Дороги

      Габриэль вдыхает затхлый воздух заброшенного помещения и выдыхает сквозь стиснутые зубы. По своему химическому составу воздух почти не отличается от того, что дома, но всё равно кажется чужим. И мир вокруг тоже — незнакомый, странный. Чуждый.       Господи, да он ведь совсем не ходок в иные реальности, этим занимается Хино и её родня, так что же он здесь делает?!       Господь не отвечает. Он уже четыре сотни лет не отвечает. Гэб помнит, вопрошает уже скорее по привычке, без надежды на ответ.       А ведь он просто хотел найти пару книг о рунах в гильдейской библиотеке. Взялся за ручку двери — и теперь помнит только тьму и змеящийся сквозь нее серебряный поток, распахнутую дверь на другом его конце. И этот странный мир.       Он хотел вернуться назад по этому же пути, но почему-то это не сработало, оказалось, нужно искать другой. Хорошо, он запомнил ощущения, когда только открылась та дверь.       Тогда он разослал по округе своих «соглядатаев», как он их иногда называет, разузнать, что за существа здесь живут, что это вообще за мир, чем он дышит. Слишком далеко уйти от него они не могут, но и того, что они нашли и пересказали ему, хватило сполна.       А потом он ощутил то, чего не чувствовал уже очень-очень давно. Он ощутил ангела. И возликовал: Господи, если Ты всё же слышишь меня, спасибо Тебе за то, что провел в мир, где они живы! Как оказалось, рано порадовался.       И вот, он здесь, на заброшенном складе, куда его привели ощущения. В ловушке из святого масла. А перед ловушкой — двое озадаченных смертных. «Они ловили другого» — смертные не говорили этого, но Габриэль и сам догадывается. Он еще раз оглядывается и медленно, не делая резких движений, садится, скрестив ноги, на пол в самом центре ловушки. Будь в нем все два метра роста, коленями он бы задел пылающие огнем края ловушки, но, слава Богу, он все-таки чуть пониже двух метров и с горем пополам устраивается в ней без существенных потерь (неприязнь на грани недозволенного ему страха маленьких замкнутых пространств удается временно заткнуть и затолкать поглубже внутрь.) Гэб шарит по карманам и достает пачку сигарет — судя по всему, он здесь надолго.       Первого смертного, который пониже ростом и коротко острижен, зовут Дин. Второго, высокого и с волосами до плеч, — Сэм. Они братья. Конечно, Габриэлю этого никто не рассказывает, но ведь он обязан всегда знать чуть больше, чем другие, верно?       Гэб, не прекращая курить, приглядывается к ним обоим, нервно снующим по помещению, и парой человеческих глаз и множеством непроявленных в реальности, но все равно зрячих, глаз на непроявленных же крыльях. Несколько пар, не успевших вернуться к нему до того, как он угодил в ловушку, следят за ними со стен и потолка. Вглядываясь в самые их души, Гэб замечает то, что его чутье приняло за ангела и ему хочется дать самому себе подзатыльника посильнее. Ангельское благословение. Знак защиты, в самом деле несущий в себе часть благодати благословившего ангела. «Какое позорище», — ехидно шепчет внутренний голосок. — «Ты так давно не видел других ангелов, что уже не в состоянии отличить ангела от смертного под его защитой» «Заткнись» — мрачно ответствует Гэб и тот и в самом деле замолкает.       Четыреста лет, на самом деле, не такой уж большой срок для фактически бессмертного существа. Но эти четыре сотни лет назад последний из известных Габриэлю ангелов ушел из его мира. Он остался один. — Так кто же ты? — Я уже отвечал на этот вопрос. Моё имя Габриэль. Я был стражем ангельского Града. — Город, который ты назвал, никогда не существовал. Мы бы знали, если бы он был.       Конечно, не существовал. В этом мире его никогда не было. Нет. Этого мира не было, когда Град был жив. Габриэль такие вещи чувствует.       Цафрон. Город-свет. Холодный белый свет ангельских одеяний, крыльев. Свет, отраженный стенами зданий, а зимой — снегами и громадами айсбергов. Скрип, порождаемый их движением, казался ему тогда самой прекрасной в мире песней. Важнее был только Его Голос. — И, тем не менее, я говорю правду. От того, что вы множество раз зададите один и тот же вопрос, ответ не поменяется.       Только поздно уже. Раздраконенная память воскрешает в памяти одну за одной улочки, закоулки, дома и жителей их. Он был бессменным стражем Града Цафрон семьсот лет. Хороший срок, а?       Хороший, пока Господь не решил, что его новое творение гораздо интереснее, чем нынешний мир, населенный драконами, ангелами и демонами, волшебниками и лишь горсткой простых людей. И что ангелы ему пригодятся в новом мире. Часть ушла сразу, остальные оказались втравлены в бойню с демонами на фоне войны людей и драконов. А любимая песнь теперь вестник помутнений рассудка. Так не бывает. Разум ангелов кристально ясен, это аксиома. Не бывает. Но почему-то случается.       