Луч солнца золотого

      Я не перестаю удивляться тому, что иногда преподносит людям жизнь. И особенно тому, что она преподносит мне.       У нас небольшой городок — спрос на такси невелик, ведь его целиком можно обойти всего-то за час. Но пассажиры всё же находятся, поэтому и доход какой-никакой имеется. Мне этого вполне хватает. Люди тоже разные попадаются — и инженеры, и весёлая молодёжь, и какие-то безумные строители в касках… Кого я только не встречал за свою «профессиональную» жизнь, некоторых не по одному разу. Люди у нас хорошие, как грится, это я точно могу сказать. С каждым найдётся о чём поговорить, что обсудить.       Знаешь, я помню тот вечер так детально, словно всё происходило, ну, скажем, позавчера. Еду я себе по тёмной дороге, тускло освещенной лишь редкими фонарями. На пассажирском сидении только что купленный свежий хлеб с откушенной мной же тёмной горбушкой и банка консервированной ветчины. Я еду и уже предвкушаю, как замечательно проведу вечер в компании бутербродов и горячего чая, читая томик Маяковского, а потом со светлыми мыслями заполночь лягу спать. Утром снова дорога, новые «старые» люди, интересные разговоры. Я, может, и кажусь беспечным, но планы выстраиваю на несколько дней вперёд! Легко строить планы, когда жизнь почти неизменна. Так вот, еду, а тут глядь — в свете фонаря по обочине бредёт человек. Высокий, статный, с лёгкой и бодрой походкой. Я чуть замедлился и мигнул фарами. Вы не поймите неправильно, я человек простой — вижу одинокого прохожего поздним вечером и, не раздумывая, притормаживаю. Мне ведь не сложно, мало ли подвезти надо? Городок у нас, конечно, тихий, мирный, но всякое может случиться, особенно, в темноте. Обычно почти никто не оказывается против, но тут человек, наоборот, прибавил шаг и пошёл быстрее. Снова приветливо мигаю фарами и еду за ним, не обгоняя. Опускаю стекло и с улыбкой выглядываю. — Вечер добрый! Подвезти вас, может? — бодро говорю я. Прохожий обращает на меня взгляд и останавливается. Я тоже останавливаю автомобиль и замираю, в некоторой растерянности глядя на плохо освещённое лицо незнакомца. Лицо незнакомца, которого я мгновенно узнал. После этого дар речи меня временно покинул, что бывает крайне нечасто. — Вы думаете, я вас ещё издалека не услышал и миганий не видел? Нет, не надо. Спасибо, сам дойду, — ответил мужчина глубоким мелодичным голосом. В его тоне не было злости, но и особой приветливости тоже. Он пошёл дальше, а я, наконец, вернулся с небес на землю. — Да вы… Боже мой, вы же Старозубов? А я вас сразу узнал! — я открыл дверь и одной ногой вышел из автомобиля, поднявшись. Всеволод снова остановился и обернулся, посмотрев на меня усталым взглядом. — Чего вы один пойдёте в такую темень? Такого артиста, как грится, грех не подвезти. Абсолютно бесплатно. Ну же, садитесь!       В какой-то момент я осознал, что сам не понимаю, что несу. Мною овладел какой-то совершенно неожиданный трепет от желания подвезти известного артиста, поэтому я просто говорил, что угодно, лишь бы уговорить его пройти в машину. Подвозил самого Старозубова… Вот будет, что людям рассказать!       Сам Старозубов посмотрел на меня долгим взглядом, явно сомневающимся, но затем со вздохом всё же подошёл к автомобилю. Я даже галантно открыл перед ним дверь и закрыл её, когда певец уже сел. Мысленно я ликовал. Мы поехали. — Куда едем? — Шершанский переулок, дом восемь. — Ооо, так долго бы вам ещё идти пришлось. Минут десять точно, — посмеялся я, чуть обернувшись на него. — Да как-то ходил раньше, живой пока что, как видите. Надеюсь, вы не подумали, что я только из-за вашего «бесплатно» согласился. Рубль вы свой получите. — А из-за чего же тогда? — невольно озвучил я напросившийся сам собой вопрос.       