тэхён смог пережить тот период, хотя получилось это у него не сразу, так как это была первая казнь, в которой он принял непосредственное участие, то Юнги до сих пор часто прокручивает в памяти каждый момент. Ему, как главе клана, пришлось собственными руками лишить жизни любимого человека, который, хрипя и плеваясь желчью, с маниакальным хохотом признался, что использовал его, что уже давно нашел всю необходимую информацию, втерся в доверие, влюбил в себя и использовал Юнги в своих целях, так как хотел отомстить убийцам своей семьи. Желание Тэхёна обратить Чонгука и взять его под свою опеку действительно беспокоит Юнги. Он переживает, что Чонгук не сможет свыкнуться с новой жизнью, сорвётся и совершит много ошибок, итогом которых станет казнь и его самого, и Тэхёна. Юнги не хотелось бы лишиться второго после себя вампира в клане. Слишком он привык к Тэхёну. — Я помню об этом, Юнги-хён. Я обещаю, что с Чонгуком не возникнет проблем, и я сделаю все возможное и невозможное, чтобы он стал достойной составляющей твоего клана. Просто верь мне, прошу. Сеул, 30 декабря 2019 года, 21:36.White Katana — Fade
Тэхён настолько сильно зарывается в свои мысли, ворочает их и пытается разложить по полочкам, чтобы наконец-то обрести в них порядок, и все старания с треском прокаливаются. В попытках отвлечься он меряет быстрыми шагами большую комнату, служащую главным залом особняка, но невольно прибавляет скорость и вскоре расплывается в стремительно мелькающее темно-зелёное пятно. Чон Чонгук занимает все его мысли. Абсолютно все мысли, при этом вытесняя любые другие. Охота и собственное питание уходят на второй план, нюансы работы в клане так же лениво плавают где-то на задворках сознания, потому что этот парнишка, вольготно развалившись, оккупировал тэхёнову голову. Параллельно с этим Ким волнуется. Реально волнуется. Предыдущей ночью он впервые укусил человека для обращения и, распоров клыками свою ладонь, дал выпить своей крови — темно-красной, почти чёрной. Мертвой. Сдавленный всхлип, с третьего этажа особняка донесшийся до чуткого слуха Тэхёна, отвлекает от тяжёлых раздумий. Отбросив все мысли, он стрелой мчится на звук и, преодолев все ступеньки лестниц, вихрем врывается в спальню, выполненную в царственных бордовых оттенках. На широкой двуспальной кровати мечется в агонии Чонгук: превращение постепенно подходит к концу, и тэхёнова вампирская кровь, выжигая каждую клеточку молодого поджарого тела, практически побеждает. Тэхён усаживается на край кровати и машинально хватает Чонгука за огненно-горячую ладонь, который тут же болезненно стонет в ответ. Чонгук ворочается, ерзает, хрипло сипит, пытаясь вдохнуть теперь уже ненужный воздух, облизывает сухие губы. Он постоянно порывается вырвать свою руку, потому что в один момент кажется, что ладонь скована льдом и раскрошится на осколки, а спустя секунду буквально погибает от обжигающих языков пламени, лижущих чувствительную кожу на пальцах. Чонгук хочет сесть, на ощупь нашарить столбик кровати сбоку от себя, постараться встать на ноги и найти Тэхёна. Найти Тэхёна и сказать, что все получилось. — Чонгук-а, спокойно, детка. Лежи, не вставай, я рядом, — Ким давит на чужую голую грудь, чувствует, как под кожей перекатываются литые мышцы, и оглаживает плечо, стараясь ласковым движением принести немного спокойствия обращаемому. — Хён, я… — обращение на финальном уровне заставляет содрогнуться из-за волны ослепляющей боли, волком взвыть, скинув руку Тэхёна с себя и скрючившись, завалиться на бок, прижимаясь к бедру вампира. Зубы звонко клацают друг об друга. Не теряющее надежды на победу сердце заходится в настолько зашкаливающем ритме, что этот самый ритм чувствуется в висках. В голове полнейший кавардак. Вся какофония звуков, начиная от почти неуловимого дыхания Тэхёна, шелеста его одежды и заканчивая далеким гулом машин, изредка проезжающих по межгородской магистрали, чернявой змеей рассекающей лес, набатом бьет по барабанным перепонкам. Чонгуку кажется, что он угодил в