Кризис ориентации

Они поняли это не вдруг. Осознание приходило постепенно, порциями, накладываемыми с каждой их новой встречей. Мимолётные случайные касания, улыбки во время разговоров, очередная встреча янтарно-жёлтых и изумрудно-зелёных глаз во время совместной подготовки к урокам — всё, казалось, и вело к тому, что они имеют сейчас. Не было удивления, не было страха, не было ужаса неправильности происходящего. Наоборот, когда они потянулись друг к другу в первый раз, когда прикрыли глаза, а их губы соприкоснулись — это казалось самым правильным в тот момент. Это была аксиома. Правильность их чувств друг к другу не нужно было доказывать. Когда ладони Изуку обхватывали чужие щёки, едва касаясь шеи, когда пальцы Денки зарывались в зелёные волосы, притягивая ближе, ближе, ещё, так, чтобы не было ни сантиметра лишнего расстояния между ними — это было правильно. Когда учебники с тетрадями соскальзывали с коленей прочь и тут же отпихивались ещё дальше, а на их место по бокам от бёдер упирались ладони, так, чтобы не свалиться, перевесившись через низенький столик для поцелуя — это было правильно. Они знали, чувствовали где-то на подсознательном уровне, даже если не было прямых мыслей — это произойдёт. Поэтому были готовы принять это — нет, они уже задолго до первого поцелуя, до первого признания приняли свои чувства друг к другу. Не было неловкого страха, не было сковывающей робости — были лишь чувства, такие приятные, тягучие: как их поцелуи. Каминари впервые влюбился. Он жаждал этого, казалось, больше всего на свете — ощутить те самые «бабочки» в животе. Иметь рядом того, кому можно отдавать всегда переполняющие его эмоции и чувства. Любить и заботиться — его жажда тактильного общения всегда превышала шкалу возможного, а стоило им открыть чувства до конца, как эта шкала была разорвана, стёрта в порошок и развеяна по ветру как нечто совершенно ненужное и бесполезное. Денки любил обниматься. Любил залезать очень тёплыми ладошками под чужую футболку, утыкаться носом в чужие ключицы, проводить им по шее вверх, обжигая дыханием и вызывая дрожь по всему телу. Мидория впервые влюбился. Он давно на самом-то деле уже задумывался о своей ориентации. Он не видел ничего плохого в отношениях между двумя парнями — если они любят, то что же тут ужасного? — так он думал. И эти мысли привели любознательного Изуку к следующим: а не «по мальчикам» ли он сам? Эти совсем юные размышления быстро оказались под завалом целой кипы тетрадок и горы учебников. Поступление в среднюю школу не за горами, стоило поднапрячься, чтобы всё прошло гладко и чтобы не оплошать в новой школе. Только не знал он, что именно учёба поможет ему скинуть груз учебников и вспомнить былые мысли. Первый год средней школы. Он поступает туда же, куда и бывший одноклассник из начальной школы — Киришима Эйджиро. Они вновь сидят в одном кабинете, за партами, что стоят недалеко друг от друга. Общее прошлое сближает, они становятся друзьями. К счастью, Эйджиро живёт в противоположной стороне от Изуку. К счастью — это потому что именно Эйджиро познакомился с гиперактивным и тактильным блондином первым. Каминари Денки учился в параллели, а жил недалеко от Киришимы — волею проказницы судьбы познакомились они, а уже желанием Эйджиро — Изуку и Денки. Сама жизнь велела им встретиться. Так иногда бывает — просто пазлы сошлись. Слились в красивую, правильную картинку. Они были друзьями больше года. Конец второго года средней школы оказался переломным — если, конечно, его можно так назвать. Ведь их отношения не начинались рвано, впопыхах, резким признанием — просто один день сменился другим, а они уже не могли больше и