Всеволод промолчал и уставился в окно. — Слушайте, а чего же вы пешком ходите, а не со своим водителем ездите? Я думал, у вас, артистов, только так и бывает. — Так я и езжу. В кой-то веки решил пройтись пешком, а тут вы нарисовались. — Так значит, судьба такая, как грится. Точнее сказать, судьба вам пешком не ходить. Не судьба ходить… Ну вы поняли, — я снова рассмеялся от собственной неуклюжей фразы. Мельком я бросил взгляд на зеркало, чтобы посмотреть на Всеволода, и к своему удивлению увидел на его лице улыбку, абсолютно искреннюю. Похоже, что моя неловкость позабавила не только меня самого.       В жизни ты был совершенно иным. Те же глаза, те же руки и идеальная осанка, но вместо глуповатого шаблонного выражения нынешних певцов на лице была какая-то загадочность. Всем своим видом ты выражал стать, но вместе с тем я неосознанно ощущал некую хрупкость, которую ты старательно скрывал. Осознать это мне удалось уже потом.       Мы говорили о работе, о музыке. В основном спрашивал, как и всегда, я, и если сначала ты отвечал довольно сухо, то после мне удалось тебя разговорить. Затронул тему, неожиданно оказавшуюся для тебя важной. — Магомаева любите? — Шутите? Да он учитель всей моей жизни! Вот вы, например, знаете, что его голосом пел не только Трубадур из «Бременских музыкантов», но ещё и Атаманша с Сыщиком? — Ничего себе! Вот этого я не знал. Да и как-то не интересовался, если честно, — улыбнулся я. Кажется, нечто подобное я всё же слышал, но портить такой момент совершенно не хотелось. Глаза у тебя блестели. — Потрясающий артист, невероятный человек. — Да… Не то слово.       Мы уже подъезжали, и ты уже назвал номер парадной, но напоследок я решил как-то тебя порадовать. Я стал негромко напевать «Луч солнца золотого». Я заглушил автомобиль у нужной парадной, допевая припев, и с улыбкой обернулся, чтобы посмотреть на тебя. А ты сидел, слушал меня и улыбался. На этом я хотел было закончить, но внезапно ты подхватил и начал петь второй куплет. На этот раз заслушался уже я, испытывая небывалый восторг от возможности слушать тебя вот так, в собственной машине, а не на шипящей, в десять раз перезаписанной пластинке. Мне хотелось как можно сильнее и крепче впечатать эти секунды в собственную память. Второй припев мы допели уже вместе. — Ну что, я там ваши уши не повредил своим пением? — в шутку спросил я, глядя на тебя. Наши взгляды напрямую соприкоснулись, и что-то внутри меня отдалось глухим ударом. Ты по-прежнему улыбался. — Напротив, я хотел сказать, что вы замечательно поёте. — Разумеется, не так замечательно, как вы. А ведь ещё садиться не хотели! — Ну, вы ведь сами сказали. Судьба, — ты пошарил в кармане своего пальто, после чего протянул ко мне руку. Я раскрыл ладонь, и ты вложил в неё рублёвую монетку. Я вновь ощутил трепет, когда наши пальцы соприкоснулись — не то от самого факта соприкосновения, не то от холода твоих пальцев.       Ты поблагодарил меня и вышел, уходя к парадной всё той же лёгкой походкой, а я смотрел тебе вслед и улыбался. Когда ты скрылся за большой железной дверью, даже не обернувшись, я уехал. Уже у дома я обнаружил на заднем сидении крохотный листик с написанными на нём семью цифрами номера телефона. В ту же ночь я позвонил, и мы разговаривали чуть ли не до утра. Вот так моей компанией на вечер стал не только чай с бутербродами, но и сам Всеволод Старозубов.       Такое нелепое и в то же время красивое стечение обстоятельств — вот, что преподнесла мне жизнь в тот вечер.       Через день я забрал тебя возле здания студии звукозаписи, тоже вечером. Тогда я предложил тебе оставить машину и немного прогуляться возле твоего дома — в гости напрашиваться уж точно дурной тон, особенно такому человеку, как ты. После недолгих раздумий ты согласился, и мы гуляли около часа, снова разговаривая. На этот раз о литературе, о театре, о телевидении, обо всём, что приходило тебе или мне в голову. Тогда же я впервые услышал вживую твой смех. Постепенно мы стали проводить так время довольно часто. Ты просто звонил мне утром или вечером и назначал время и место встречи — мне оставалось только приехать и ждать тебя.       