воронку, в зыбкое болото, у которого только одна цель — взять в свою власть и уничтожить. После очередной и последней волны боли восприятие окружающего мира пропадает и по измождённому организму растекается долгожданное приятное облегчение. Чонгук приоткрывает губы, снова вдыхая и выдыхая полной грудью, и Тэхён, аккуратно прикоснувшись к верхней губе и приподняв ее наверх, с интересом рассматривает маленькие аккуратные клыки. — Какие прелестные маленькие клычки, вампирский малыш, — искренне восхищается Ким. — Поздравляю тебя с новым днем рождения и новой жизнью, Чонгук-а. Он оставляет на прохладных сухих губах легкий целомудренный поцелуй, большими пальцами рук ласкает острые скулы свернувшегося в клубочек доверчиво жмущегося Чонгука и любуется-любуется-любуется. На первый взгляд кажется, что после обращения Чонгук совсем не изменился, но, если присмотреться, то можно заметить, что кожа приобрела более холодный оттенок, все недостатки в виде осунувшегося вида и темных кругов под глазами пропали. Температура тела становится ниже, само тело на ощупь напоминает мрамор, покрытый дорогой лоснящейся шелковой тканью. — Детка, тебе необходимо прийти в себя. Обращение всегда дается трудно, — проведя по чонгукову плечу, Тэхён мягко давит на него, чтобы Чонгук лег на спину. — Побудь со мной, пожалуйста, — клацает зубами Чон и, случайно прокусив нижнюю губу клычками, тихо ойкает и неумело зализывает кровь, выступившую алыми бусинками. — Я ведь хотел сам найти тебя, хотел сказать, что все получилось, Тэхён-а, а ты зря беспокоился. Побудь со мной… так много звуков, так много запахов, это непривычно и сводит с ума… Лихорадочный шепот заставляет Тэхёна смягчиться, лечь рядом на кровать и позволить обвить себя руками и ногами, уткнуться кончиком носа в изгиб шеи. Изловчившись, Ким цепляет уголок плотного покрывала и накрывает им себя и Чонгука. — Поспи, это последний полноценный сон в твоей жизни, поэтому насладись им сполна, — шепчет он, смахнув с чонгукова лба прилипшие пряди волос и обняв его. Через несколько часов, когда тяжелое зимнее небо едва начинает светлеть, Чонгук просыпается совсем другим, а Тэхён, сталкиваясь с сонным взглядом ярко-красных глаз, понимает, что окончательно пропал. Сеул, 31 августа 2020 года, 23:18.White Katana — Escape
На старом бугристом асфальте, испещренном длинными извилистыми трещинами, в ямах постоянно скапливается дождевая вода, которая не успевает испариться, ведь погода в последнее время превратилась в осеннюю: конец августа ознаменовал резкое похолодание, ветра принесли с собой тяжелые и темные дождевые облака и, казалось, над всем Сеулом успело воцариться отвратительнейшее состояние меланхолии, апатии и безрадостности. Когда в мелкую лужу наступает нога, обутая в высокие чёрные ботинки на мощной рельефной платформе, вода, возмущённо всплеснувшись, грязными потоками выливается в разные стороны и тут же стекает обратно, оставляя вместо себя блеклые разводы на носке ботинка. Следом за Чонгуком, напролом идущим по дороге и плевавшим на всю грязь и слякоть, Тэхён аккуратно обходит лужу, явно стараясь не запачкать брендовую обувь одной известной марки, за которую он отвалил, наверное, целую кучу денег. Дождь не прекращается уже вторые сутки: то стихает, становясь практически незаметным и раздражающим лишь в те моменты, когда тучи, застилающие небо плотным серым покрывалом, явно веселясь, скидывают капли на кончик носа или в глаза; то, наоборот, становится настолько сильным, что превращается в непроницаемую водную стену, за которой не удаётся разглядеть ровным счётом ничего. Некоторые участки города немного подтапливает, особенно расположенные вдоль реки, разделяющей город на две половины. Вряд ли бы кто-то добровольно вышел на улицу в такую мерзкую погоду, что нельзя сказать о Тэхёне и Чонгуке, которые целенаправленно преследуют одну несчастную жертву, в полном одиночестве слишком поздно скитающуюся по пустынным улицам. — Подожди, — на выдохе одними губами проговаривает Ким и кончиками