вслух назвать друг друга друзьями. Это не было неловко, но это было смешно. Они оба не умели целоваться, и Денки постоянно хихикал, стоило их зубам столкнуться, вызывая ответный смех у Изуку и его же негодующий взгляд: ну разве можно портить момент? Тогда Мидория первый раз укусил его за кончик языка: Каминари любил высовывать его, заводить ладонь за голову, когда оказывался пойманным в какой-нибудь проказе, и всем видом показывать, будто он вовсе не при чём. И это стало их первой совместной «традицией». Денки проказничал, отвлекал от учёбы, залезая ладошками под футболку, будоража дыханием в шею, когда садился позади учащегося за учебниками Изуку, а тот либо старательно не обращал внимания, на что Каминари стремительно надувал обидчиво щёки и возвращался к урокам, либо всё же отвлекался, оборачивался, тянулся за поцелуем — и кусал. Они оба знали, что так и будет. И оба знали, что Денки этого и добивается. Они не знали, что такое отношения, изнутри. У них не было опыта, и они познавали всё это своими силами, методом проб и ошибок. Через тернии к звёздам. К звёздам в глазах от оглушающе долгих поцелуев, от нехватки дыхания; к звёздам в глазах, отражающимся от ночного неба, когда они тайком выбирались во время ночёвки на улицу, чтобы полюбоваться красотой тёмного времени суток и посидеть рядышком, плечом к плечу, близко-близко, укрывшись одним пледом и разделив одно мгновение на двоих. Их вкусы не были абсолютно одинаковыми. Они не видели мир одним взглядом, не переживали одну и ту же жизнь до их знакомства — но это не мешало им идти друг к другу навстречу. Быть участливыми, понимать. Денки учился вовремя останавливать шутки, когда дело было, на самом деле, серьёзным. Изуку учился настаивать на своём и не поддаваться волне общего мнения. Каминари обещал матери своего парня оберегать его и быть рядом (даже если в её глазах он говорил это от имени «друга»). Мидория же обязывался «держать» шкодливого блондина «в узде» и заботиться о нём, что бы он ни натворил. Они не говорили никому о новом статусе их отношений, но, кажется, мама Каминари обо всём догадывалась. Как-то Денки, усевшись на подоконник в классе и время от времени наклоняясь назад, наружу, чем невольно волновал неотрывно следящего за этим Изуку, — признался, что «Она как-то странно смотрела на меня после того, как ты ушёл. А потом спросила что-то про «замечательных друзей». Я так и не понял, поняла ли она что-то, но наверняка подозревает, знаю я её». Стоит сказать, что Киришима отнёсся к новым отношениям двух своих друзей спокойно. Относительно спокойно. Узнал он совершенно случайно. Ребята понятия не имели, как рассказать ему о том, что происходит между ними, поэтому прошло некоторое время, как они уже встречались, прежде чем тайное стало явным. В один день, когда Эйджиро не смог пойти вместе с ними после школы заниматься дома у Изуку, он освободился раньше намеченного и поэтому поспешил к друзьям. Мидория-сан встретила его любезностями и попросила взять с собой вкусностей в комнату к сыну. Не имея возможности постучать (он ведь не Денки, чтобы врываться без стука даже к другу, верно?) и открывая дверь подносом, он точно не ожидал увидеть перегнувшегося через столик Каминари, целующегося с потянувшимся к нему Мидорией-младшим. Поднос и вкусности на нём он успел спасти от падения лишь чудом проявленных ловкости и реакции. Объяснения прошли неловко, смущённо, Эйджиро понадобилось немного времени, но он принял своих друзей такими, какие они есть. Им было всего по пятнадцать. Их отношениям — всего несколько месяцев, когда всё рухнуло в один миг. Спокойствие, безмятежность, счастье — они правда были