Однажды я забирал тебя с одного концерта, чтобы отвезти на другой. В руках у тебя был объёмный чехол с костюмом, а сам ты посмотрел на меня крайне обеспокоенным взглядом. — Быстрее, Федя, умоляю, нам надо как-то успеть доехать за десять минут. — Да ты не волнуйся, не кручинься. Глазом моргнуть не успеешь, уже там будем, — отшутился я, чтобы немного тебя успокоить, после чего завёл машину и поехал. Почти сразу я услышал с твоей стороны какие-то странные шорохи и возню, словно ты что-то искал. Я посмотрел в зеркало, но в ту же секунду едва не потерял управление от увиденного. — Сева, ты с ума сошёл? Ты что там делаешь? — я мельком обернулся и посмотрел на тебя, пока ты, по пояс обнажённый, судорожно пытался застегнуть голубые брюки. — Переодеваюсь! Мне нужно быть там уже в новом костюме, другого выбора нет. За дорогой следи! — сердито бросил ты мне в ответ, продолжая ёрзать и возиться с костюмом. Я послушно отвернулся, но по прежнему находился в лёгком недоумении от происходящего. Ещё несколько раз я бросал взгляд на зеркало, пытаясь отслеживать процесс твоего переодевания, ощущая, как к лицу прилила кровь от смущения. С ума сойти, переодеваться в моей машине… До такого мог додуматься только ты. И тогда я впервые, хоть и частично, но видел тебя обнажённым.       К счастью, переодеться ты успел. Даже умудрился завязать на шее какой-то шёлковый цветастый платок. Я сказал, что ты замечательно выглядишь, а ты смахнул испарину со лба и вздохнул. После этого ты хлопнул меня по плечу и, поблагодарив, вышел. — А с тем-то что делать? — я мельком посмотрел на брошенные в спешке элементы прошлого костюма и выглянул из окна, когда ты уже уходил. — Да делай что хочешь, хоть себе оставь! — крикнул ты мне, торопливо заходя в здание на высоченных белых каблуках. Боже правый, ну и мода… А костюм я и вправду оставил себе. Повесил на вешалку, пригладил, даже стирать не стал. Тобой пахнет, мне всегда нравился твой парфюм.       Всё спокойно шло своим чередом. Ровно до одного момента.       В очередную нашу встречу я решился приобнять тебя на прощание, а ты, словно в беспамятстве, сжал моё плечо и поцеловал меня. Мной овладели совершенно невероятные эмоции. В тот момент мне показалось, что я вот-вот сойду с ума, и оттого совершил ужасную ошибку — я в недоумении отстранил тебя и вытаращил глаза. Во взгляде напротив я увидел нечто, похожее на растерянность и испуг. — Что ты… — Ничего. Я… Ошибся. Я ошибся. Извини, — ты попятился от меня, бледнея и не зная, куда деть взгляд. Впервые на моей памяти у тебя был настолько потерянный вид. Очнувшись от шока, я схватил тебя за руку, но ты с силой вырвал её и побежал прочь. Бегаешь ты быстро, крайне быстро. — Сева! Да стой же ты, давай поговорим! — кричал тебе я, чувствуя, что не в силах догнать твои быстрые ноги, и начал отставать. Мне удалось настигнуть тебя у двери парадной, но было поздно — она захлопнулась буквально за долю секунды до того, как я успел бы подставить ногу. В сердцах я шарахнул по двери кулаком. — Сева!       Разумеется, мне никто не ответил. Дома я позвонил, но и там меня ждали лишь нудные гудки. Тогда я стал караулить тебя у твоего же дома, адрес которого я уже знал лучше любого другого в городе. Наверняка, именно такого исхода ты ожидал, а потому утром следующего дня рванул из своей парадной мимо меня с такой скоростью, что я едва успел выскочить из автомобиля. Мне удалось поймать тебя и ценой огромных усилий заставить сесть в машину. Сначала ты отбивался и кричал на меня — с твоим-то голосом это было особенно громко. Кажется, на нас даже оборачивались прохожие, но подойти всё же не решались, да и ты быстро затих. Видимо, понял, что совсем не в твоих интересах привлекать лишнее внимание — мало ли какие слухи ещё потом поплывут. Городок небольшой, а люди сплетни всегда любят.       