пальцев прикасается к широкому плечу, скрытому под мокрой из-за дождя кожаной курткой. — Видишь? — Что именно? — свистящим шёпотом интересуется Чонгук, не отводя взгляд от фигуры, что-то методично выискивающей в высоких кустах вдоль старого тротуара с развалившимися бордюрами. — Ищет закладку, — лаконично отвечает Тэхён. И действительно, худосочная бледная девушка, одетая в старые затасканные вещи, казалось, наплевав на непогоду и грязь, практически полностью зарывается в кусты, с листьев которых при малейшем движении градом осыпаются капельки воды. Досадливо поджав губы, Чонгук оглядывается на Тэхёна, который не перестаёт мягко массировать чужое плечо и при этом улыбаться, как кот, урвавший для себя самую вкусную рыбку. — Я тебе уже говорил, что ты всегда оказываешься прав? — Буквально только что, — в глазах цвета красного вина плещется веселье вперемешку с хитростью, и вампир, не выпуская из поля зрения девушку, добавляет: — Детка, твоё внимание должно быть сосредоточено на ней, а не на мне. Интересно, коим образом ему необходимо сосредоточиться на жертве, если за спиной стоит самый настоящий искуситель, который знает, как прикоснуться и как сказать, как посмотреть и пробудить в Чонгуке волну определённых эмоций, вызванных невзначай брошенной фразой. — Я стараюсь, — выдохнув, как можно спокойнее отвечает Чонгук, на что Тэхён, с тихим гортанным смешком скользнув рукой под кожанку, кружит холодными пальцами по чужой гладкой коже на пояснице и слегка царапает ногтями, цепляясь за пояс черных скинни. — Детка, ты плохо стараешься, твоя жертва уже успела найти закладку, а теперь спешит к крыше, — дыхание опаляет шею ровно настолько, насколько это возможно для вампира с замедленным сердцебиением и пониженной температурой тела. Напоследок Тэхён клыками легко прикусывает индастриал в чонгуковом ухе и кончиком языка поддевает серебристые металлические серьги-колечки в мочке. — Хорошо, я буду лучше стараться. Обернувшись и по-хозяйски положив руки на талию Тэхёна, он рывком притягивает его к себе, что столкновение двух тел отдаётся приятной вибрацией в груди у обоих, и молниеносно припадает к податливым мягким губам, чередуя широкие мазки языком по верхней губе и слабое покусывание нижней — именно так, как нравится Тэхёну; на что сам Ким, вплетая пальцы во влажные из-за моросящего дождя длинные волосы Чонгука, довольно резко тянет за прядки, перебирает их между прохладными подушечками пальцев и, слегка массируя кожу головы, надавливает на неё — именно так, как нравится Чонгуку. — Если мы будем продолжать в таком темпе, твоя первая самостоятельная охота сорвётся, ты ведь это понимаешь, детка? — нехотя оторвавшись от Чонгука, Тэхён руками обвивает его шею и, пытаясь восстановить дыхание, прерывисто дышит. — Я уже называл тебя любителем прерываться в самый неподходящий момент? — Чонгук льнет к старшему, водя кончиком носа по его шее и оставляя на ней грубоватые поцелуи, вслед за которыми сразу же проступают маленькие красные метки, почти сразу же пропадающие благодаря быстрой вампирской регенерации. И это одна из причин, почему Чон не любит эту самую регенерацию: он отчаянно желает как можно дольше любоваться собственными метками, оставленными на мягкой золотистой коже Тэхёна, но как бы он ни старался оставить больше сильных и ярких меток, аж граничащих с кровоподтеками, спустя несколько часов от них практически ничего не оставалось. — Буквально только что, — почти чёрная в ночи темно-красная радужка для Чонгука персональный омут, в который погрузившись единожды, больше никогда не возжелаешь вынырнуть. — Но жертва не ждёт, детка, догоняй ее. — А ты? — не желая выпускать Тэхёна из объятий, Чонгук тянет время. — А я следом за тобой, — секундный поцелуй остаётся на губах сладкой патокой, — я следом за тобой. Чонгуку не остаётся ничего сделать, как нехотя отпустить вампира, повернуться к нему спиной и сосредоточиться на тонко улавливаемом пульсирующем запахе крови, перекачиваемой слабеньким человеческим сердечком. В