счастливы. Если что-то вызывало тревоги, то они просто говорили об этом, уяснив раз и навсегда, что не стоит молчать о таком на самом деле важном, а казалось бы — мелочах. Они учились, общались с другими ребятами; в общем, вели обычную школьную жизнь. — Асуи Тсую. Зовите меня просто Тсую, — уголками чуть вытянутых губ улыбается длинноволосая девочка из параллели. — Кьёка Джиро, — немного робко кивает, не смотря на них, её подруга с короткой отливающей синевой стрижкой. Изуку, которому не доставало общения в начальной школе, всегда был рад новым знакомствам, дружелюбный Эйджиро не видел в этом ничего плохого, экстравертный Денки — тем более. Они познакомились в кружке рисования, куда записался Мидория. Асуи тоже любила рисовать, а Кьёка, как сказала Тсую, искала себя и увлечение себе по душе, чтобы определиться с будущей профессией как можно раньше. Она не была уверена, пойдёт ли по стопам родителей. Каминари привык заходить за своим парнем после кружка. Изуку, случайно зацепившись словом за слово, разговорился с Тсую на счёт рисунков и других тем художников, и скучающему в ожидании Денки пришла в голову гениальная мысль — развлечь молчаливую Кьёку разговорами о всяком, ведь он никогда не лез за словом в карман. Общение потихоньку набирало обороты. Иногда выдавались дни, когда они и словом не обмолвились друг с другом, иногда же в обеденное время — вместе сходились за бенто. У Джиро и Мидории, казалось, не было общих интересов, он, чувствуя лёгкую робость, решил не беспокоить её и нашёл отличного собеседника в лице такой же заинтересованной в рисовании Асуи; Джиро была довольно робкой девушкой, но под напором таких прямолинейных личностей, как Каминари и Киришима, и она по чуть-чуть сдавала позиции. — Мидория-кун, ты занят завтра после школы? Изуку оборачивается к Асуи, сворачивая ватман и закрепляя его резинкой. — Пока не уверен. Могу чем-то помочь? — он отвлекается на рассыпавшиеся по полу карандаши, Тсую и Денки, разговаривавший до этого с Кьёкой, берутся ему помогать под его чуть смущённое сквозь улыбку «Спасибо». — Я хочу прогуляться. С тобой. Изуку не берёт карандаш, к которому уже протянул ладонь, и поднимает чуть удивлённый взгляд к девочке. Та смотрит прямо на него и молчаливо протягивает рисовальные принадлежности. Мидория хочет уточнить что-то, но последние слова почти не оставляют вопросов, и он вновь закрывает рот, продолжая растеряно моргать и на автомате принимая протянутое. — Прости, что вмешиваюсь, Изу у нас немного неопытный, — раздаётся шутливый голос Денки, и обе пары зелёных глаз обращаются к нему. — Ты… зовёшь его на свидание? Верно? Изуку вздрагивает, когда видит обращённый на него янтарный взгляд. — Всё так, — кивает Асуи. — Мне нравится Мидория-кун, поэтому я подумала, что это вполне логично. Первым встаёт Каминари, Мидория поднимается за ним, неловко вперя взгляд в пол и сжимая собранные карандаши обеими ладонями. Асуи молчаливо ждёт ответа. — Эм… Асуи-чан… — Тсую. — Э, да… — Ты не можешь завтра? — Не совсем, я просто… — Он просто всё-таки немного занят. Но немного не в том смысле, если ты понимаешь, о чем я, — подмигивает Каминами девочке, закидывая руку на плечо Мидории. Тот переводит неуверенно-растерянный взгляд на парня. — У него уже есть кое-кто, поэтому вряд ли этот «кое-кто» будет рад, если вы пойдете на свидание. Денки улыбался. Выглядел таким привычно-расслабленным, размеренно-шутливым — каким его видели все и всегда. И только тот, кто испытывал чувства, подобные его, мог понять, что это лишь тихая гладь поверхности океана. И Асуи поняла. Она смотрела на парня пару секунд, затем обратилась к Изуку с извинением, если это