Ты не смотрел на меня, а только нервно сжимал своими тонкими пальцами чёрный кожаный портфель. Впервые мы вместе сидели на заднем сидении моего автомобиля. — Чего тебе надо? Я уже извинился вчера. — Мне не нужны твои извинения, я просто хочу поговорить. Почему ты убегал и трубки не брал? Что за детский сад, Сева? — скорее всего, это прозвучало несколько строже, чем мне того хотелось, но я тоже был немало взволнован. Я захотел исправить ситуацию и показать, что расположен к тебе в исключительно добром ключе, поэтому взял тебя за руку. Ты снова выхватил её и, наконец, обратил на меня взгляд. Он был уже иным — в нём не было растерянности и страха. Я увидел раздражение и нервозность, но в то же время какое-то отчаяние и тоску, и это произвело на меня огромное впечатление. Никогда прежде я не видел у тебя такого взгляда. — Ты прав, я поступил очень глупо. Вчерашнее было просто глупой шуткой. Я ошибся, людям свойственно ошибаться. Что ещё мне нужно тебе сказать? — ты нахмурил брови, не сводя с меня пристального взгляда, а я, кажется, даже не моргал, чтобы не прерывать этот зрительный контакт.       Не это я хотел услышать, вовсе не это. Человек, который всегда хотел казаться смелее, чем он есть на самом деле, просто показал своё истинное лицо — он струсил и сдал назад. Я не спал всю ночь, думая о том поцелуе, и всю ночь во мне боролись два демона. Один бесконечно жёг меня изнутри своим пламенем, твердя, что это всё полная ерунда, что так нельзя, и мне стоит просто забыть всё, включая и тебя, как страшный сон. Другой ласкался и подбрасывал мне все те многочисленные воспоминания, когда я смотрел на тебя и не мог отвести взгляд, заслушивался твоим пением, звонким мелодичным смехом, как ощущал дрожь от касаний твоих прохладных пальцев. Я словно крепко спал, и в один миг твой поцелуй сбросил ту проклятую дрёму. Проблема была только в том, что я никак не мог принять то, кем я являюсь. Не так давно за это расстреливали и сажали, а теперь я, словно глупый ребёнок перед лицом первого строгого наказания, оказался один на один с осознанием, что по уши влюбился в тебя. Может быть, если бы не тот поцелуй, я бы и не догадался вовсе?       К утру второй демон победил первого, и поэтому я оказался там, в своей машине у твоего дома. «Что ещё мне нужно тебе сказать?» — Скажи правду, — твёрдо ответил я, снова попытавшись взять тебя за руку. Ты снова отдёрнул её. — Не трогай меня! — СКАЖИ ПРАВДУ! — не выдержал я и впервые повысил на тебя голос. Этого хватило, чтобы отрезвить тебя — в твоих глазах отразилось недоумение, и ты замолчал, поджав губы. Ты молчал очень долго, и с каждой новой секундой этого молчания что-то внутри меня разгоралось всё сильнее. — Какую правду я должен сказать? Что хотел поцеловать тебя ещё тогда, на нашей первой встрече? Может, что уже несколько недель почти круглосуточно существую с мыслями о тебе? Да, мне нравятся мужчины, и понравился ты. Да, я тот, кем я являюсь. И да, это было ошибкой. То, что я тогда сел в твою чёртову машину, — с холодом и тяжестью произнёс ты, после чего потянулся к ручке двери с другой стороны, чтобы выйти из машины. А у меня снова всё поплыло перед глазами, и разум просто отключился — я сжал твои хрупкие плечи под плотной тканью пальто и притянул к себе, находя губы и пылко целуя их. Я не сразу закрыл глаза и на долю секунды увидел твой оторопевший взгляд. Но уже в следующий момент ты ответил мне.       Мы целовались безумно долго. Я начинал задыхаться и прерывался, чтобы сделать вдох, но ты снова и снова жадно впивался в мои губы, не давая ни секунды на передышку. Ещё бы, с твоей-то певческой дыхалкой… Тогда я впервые по-настоящему ощутил, сколько же страсти и неудержимости скрывается в твоей с виду холодной душе, дающей другим ровно столько, сколько ты сам хочешь дать.       