голове вспышками мелькают картинки будущего наслаждения, когда Чон, изловив жертву, скрутит ее, зажмёт ей рот, чтобы в воздухе не промелькнул ни один лишний звук, и припадёт к шее, безошибочно впиваясь острейшими клыками в крупную артерию. Все картинки, мелькающие вспышками в голове, заставляют рот наполниться слюной, облизнуться и искривить губы в широкой хищной улыбке, при которой блеснули аккуратные треугольные клыки. — Она не ушла далеко, — довольно урчит Чонгук, все же делая шаг вперёд и одновременно с этим откидывая с лица влажные волосы. Дождь превратился в изморось, паутинкой обвивающую тело и липнущую к коже. — Поспеши, детка. — Я хочу… хочу дать ей немного форы, ведь это ее последние минуты, — зверский голод немного притупляется проснувшейся жалостью, на что находящийся позади Тэхён, тихо цокнув, обходит Чонгука и обхватывает его лицо ладонями. — Я предполагал, что подобное возможно, — вкрадчиво говорит он, — думаешь, мы зря начали с тех людей, которых не жаль? Нет, они не мусор, — большими пальцами Тэхён невесомо надавливает на округленные чонгуковы губы, когда тот явно хотел что-то сказать в ответ, — они не мусор, Чонгук-а, но подобные ей своими поступками испортили свои жизни, перечеркнули пути к светлому будущему и скатились на самое дно. Может быть, погубили чужие жизни. Да, здесь есть те, кто невинно оступился, а есть те, кто взращивали в своей душе с самого детства все отрицательные качества. — Вампиры тоже не идеальные, — прикрыв глаза и наслаждаясь прикосновениями к лицу, возражает Чонгук. — Не идеальные, — эхом повторяет Тэхён, — но мы можем сделать что-то хорошее хотя бы изредка. Понятное дело, что первая охота должна быть на более слабую и беспомощную жертву, чтобы была возможность приноровиться, научиться и… Чонгук, просто сделай это. Я чувствую твой голод, комом сидящий в горле, сдавливающий виски и заставляющий думать только об одном. Чонгук-а, глубоко вдохни и выдохни. Очисти свой разум и сконцентрируйся только на охоте и жертве. Все остальные эмоции и переживания блокируют твою жажду, — Тэхён мягко ласкает шею Чонгука, в то время как тот, послушавшись совета, дышит полными легкими. — Чувствуешь запах, да? — Да, — незамедлительно отвечает Чонгук. — Больше ничего не нужно, следуй за запахом. Стань охотником, — напоследок оставив на прохладных губах легкий поцелуй, Тэхён делает шаг назад и отходит за спину Чонгука. Снова сделав глубокий вдох и сильнее ощутив вкус крови, витающий в воздухе, Чонгук сначала несмело шагает вперёд, затем ещё, и в его голове моментально отключаются вся смесь человеческих эмоций и звуков: сожаление, легкое волнение и страх из-за первой охоты, раздражение, появившееся с усилившимся дождем и нервирующий звук чавкающей грязи под подошвами ботинок. Остались только две цели: поймать и уничтожить. Стрелой рассекая воздух, Чонгук успевает наслаждаться пока что непривычной для него скоростью, восторгом осевшей на задворках сознания, и предвкушать звук прокола клыками тонкой и нежной кожи и первый глоток алой крови, огненным потоком заполняющий рот. Он догоняет жертву буквально за несколько секунд, так как человеческая скорость просто смехотворно медленная по сравнению с вампирской, скручивает не ожидавшую нападения жертву, железной хваткой зажимает ладонью чужой рот, в котором теперь уже навсегда застрял немой крик, и, словно легкую пушинку, оттаскивает в сторону от тротуара, в заросли разросшихся и неухоженных кустарников, больше похожих на дикий бурьян. Жертва отчаянно пытается брыкаться, сопротивляться и цепляться за свою никчёмную людскую жизнь, утопленную в наркотиках, алкоголе и притоне, постоянными клиентами которого всегда были сальные мужики. Откуда Чонгук это знает? Он чувствует. Чувствует и ощущает гораздо больше, чем обычный человек. Он видит жизнь жертвы в ее мутных покрасневших глазах, на дне которых плещется липкое болото безысходности и загнанности в угол. — Теперь тебе будет спокойно, — почему-то шёпотом уверяет Чонгук, и жертва, взбрыкнувшись