действительно так. Тот, всё ещё смущенно-растерянный, всё же кивнул. На том и решили и больше к этой теме не возвращались. Но Денки все равно нет-нет да и поглядывал на Тсую. Отмечал достоинства, прикидывал «баланс сил». Он понял, что девочка догадалась, кем был тот самый «кое-кто», поэтому спокойно мог вторгаться в личное пространство Изуку в присутствии новых подруг. Конечно, внешне это были лишь безобидные объятья, — будто невзначай, — некий лёгкий-лёгкий флирт, который можно принять за дружеское дурачество и что-нибудь ещё в таком духе, но Асуи четко видела, как Каминари проявлял собственничество. «Моё» — читалось в его шутке, которую он озвучивал и которую мог понять лишь Мидория: тот либо хихикал, либо снисходительно закатывал глаза на такое, либо начинал бормотать в смущении. «Моё» — ставил перед фактом он, в очередной раз заходя за юным любителем красок после кружка рисования. «Моё» — оседало в нескольких метрах от них, когда он, внезапно замёрзнув, громко ругался на жестокую с ним погоду и лез обниматься для представления сначала к Эйджиро, который смеялся и отпихивал его в лоб ладонью, а потом — устраивался греться в объятьях добродушного Изуку. «Моё» — сверкало в янтарном взгляде, стоило тому пересечься с девичьим зелёным во время прогулки, где они случайно встретились: Денки гулял с Изуку, Асуи — с Джиро ходила в магазин. «Моё» — оставлял он невесомым поцелуем где-то под лестницей и убегал, зная, что Изуку не хочет, чтобы их заметили за таким в школе, и зная, что, кажется, это всё-таки именно Тсую проходила мимо. Однако… Не всё всегда идёт по плану. Будущее имеет огромное множество вариаций событий, и с каждым мгновением нашей жизни многие стираются и появляются всё новые и новые. Эффект бабочки — это не просто слова. Даже 2 дюйма влево могут изменить мир*. — Иногда ты ведёшь себя слишком открыто, Денки, — смущённо чешет нос Изуку и перелистывает страницу тетради, чтобы продолжить решать задачу. Каминари напротив смотрит влюблённо, подперев щёки кулаками. — Например? — мурлычет он, наклоняя голову чуть вправо. Изуку мельком бросает на него взгляд, сдерживает желание улыбнуться шире и старательно смотрит в тетрадь. Чужие ступни касаются его лодыжек под столом. — Ты… например, ты не стесняешься обнимать меня при Джиро-тян и Асуи-тян, — протягивает он и легонько отталкивает чужие ноги с тихим «Денки, я решаю, это отвлекает», на что ему в ответ шелестят смешливо: «Так кто тебя заставляет на уроки отвлекаться». Изуку вздыхает, поджимает губы и смотрит деланно строго прямо в янтарные глаза, которые так искренне светятся задором, что он не может не посмеяться, прикрывая на мгновение свои. — Я хотел сказать, что ты… ведёшь себя так, будто не боишься, что они узнают об этом. Не то чтобы я стесняюсь, — тут же машет ладонями Изуку, начиная почти паниковать, когда Каминари приподнимает брови. — То есть, думаю, что они воспримут это спокойно, как Эйджиро, но мы ещё не говорили об этом, поэтому я подумал… — Если ты хочешь, чтобы я сказал, то я скажу, — фыркает Каминари, скрещивая ноги и сильнее наклоняясь над столом, ближе к чужому лицу. — Я тебя ревную. И хочу, чтобы Асуи-чан понимала, что ты занят, — пожимает он плечами и довольно улыбается, прислоняя щёку к плечу. Блондинистая чёлка с чёрным узором краской падает на глаза. Изуку, всё ещё растерянно моргая на сказанное, на автомате тянется и убирает чужие волосы. Денки перехватывает его ладонь, жмётся щекой к тёплым чужим пальцам и смотрит прямо, в ответ, и кажется, будто в его глазах горят недра янтарного как на заходе вечера солнца. — Разве ревность — это не показатель недоверия? — отмирая, словно