Я не помню, как довёз тебя до студии. Я не помню, как прошёл весь следующий день на работе, но я очень хорошо помню ощущение неполного вдоха, которое сопровождало моё дыхание. Я просто не мог вдохнуть полной грудью — её заволокло чем-то вязким и тёплым, словно растопленная карамель. Я ощущал страх и растерянность вперемешку со счастьем. Мне даже казалось, будто мои мысли настолько громкие, что их слышат мои пассажиры, поэтому намеренно старался думать о чём угодно, кроме произошедшего. Но снова и снова я видел перед глазами твоё смущённое лицо и томные глаза коньячного цвета, которыми ты смотрел на меня вплоть до самого выхода из машины.       С того дня наши встречи изменились. Мы уже не просто гуляли и болтали о всякой ерунде, но ещё и выбирали места поукромнее, чтобы никто не видел наших поцелуев. Я всё ещё ощущал себя очень странно, иногда у меня портилось настроение от одной только мысли о том, насколько неправильные вещи мы с тобой вытворяем. Ты расстраивался, но с пониманием давал мне возможность всё осмыслить самому. И постепенно я понял, что блеск твоих глаз для меня гораздо важнее каких-то предрассудков.       Когда наши выходные совпадали, мы брали палатку, пледы, гитару, еду на пару дней и просто уезжали подальше за город. Безоблачными ночами мы смотрели на звёздное небо, и я показывал тебе созвездия. — А вот это «Дракон», — я указал на россыпь крупных звёзд на небе и пальцем вырисовал в воздухе линию, соответствующую контурам созвездия. Ты смотрел и слушал меня крайне внимательно. — Видишь, какой огромный? Про этого дракона ещё легенда есть. Богиня Гера создала его для того, чтобы он охранял золотые яблоки в её садах. Три именно таких яблока нужны были Геркулесу, чтобы совершить свой последний, как грится, двенадцатый подвиг. В отсутствие богини Геры он убил чудовище и забрал яблоки, а Гера, вернувшись, превратила дракона в созвездие. А вот чуть повыше, видишь? Это созвездие самого Геркулеса. Дракон как бы находится у его ног, напоминая о последнем совершённом подвиге.       Я закончил свой рассказ и вдохнул прохладный ночной воздух, не сводя взгляд с блестящего звёздного полотна над нами. — Знаешь, я каждый раз поражаюсь тому, сколько всего хранится в твоей голове. Вот откуда ты это знаешь? — спросил ты, и я тут же обратил на тебя взгляд. Ты смотрел на меня и улыбался, а затем положил голову на моё плечо. — Читаю много. Легенды Древней Греции мне всегда нравились ещё с детства, а созвездия… Как-то так совпало, что увлекался в юности. Ну, знаешь, это так романтично рассказать кому-нибудь о звёздах. — И многим ты рассказывал? — спросил ты, и на секунду мне показалось, что в твоём тоне прозвучал какой-то холодок. — Эй, ты ревнуешь что ли? — я посмеялся и поцеловал тебя в щёку, Ты сразу расслабился и, что-то с отрицанием бормоча, уткнулся уже в мою шею. Почти сразу же я ощутил, как ты стал целовать её, крепче прижавшись ко мне. Ладонью ты гладил мою грудь, и в этих действиях я стал улавливать что-то, на что ещё не был готов.       Меня бросило в жар, но я мягко отстранил твою руку, после чего поцеловал каждый пальчик. Сегодня они были тёплыми. — Прости, душа моя… Прохладно так сегодня, простудишься ещё, а у тебя запись послезавтра. — Ммм… Какая глупая отговорка, — ответил ты с наигранной обидой, но на самом деле явно не обиделся. Твою настоящую обиду я расслышу, даже если ты не произнесёшь ни слова.       