Глупый вопрос

Разоришь ты мои сны, Пальцы переплетены. Будто чем-то опоён, Будто тело не моё. Пикник «До Содома далеко»

От сквозняка дверь номера захлопнулась с гулким грохотом. Глеб вздрогнул. До этого он лежал на кровати почти не двигаясь, молча замерев. Словно опоённый. По полу прокатилась пустая бутылка и звякнула о стену. В темноте комнаты над Глебом склонился Вадим, одним коленом между разведённых ног, ладонями в матрас по обе стороны. Глеб почти не видел его лица — щёки щекотали чуть влажные кудри. Они пахли Вадиком. Всё вокруг теперь пахло Вадиком — его запахом, потом, сигаретами, въевшимися в кофту духами, вином. Вадик словно окутывал, заполнял собой всё пространство. Из темноты Вадим коснулся его щеки, сначала легко, потом с силой провёл по скуле. Глеб под нажатием повернул голову набок — мозолистые пальцы спустились ниже, на шею, где бился пульс. …перед концертом Вадим, как обычно, постоянно репетировал. По многу раз отрабатывал — Глеб шутил, что брат сотрёт гриф и спалит гитару. В пустом зале Олимпийского искрой в гулкий купол взлетал «Опиум» — так, что горячо зудело внутри. Они крепкие и шершавые, эти пальцы — под ними заполошно бьётся кровь в вене, словно льнёт поближе. Пальцы, стёртые их песнями. Вдруг прикосновение исчезло. Глеб рефлекторно зажмурился, но не успел прогнать мысль — как будет к коже отрепетированное сотни раз соло, когда эта ладонь обхватит и сожмёт его член, станет ласкать и натирать не хуже грифа. Больнее, жёстче, слаще. Теперь к шее приникли губы — Глеб снова вздрогнул, по телу сошли кусающие мурашки. Он знал, что всё не так, и сам себе не верил — но темнота, защищённость и возбуждение связывали его. Всё, что он смог, это схватить брата за предплечье. Цепляясь за него, а не останавливая. — Вадик. Что это? Что это всё… — проговорил Глеб сухими губами. Так глупо. Вадим фыркнул — тепло разбежалось по шее. Переместился к уху и прошептал в него звонким шёпотом, наполняя им голову как туманом: — Инцест. Инце-с-с-ст — со свистящим «с», что отзывается и бьётся внутри. Тонкая струна, острая иголка, что ёрзает и ёрзает, не даёт успокоиться, дрожь, дребезжание — во рту, в горле, в груди, между ног. Всё, спазм, взорванный блеф. Глеб сжал губы, стиснул зубы, чтобы не дать чувству вырваться со стоном наружу, не дать понять — и вымученно-сладко подался вперёд.