почувствовал наконец температуру этих недр, словно едва ощутимо и от того лишь приятно обжёгся, интересуется Мидория и тут же спохватывается. — Я не говорю, что ты, то есть, это не претензия, просто я думал, слышал… — Ты такой милый, когда бормочешь, — шепчет Каминари, и Изуку показывает язык, явно переняв его привычку; Денки издаёт смешок и отодвигается, выпрямляясь, но кладёт ладонь на стол, переплетая свои пальцы с чужими. — Ревность — не всегда показатель недоверия, разве нет? — говорит он, рассматривая чужую ладонь в своей руке. — Иногда, может, и не всегда, но иногда — это просто значит, что ты очень дорожишь человеком. Не хочешь его потерять. Не хочешь перестать быть тем, в ком он нуждается больше всего. Боишься оказаться хуже кого-то для него, потому что хочешь быть рядом, и поэтому делаешь всё возможное, чтобы показать свои чувства. Изуку сидит без движения. Смотрит на не поднимавшего на него глаз Каминари и поражённо молчит. Комната окутана тишиной, оседающей на каждом предмете, запутываясь в волосах и щекоча кожу. Тысячи и ни одной чёткой мысли замедлённо прокручиваются в голове. Неожиданный стук сбрасывает наваждение. — Ребят! надеюсь, к вам сейчас можно, — раздаётся из-за двери показательно бодрое, но довольно скомканное. — Эйджиро! Заходи, конечно! — моментально откликается Изуку, оборачиваясь ко входу в комнату. — Мы тут пришли, как договаривались, вместе позаниматься, — ещё раз предупреждающе произносит Киришима, заглядывая вовнутрь и только тогда открывая дверь полностью. Встаёт, неловко потирая затылок, пока Каминари поднимает ладонь Мидории, будто что-то рассматривает на ней. — Привет, — кивает Асуи, на мгновение задержав взгляд на широко улыбнувшимся им и убравшим руки за голову Денки — он откидывается назад и опирается спиной о кровать. — Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались, — подмигивает блондин новоявленным друзьям и подвигается в сторону, приглашая сесть. Киришима занимает место возле Мидории, Асуи садится рядом; место у Денки достаётся Джиро, которая скромно кивает ему, когда он по-дружески хлопает с собой рядом по полу. — Кажется, кто-то не очень хочет заниматься, — сочувствующе улыбается Изуку, смотря на Киришиму, который тяжко вздыхает, выкладывая из рюкзака принесённые тетради. — Поможешь с японским, Изуку? — виновато улыбается Эйджиро, складывая руки в просительном жесте. Мидория посмеивается и кивает, на что друг громко благодарит. Пока он заводит речь о своей проблеме и домашнем задании, Изуку краем уха слышит, как Джиро вспоминает, что Каминари просил помощи в английском, и тот светится от радости. Мидория помогает Киришиме с японским, но зелёные глаза невольно то и дело касаются склонившихся над одной тетрадью Кьёку и Денки. Они сидят все вместе до самого вечера. Помогают друг другу с уроками, обсуждают что-то, смеются над проказами и шутками Каминари. Мидория-сан приносит им чай и вкусности, ведь они отказались ужинать полностью, и мило беседует с ними какое-то время, стоя на пороге и умиленно радуясь за сына, у которого появились «такие замечательные друзья». Изуку смущается, бормочет, закрывая лицо руками. — Может, вырастете и будете потом встречаться и вспоминать школьные годы, — мягко улыбается напоследок женщина и уходит, прикрыв за собой дверь. — Мидория, твоя мама очень милая и приятная, — говорит Асуи, смотря ещё некоторое время на место, где стояла Мидория-старшая, и не глядя перелистывает учебник. — Это точно, — улыбается Киришима, развалившись на полу от усталости. Они ведь почти закончили. — Ах-хах, спасибо, — неловко благодарит Изуку, смущённо улыбаясь и заведя руку за голову. Смотрит на