Ты взял с пледа гитару и вложил её мне в руки. — Сыграй для меня что-нибудь, — снова устроив голову на моём плече, ты прикрыл глаза. Отказывать мне не было никакого смысла. Мой навык игры на гитаре был невелик, а точнее, я знал всего несколько элементарных аккордов. Но песни нынче стали такими простыми, что почти любую можно подобрать, используя одни и те же лады. Я решил сыграть ту, к которой мы оба относимся по-особенному. — Луч солнца золотого… — негромко начал я, когда зажал нужные струны и большим пальцем правой руки провёл от верхней струны до нижней. Раздалось глуховато-звенящее звучание резонирующих струн. Первый аккорд сменил следующий, а за ним последовал третий. — Тьмы скрыла пелена. Новый аккорд. — И между нами снова… Смена положения пальцев, снова ласкание пальцем струн. — …Вдруг выросла стена.       Я ощущал твоё теплое дыхание на своём плече, пока пел припев. Ты выглядел так, словно спишь, но я точно знал, что это не так. Твоя привычка слушать музыку с закрытыми глазами всегда меня умиляла.       Припев подходил к концу, и последний аккорд я сыграл по-особенному задев каждую струну так, чтобы звучание оставалось тихим, но стало объёмнее. Эти звуки застыли в ночной тишине, растворяясь с отзвуком моего голоса. — Солнце взойдёт…       Когда звучание совсем стихло, ты выдержал загадочную паузу, наслаждаясь создавшейся тишиной, и поднял голову. Я поцеловал тебя.       Столько воспоминаний и столько прекрасных моментов, которые я прокручиваю в своей памяти чуть ли не каждый день, словно любимое кино. Есть те, от которых у меня на душе становится тепло даже в самый лютый мороз. А есть те, от которых я моментально начинаю ощущать приливающий к лицу жар. И не только к лицу.       Ты хотел и почти сразу не скрывал этого. Я тоже хотел, но долго не мог морально подготовить себя. Казалось бы, что здесь такого? Но я ощущал себя так, будто моя жизнь вот-вот должна разделиться на «до» и «после». Мне казалось, такой момент должен пройти как-то, как грится, по-особенному… Но в один прекрасный вечер после какого-то праздничного банкета ты решил всё совершенно иначе.       Алкоголь действует на тебя отвратительно. Умом ты, вроде как, продолжаешь соображать, а вот ноги перестают держать тебя уже после пары бокалов. Хотя, возможно, ты выпил тогда гораздо больше.       Я видел, как ты выходил из здания концертного зала, и выскочил сразу, как только ты начал оседать вниз уже после первой ступеньки. Рядом с тобой кто-то шёл и даже пытался поддерживать, но явно был в ещё более плачевном состоянии, поэтому я посчитал должным самостоятельно довести тебя до машины. Ты то пел, то что-то нежно лепетал мне на ухо, повиснув на моих плечах. В таком виде мне пришлось не усадить, а буквально уложить тебя на заднее сидение. Длинные ноги не влезали, поэтому я в спешке просто снял с тебя туфли и согнул твои ноги в коленях так, чтобы ступни упирались в сидение. Проще простого. Я молился, чтобы ты не свалился, пока мы едем до твоего дома. Ты ворочался и продолжал голосить песни.       Внезапно, ты притих. Когда мы ехали по одинокой ночной трассе, ты стукнул в моё сидение рукой. Я аж вздрогнул, оборачиваясь. — Ты чего там… — Останови машину, — загробным голосом произнёс ты, ударив снова. Разумеется, первым делом я решил, что тебе стало плохо, поэтому тотчас же остановился на обочине. От твоего алкогольного дыхания окна в машине запотели, поэтому, когда я вышел из машины, то не успел заметить, в каком положении ты находишься. Едва я открыл дверь, как тут же столкнулся с твоим пронзительным взглядом. Ты сидел. — Сев, ты чего? Тебе плохо? — обеспокоенно спросил я, приблизившись к тебе. — Плохо. Мне просто отвратительно, — ты скинул с меня фуражку, сжал мои плечи и с силой притянул к себе, требовательно целуя в губы. Я замычал и, от неожиданности потеряв опору, завалился прямо на тебя. Судя по всему, это было частью твоего плана.       