в последний раз, сдается, расслабляется и мешком повисает в удерживающих руках. В темно-серых глазах, подернутых дымкой, отчетливо видна обреченность, смешанная с принятием и щепоткой радости. Похоже, жертва сама рада своей скорой кончине. Как интересно. Слабо дёрнув плечом, жертва пытается склонить голову в сторону, Чонгук перехватывает тело и одним плавным движением скидывает слипшиеся мокрые волосы с болезненно-желтоватой кожи, сию секунду покрывшейся мурашками. Жилка бьется быстро и хаотично, предавая трепещущее в груди сердце, и Чонгук, открыв рот, без промедления впивается острейшими клыками в кожный покров, а жертва не сдерживает сдавленный всхлип от пронзившей боли. Кровь, горячим потоком омыв внутреннюю поверхность губ, заполняет рот и бьет в нёбо волной, схожей со штормовыми морскими волнами. С каждым новым глотком Чонгук чувствует, как его тело наполняет невиданная ранее сила, и это ощущение никогда не сравнится с донорской кровью, которой он питался раньше, пока в клане его не посчитали готовым к настоящей охоте. С каждым новым глотком жертва в его руках ослабевает все сильнее, ее дыхание становится крайне медленным и малозаметным, а в уголках глаз скапливаются непрошеные слезинки и, двумя тонкими полосочками проскользнув по вискам, теряются где-то в волосах. Кровавый поток постепенно слабеет, и Чонгук, не желая отрываться от раны на шее, собой больше представляющей не аккуратные следы от клыков, как у Тэхёна, а месиво из кожи, мышц и сосудов, до хруста костей стискивает в руках тело, уже повисшее безвольной куклой. Слишком мало. Хочется ещё и ещё. Хочется искупаться в крови, точно в озере. Хочется иссушить до последней капли. Когда на плечи ложатся ладони, Чонгук недовольно дергает плечами и утробно рычит, не переставая высасывать остатки крови. Это его добыча, и он не собирается делиться ей с кем-либо. — Детка, ты прекрасно справился, оторвись… Ты сейчас вгрызёшься до позвоночника, Чонгук! Чонгук! — нависая со спины, Тэхён ловко и с силой сжимает чонгуковы скулы, вынуждая того разжать челюсти, оторваться, медленно повернуть голову и одарить нарушителя предупреждающим грудным рыком. — Не мешай, — предупреждающе шипя, грубо порыкивает Чонгук, а Тэхён находит это зрелище крайне увлекательным. В полутьме Чонгук похож на исчадие ада: мертвенно-бледная кожа, черные глаза возбужденно блестят и затягивают, словно воронка урагана; чернейшие, точно смоль, волосы, прилипшие ко лбу и скулам, хочется пропустить сквозь пальцы; до хриплых стонов искусать аккуратные губы и облизать подбородок, испачканный в крови. — Ты так смотришь на меня, Тэхён-а, — меж губ проскальзывает кончик юркого языка, оглаживает передние резцы и пару верхних клыков и размашисто слизывает остатки крови с края нижней губы, под которой прячется аккуратная родинка. — Так смотришь. С удивлением. И жадно. Очень жадно. Тэхён не успевает сказать что-либо в ответ, как Чонгук, отбросив в сторону тело с обезображенной шеей, резво притягивает его к себе и увлекает в настолько ненасытный поцелуй, что Ким, обвив широкую шею руками, максимально растворяется в поцелуе. Их поцелуй больше напоминает некое противоборство и попытки одержать верх над другим и от этого распаляет ещё сильнее, заставляет цепляться за губы напротив, прикусывать клыками и без стеснения пачкаться в крови чонгуковой добычи, оставшейся на лице. — Я тебе уже говорил, что ты восхитителен, Чонгук-а? — постанывает Тэхён, в то время как оголодавший Чонгук выцеловывает линию челюсти старшего вампира, слегка царапает острыми зубами кожу на шее и прикусывает ее, тут же зализывая следы. — Буквально только что, — рокочуще отвечает ему на ухо Чонгук, проводя языком по мочке, и Тэхён не сдерживает стон, пузырём лопнувший в горле. — Если безумие, то только с тобой, Чонгук-а, — отчаянно шепчет Тэхён, облизывая успевшие пересохнуть губы и прижимаясь к Чонгуку настолько плотно, что хочет раствориться в нем без остатка. — Если безумие, то только с тобой, Тэхён-а, и ни с кем больше.