Кьёку, которая дописывает что-то в тетради Каминари; Денки ловит его взгляд и подмигивает, от чего тот мимолётно показывает язык и тут же смущается своего жеста, но Каминари уже возвращается к английскому, рассеянным взглядом следя за рукой девушки. — Это… что это, — стонет он, не понимая написанного, и откидывает голову назад в отчаянии. Кьёка дёргает его за рукав футболки, молчаливо прося вернуть себе внимание, и тихо пытается ему втолковать заданное на дом. Тот хмурится, выглядит откровенно ненавидящим английский, но пытается слушать, чуть склоняясь ближе, чтобы и видеть, что ему указывают из написанного. Изуку наблюдает за ними сейчас; наблюдает, когда ребята собираются, складывая тетради и ручки; когда стоят в коридоре, и он их провожает; когда Денки помогает Джиро поднять упавший телефон и та робко кивает в благодарность; когда Кьёка спрашивает, прослушал ли Каминари альбом, который она ему давала, а тот загорается и с резвостью рассказывает о своих эмоциях, пока они выходят из дома семьи Мидория. Изуку наблюдает и понимает: он не ревнует. Совсем. Не то чтобы это проблема, ведь, казалось бы, что здесь такого. Он не обязан ревновать своего парня, это совершенно нормально — доверять. Вот только что-то не даёт покоя. Мысль, закравшаяся в голову, не желает покидать насиженного места и, кажется, решила снять столь уютное жильё на очень долгий срок. Это выводит из равновесия, сбивает с толку. Изуку теряется, когда думает, думает, думает. Изуку думает: а любит ли он Денки так же, как Денки любит его? Мир начинает крошится на пиксели. Выстроенные планы на ближайшее будущее летят куда-то в недры пламенного Ада, чтобы сгореть там и никогда не стать явью. Всё идёт своим чередом: их новые встречи, новые разговоры о важном и ни о чём, новые визиты после кружка, новая ночёвка. Новый взгляд на отношения. Изуку всё также испытывает тёплые эмоции, когда рядом оказывается Денки. Ему хочется улыбнуться, засмеяться на его порой нелепые шутки, поддержать во всём (или пожурить); ему всё ещё приятно вспоминать о том, как они проводили вместе время, как смотрели на звёзды, как Каминари тогда заставил его тогда подстроиться под то, чтобы ему удалось пошутить комплиментом про «Я вижу перед собой лишь одну звезду. И это ты». — Нет, нет, подожди, ты должен сначала спросить, вижу ли я звёзды, — наставляет парень и поправляет плед на плече, но смотрит прямо на Изуку. Широко улыбается — слишком ярко для тёмной ночи, слишком опьяняюще при лунном свете. Мидория не может отвести взгляд и смеётся в некой неловкости. — Ну, давай, Изу! Изуку вздыхает, улыбаясь, и сдаётся, укутывается лучше в один плед на их плечах и кладёт ладонь на ладонь Каминари между ними. — Ты видишь звёзды? Денки, кажется, светится ещё больше — яркой звездой, упавшей на Землю и ставшей человеком. — Вижу. Одну. — Но ведь на небе больше миллиарда звёзд, как ты можешь… — но полностью следовать выданной инструкции ему не даёт сам инструктор: к его губам прижимаются чужие, заставляя рвано вдохнуть от неожиданности и почувствовать, как внутри всё переворачивается. — И это ты, — прижимаясь лбом ко лбу, тихо произносит Каминари, и Мидория вновь теряется: в этом голосе, в этом взгляде, в этих чувствах, что плещутся в недрах янтаря. Слишком много, слишком живо, слишком трудно дышать от такого. Денки не умеет наполовину. Он отдаёт всего себя тем чувствам, что захватывают его, и от этого — от каждого его движения, действия или слова — Изуку кажется, что он задыхается. Утопает в вылитой на него лаве чувств, ведь не утопнуть в них он не может. Сам полез к вулкану, сам организовал личную экспедицию в одного человека, и некому