Твои поцелуи были с привкусом какого-то горького вина и шампанского. Сперва я пытался отстраниться, но затем словно сам опьянел, смакуя твои губы. Не прерывая поцелуй, ты стал снимать с меня куртку. Будто в беспамятстве, я позволил тебе сделать это, и ты откинул её куда-то на переднее сидение. Твоя рука легла на мой пах, и я шумно выдохнул прямо в твои губы. — Сева… — Всё. Твой лимит исчерпан, — шёпотом ответил ты и снова поцеловал меня. И тут я понял, что назад дороги нет. Я медлил, чувствуя, как твои руки уже расстёгивают мой ремень, но не переставал целовать тебя. Возбуждение уже ощущалось довольно заметно, поэтому не было смысла его скрывать. У меня тоже давно никого не было.       Разум соображал мучительно медленно, но в какой-то момент я набрался смелости и задрал твой белый бадлон, проведя руками от живота до груди. Ладони легли на кожу и беспомощно огладили её, ощущая твёрдую плоскость. Ты не был женщиной, поэтому я понятия не имел, что с тобой вообще делать. Почувствовав моё замешательство, ты усмехнулся и накрыл мои ладони своими, направляя так, чтобы я гладил тебя. — Я же не Буратино, меня тоже можно трогать. Давай, Федя, прояви фантазию. Не только ведь сказки про линьку тебе придумывать.       Я тоже глухо посмеялся от твоих слов. Гладя тебя, я постепенно входил во вкус, и в какой-то момент снял с тебя и пиджак, и бадлон. Неожиданно ты обнял себя руками, словно в своём обычном сценическом жесте, и я заметил, как в твоём взгляде на секунду отразилось волнение и смущение. Застеснялся? Без слов я мягко сжал твои запястья и наклонился, целуя сначала одну руку, а затем другую. Медленно разведя их в стороны, я снова оставил по несколько поцелуев на внутренних сторонах сгибов локтей обеих рук. Тебя это расслабило. Дверца машины не была закрыта, на дворе стоял октябрь, поэтому было довольно прохладно. Я почувствовал, как от очередного дуновения ветра ты покрылся мурашками, а твои соски затвердели. Поддавшись какому-то импульсу, я припал к одному и обхватил его губами, чем вызвал с твоей стороны восхищённый вздох. План действий выстроился сам собой.       Продолжая ласкать твоё хрупкое, немного худощавое тело, следом я сорвал с тебя брюки. В это время ты зачем-то шарил рукой по полу, что сразу меня отвлекло. — Ты чего? — Портфель мой… Дай, — прервавшись на вздох, ответил ты. Я достал портфель и вложил его в твои руки, и ты тут же стал что-то судорожно там искать. Спустя несколько секунд поисков, ты бросил портфель обратно на пол за ненадобностью, а мне протянул какой-то небольшой смятый тюбик. Я взял его и нахмурил брови, рассматривая. — Это зачем? — Федя, скажи честно, ты дурак?       На вопрос я не ответил, но выводы сделал. Надо так надо.       Когда я стягивал с тебя нижнее бельё, ты снова как-то напрягся и хотел было снова прикрыть наготу, но на этот раз я остановил твои руки раньше, чем ты смог это сделать. Я наклонился и поцеловал твой живот, отчего ты машинально слегка втянул его от удовольствия. Хотя куда уж больше, на тебе и так многие кости пересчитать можно.       Выдавливая на пальцы какую-то кремообразную жирную мазь типа медицинского вазелина, я снова ощутил нарастающее волнение. Ты учащённо дышал и смотрел на меня снизу вверх, раскрасневшийся и растрёпанный. Твоя рука гладила мой окончательно затвердевший член, и я почти физически ощущал, что ты тоже волнуешься. Для тебя-то этот раз явно не первый, а вот насчёт моего удовольствия ты, скорее всего, по-прежнему сомневался.       Я мягко развёл твои колени в стороны. Твоё тело встретило меня жаром и плотностью, но не критичной. Было очевидно, что ты готовился, и я оценил этот жест заботы, оставив поцелуй на твоём колене. Ты не сдерживал стонов, пока мои пальцы смазывали тебя изнутри, а я продолжал целовать твои ноги. Временами до этого мне приходилось думать о том, как же я отреагирую на наготу мужского тела, захочу ли вообще его трогать и целовать, и эти мысли довольно ощутимо тревожили моё сознание. Но тогда я целовал тебя, даже не вспоминая о своих страхах. Всё получалось само собой, словно так и должно было быть.       