Смертные говорят что-то. Не ему, переговариваются они меж собой, но Гэб не может разобрать, о чем. Сквозь скрежет ледяных осколков в голове он слышит лишь один Голос. — Ангелы из этого мира уходят по Моему велению и нужде. Однако, и за этим миром нужен присмотр. Посему, ты останешься здесь. Присматривать. — Гэба Слово Его застало на руинах Града и сейчас он словно снова стоит на бывшей центральной площади среди пыльных и местами окровавленных камней и остовов зданий. Гэб осторожно встряхивает головой и видение распадается, только скрежет в голове не утихает. «Это крыша у тебя едет», — язвит внутренний голос. — «Вы когда-нибудь видели сумасшедшего ангела? А он вот он»       В очередной раз шикнуть на него Гэбу мешает нарастающий шум в ушах. «Что это?» — мысли положено быть панической, но почему-то выходит вялой. «Ты оставил пос-с-ст», — голосок все тот же, но теперь он будто бы шипит и рычит одновременно. — «Подобных тебе с-с-сотвор-р-рили так, что вы обязаны что-то бер-р-речь. А ты бр-р-рос-с-сил то, что тебе велели охр-р-ранять. Это твоя плата»       Смертные странно на него косятся, хотя внешне он совершенно в порядке, а затем вдвоем выходят в соседнее помещение. Собираются кого-то позвать, понимает Гэб. Что-то подсказывает, что своего защитника, но эта мысль радости не приносит. Лишь сильнее скрежещут ледяные осколки.       Перед глазами плывет, но Габриэль заставляет себя подняться и стоять прямо и твердо, а картинку перед глазами — проясниться. Только шум в ушах, набат Слова, не то приговора, не то приказа, и память о разрушенном городе-жизни неспособно утихомирить никакое чудо.       Вошедший вслед за смертными ангел юн (чего не скажешь о его смертном сосуде. Еще странность: или только с этим так или вовсе всем ангелам здесь нужно вселяться в смертных, чтобы с ними контактировать) и темнокрыл. Но благодать его — белее северных снегов. И имя звучит капелью, переговором дождевых капель. — …Он назвался Габриэлем. — сквозь песнь айсбергов в голове Гэб почти не слышит слов, скорее читает по губам говорящих. — Но ты же знаешь, мы уже с ним сталкивались, это точно не он. Ну, либо у вас дофига тезок. Он сказал, что был стражем какого-то города. Цафон вроде бы. — Цафрон. — машинально поправляет ангел, а потом, осознав услышанное, удивлённо вскидывается. — Погоди, что?! — Что вообще за город такой? Мы никаких упоминаний не нашли. Даже в записях. — Ангельский Град в далеком мире в половине вселенной пути отсюда. — с нескрываемой тоской произносит ангел, — Но он давно разрушен, а ангелы ушли из того мира. — Почти все. Я остался. — голос звучит хрипло и как будто сквозь толстый слой ваты. Словно из-за близости ангела, скрежет ледяных осколков нарастает все сильнее и готов уже раскроить его голову надвое. — Раз вы всё выяснили, можете меня выпустить? Мне еще назад возвращаться. Если вам это так важно, я клянусь Сердцем своего Мира и семью его ветрами, что уйду сразу, как только погаснет последний язык пламени.       Братья переглядываются и вопросительно глядят на ангела. Тот неуверенно кивает: — Да. Да, наверное, этого достаточно. Дин, загасите ловушку, пожалуйста. Я потом все объясню.       Когда же огонь наконец затухает, Гэб переступает через выгоревший круг и, не оборачиваясь, уходит. Сквозь скрежет льда в голове пробивается иррационально-паническое: «Я хочу домой» — и повторяется, как закольцованная запись.       Его шатает, он надеется, что не слишком заметно, перед глазами снова плывет. Еще одна иррациональная мысль: ему кажется, что еще шаг — и он упадет. Но он заставляет себя делать новые шаги, даже несмотря на то, что на месте этого странного мира восстает из пепла памяти Цафрон — белые стены, каменные мостовые. И запах крови и пыли. Никакое чудо не разгонит это марево.       Последняя дверь. Распахнуть, вдохнуть свежий воздух. Плевать, что странный, главное — свежий, чуть-чуть хотя бы прояснить мысли. Распахнуть двери и столкнуться в них с… — Хино? — Гэб! — у женщины высокий голос, удивленный — взлетает под темнеющее языком пламени костра путешественника и прерывается сквозь невыносимый шум. — Что ты здесь делаешь, Хино? — Ищу тебя. — она щурится и качает головой, — Но, во имя светлого ока Солнца, как ты вообще на ногах держишься в таком состоянии?! — и прохладным пальцами касается виска Габриэля. От этих касаний скрежет ледяных осколков в голове тишает и отступает, а Белый Град возвращается в глубины памяти, являя проясняющемуся взору старую заброшку и пыльную дорогу, ведущую в город, полный серых бетонных небоскребов. — Легче? — спрашивает Нацумэ и, дождавшись кивка, объясняет, возбужденно жестикулируя: — Понимаешь, у меня вышло из-под контроля новое заклинание. Сначала я думала, что оно просто взорвалось, но оказалось, что проложило тропу из гильдии сюда. Когда я хватилась, было поздно — ты уже попал на тропу и она увела тебя в чужой мир. Поэтому я пошла следом. — Нам нужно вернуться. Срочно. — Нельзя. — Хино качает головой. — Не прямо сейчас. Тебе было так плохо не потому что ты покинул мир, за которым тебе велели присматривать. Это все тропа. Когда идешь по ней впервые, она начинает испытывать тебя на прочность, пытается взять на излом. Все то горькое, что в тебе есть, она вытягивает на поверхность и заставляет переживать десятикратно. И если сейчас идти назад — станет только хуже. — Нас же хватятся. — Не-а. Мы вернёмся в ту же секунду, в которую пропал ты. Поэтому следующие, как минимум, пять часов мы проведем здесь, пока ты не придешь в окончательную норму. — И что же делать? — Для начала — выпить кофе. Или чаю. Давно доказано: горячее, сладкое и крепкое отлично помогает снять последствия первого перехода. Пойдем, тут недалеко есть кофейня. Сэндвичи там средненькие, но кофе… — Хино мечтательно жмурится, — Просто волшебный.       Гэбу остаётся только сдаться. — Ладно, кофе так кофе. Но ты мне обязательно расскажешь об этом мире! — О, с огромным удовольствием!