было помочь и вытащить его тогда. Впрочем, он этого и не хотел. А чего он хотел? Ему было приятно общество Каминари. Чувства экстравертного Денки не позволяли не отвечать на них таким же теплом, но после того разговора Изуку стало казаться, что он обманывает парня. При каждом чужом прикосновении внутри что-то дёргается, будто обжигаясь: нельзя. Нельзя, нельзя, нельзя. Он не достоин этих чувств, этого взгляда, этих слов. Он не может позволить себе быть эгоистом и забрать это счастье. Потому что понял: оно ему не принадлежит. — Я так тебя люблю, Изу, — хихикает Денки, обнимая парня во время одной из ночовок на выходных, когда они смотрели фильмы допоздна. Изуку вздрагивает и замирает. В горле стоит комок. В носу щиплет, а на глаза наворачиваются слёзы. В этот вечер Каминари долго успокаивает плачущего Мидорию; приносит воды, пытается как-то разузнать, в чём дело, развеселить, поддержать, неловко обнимает, укутывает в одеяло — так тепло, так нежно, так открыто и искренне растерянно, и от этого сердце рвёт на части, почти физически ощутимо треща несуществующими швами. Изуку ревёт девчонкой, которую бросили, прячет лицо за запястьями — но оказывается тем, кто должен бросить сам. Бросить того, кому не может ответить, но кем так сильно дорожит и кого не хочет отпускать. Больно. Жестоко. Несправедливо. Изуку ходит в школу неделю — как в воду опущенный. Ничего не слышит, если и говорит, то очень-очень мало, а взгляд такой же расплывчатый: скользит по округе, но ничего не видит. Волны самобичевания устроили шторм, качают его мысли из стороны в сторону; то захлёстывают осознанием такого нужного разговора, то отпускают ненадолго на берег необитаемого острова — отдохни, соберись с силами, но знай: тебе придётся переплыть эти воды. И чем раньше, тем лучше — с другого берега пытается докричаться тот самый, кто невольно собрал эти тучи на ясном раньше небе. Враньё. Изуку сам во всём виноват. Или здесь нет виноватых? Мидория чувствует, как дрожат руки. Он не может сосредоточиться на домашнем задании, глупо уставившись на дрожащую в пальцах ручку, и откладывает урок. Даже мама замечает его состояние, но он отмахивается, натянуто улыбается и обещает, что обязательно расскажет ей, как будет готов. Обхватывает голову руками, зарывается пальцами в волосы, сжимает их и стискивает зубы, сдерживая рвущиеся наружу всхлипы. Неужели он правда его не любит? Неужели всё то, что было между ними, с его стороны было ложью? Так больно, больно, больно — он чувствует себя таким ничтожным, лгуном, который воспользовался чувствами солнечного Каминари. Ему не нравятся девушки. Мидория, попросив у Денки и Эйджиро немного времени, чтобы прийти в себя и объяснить всё потом, решил немного поэкспериментировать. Он пытался узнать, в чём дело: почему он чувствует это. Почему его так плавит от каждого действия Каминари, но в голове набатом стучит: не любишь. Он просмотрел кучу фотографий с, на вид, максимально привлекательными девушками. Хотел посмотреть хотя бы одно из тех самых запрещённых видео, даже было решился, но всё равно не смог и взялся за другую идею. Он не посмел бы как-то иначе взаимодействовать с Асуи, нежели просто пригласить вместе порисовать после уроков, как раз на заданную тему посещаемого ими кружка. Если ей Изуку нравится так же, как и Каминари, значит, он что-то почувствует? Ни-че-го. Оглушающая пустота романтических чувств. Он даже ни капли не волнуется, руки не дрожат, жар в щёки не приливает. Асуи добра к нему, они хорошо ладят, и совместное рисование проходит гладко и с интересом. Изуку легко и свободно, а сердце лишь просто радо проведённому вместе с подругой времени — и