Момент проникновения я как-то упустил из памяти. Помню только то, что ты застонал неожиданно громко, и меня это напугало — вдруг я сделал слишком больно и резко? Я наклонился к твоему лицу и посмотрел в него, но увидел лишь смесь боли и удовольствия. Сперва ты даже не открыл глаза, когда я оказался прямо перед твоим лицом, но затем приоткрыл веки и посмотрел на меня чуть расфокусированно. Ты улыбнулся и снова жадно поцеловал меня.       Я старался не торопиться, боясь причинить тебе боль, но ты сам мычал сквозь поцелуй и задевал мою поясницу пяткой с требованием двигаться быстрее. И я действовал так, как ты сам меня направлял.       Вскоре поцелуй пришлось прервать, потому что ты то и дело начинал громко стонать мне в губы. До того громко, что в какой-то момент у меня промелькнула здравая мысль, что мы вообще-то всё ещё стоим на обочине трассы. Благо ни одна машина ещё не проезжала, но и что? Если кто-то вдруг бродит неподалёку, то, непременно, прибежит на помощь стонущему от удовольствия тебе. Бедные твои соседи, Сева…       Я то разгонялся, вжимая тебя в обивку сидения, то, наоборот, замедлялся, чтобы продлить этот момент и успеть поцеловать тебя. Ты кричал моё имя и какие-то пошлые глупости, которые заставляли меня краснеть от стыда. В какой-то момент мне стало так хорошо, что я и сам не сдержал стон, вжимаясь в тебя до самого предела. Запрокидывая голову назад, ты кусал собственные губы и царапал мою спину. Боли я не ощущал — мой разум действует таким образом, что просто отключает любую болевую чувствительность на время возбуждения. Но что-то мне подсказывало, что потом саднить будет сильно. Так и оказалось.       Прильнув к моей шее, ты стал целовать её и всасывать губами кожу. Ощущения мне понравились, я даже попытался сделать то же самое тебе, когда ты отстранился. Ты отреагировал на это глухим смехом. Наверное, снова подумал, что я дурак.       Всё продолжалось словно в каком-то бреду, я уже едва ли соображал, что делаю. Когда я накрыл своей рукой твой член, ты неожиданно стал заходиться в дрожи и снова громко застонал прямо мне в ухо. На мгновение я услышал в нём тихий звон, а уже в следующее ощутил на своей руке влагу. Ты обмяк, шумно ловя раскрытыми и вспухшими от поцелуев губами воздух. Я поцеловал тебя в них, мстя за все разы, когда ты не давал мне вдохнуть.       На резком толчке я вжался в тебя и излился внутри, кажется, до хруста вжав тебя в сидение. Перед глазами плыло, и я закрыл их, позволяя моменту удовольствия полностью овладеть мной и тобой...       Ты тогда отказался одеться, поэтому я просто укутал тебя в свою куртку. Сев обратно за руль я посмотрел на тебя в зеркало и не сдержал смешка. Ты выглядел в ней, как сосиска в тесте.       Та ночь была безумно длинной, потому что ты оказался ненасытным. Впрочем, этого, как грится, следовало ожидать, если учесть, сколько до этого ты дожидался моего снисхождения. На утро мы оба выглядели очень плохо: ты был опухшим и лохматым, я был весь в синяках от твоих засосов. Благо свитер у меня с высоким горлом, а то ведь стыд-то какой… Я попросил тебя посмотреть на мою спину, ощутив пощипывание после душа, и ты тогда долго извинялся. Даже целовал её. Это было не очень приятно, но жест заботы я оценил.       Сегодня ровно два года, как мы вместе, Сева. Есть очень много, чего я очень хотел бы тебе сказать, но, глядя на твоё спящее лицо, я просто понимаю, что лучше дождусь утра и скажу всё завтра. Если волшебным образом из моей головы ничего не выветрится… Ты большая знаменитость, но на деле просто моя маленькая звёздочка, которую я никогда и никому не отдам. Слышишь? Да где ж ты слышишь… Спи, душа моя. И я буду засыпать, покрепче прижав тебя к своей груди.       На окне у балкона уже стоит пышный букет подсолнухов. Я знаю, что ты их любишь.       А я люблю тебя, Сева. Доброй ночи.