всё. Они прощаются к вечеру, Мидория провожает её до остановки, ведь становится уже темно, а затем долго, не мигая, лежит на кровати и смотрит в потолок. Вздыхает и прикрывает глаза. Он признал своё поражение. Кажется, писали на интернет-форумах, ориентацию не выбирают. Как и не выбирают, кого любить, а кого нет. Жестоко? Определённо. Можно ли с этим что-то сделать? Увы. Должен ли Изуку завтра поговорить с Денки? Конечно… — Поцелуй меня в последний раз. Если ты ничего не почувствуешь — я отпущу тебя. Договорились? Каминари выглядит, как обычно: беззаботно улыбающийся, с волосами, взъерошенными как после сна — такой уже родной, что Изуку даже на мгновение не задумывается о выборе. Это было похоже на искру. На фитиль, подожженный с началом их дружбы и оказавшийся смазанным чем-то, что вызывало затухание. Каминари обнимает, кажется, так же жадно, заставляя Мидорию поднять и уложить ладони на свои плечи. Но Изуку чувствует, как дрожат чужие пальцы у него на талии, ощущает эти мимолётные заминки при поцелуе: Денки волнуется, даже паникует, и Мидория представить себе не может, какой шквал вопросов и догадок бушует в блондинистой голове. Денки прекрасно учился, если это касалось дела романтики. Спустя столько времени он уже умело овладел техникой поцелуев, а тогда будто стопорнулся. Был сбит с толку, но держал себя в руках. Зато ноги тогда не держали. Дыхание сбилось у обоих, но это не было похоже на их прошлые оглушающие поцелуи. В тот момент Изуку мысленно проклял себя. Во время этого поцелуя свои эмоции он трактовал по-другому. И в один момент Каминари сдаётся, ведь оба это чувствуют. Он разрывает поцелуй, крепко стискивает в объятьях вдохнувшего глоток воздуха Мидорию, прижимается носом к его шее, проводит по ней вверх. Мгновение они стоят молча, вслушиваясь в окружающую тишину комнаты, заполненную лишь их собственным дыханием. Изуку закрывает глаза, ожидая. И Денки заговаривает первым, почти коснувшись губами его уха. — Ты меня любишь? Мидория знает, что к этому всё и вело. Каминари не любит строить догадки и любит, когда ему говорят прямо: ему всегда нужно было знать точно. Каминари прямолинейный. Каминари любит. «Ответить, нужно ответить», — глухо стучит в голове, и Мидория сжимает губы, смаргивая влагу с ресниц. — Прости, Денки… Проходит несколько секунд, и Каминари отстраняется. Широко улыбается, прикрыв глаза, и салютует. — Всё путём, Изу… Изу-чан! — добавляет он и жмёт плечами, засовывая руки в карманы штанов, смотрит в сторону. — Мы же всё также друзья, верно? Изуку не может ответить. Смотрит болезненно, давит улыбку ради игры двух актёров и кивает. Так чертовски больно. А какого тогда Денки?.. — Ну, тогда мне, наверное, пора. Уже вечер, надо успеть домой к ужину, — подмигивает Каминария и прощается, отказываясь от невольного — шагнул за ним — предложения проводить себя. Изуку остаётся в своей комнате один, фоном слышит, как пришедшая домой мама удивляется, что «Каминари-кун» не останется на ночь; как хлопает входная дверь — он слышит и не слышит. Опускает взгляд вниз, смотрит невидящим взглядом на ладони; в ушах шумит, во рту пересыхает. Он сам себе противен, ведь вместе со жгучей виной от причинённой близкому человеку боли он чувствует такое жестокое облегчение. Время не меняет свой ход. Пора экзаменов окунает в подготовку с головой, и на лишние мысли почти нет времени, как и на прогулки с друзьями. Каминари ведёт себя почти как раньше, и лишь те, кто знал об их настоящих отношениях, видели: всё не так. Киришима первый узнаёт лично от решившегося на рассказ Мидории; удивляется, хмурится, но не спешит осуждать: чешет затылок и решает поддержать обоих, ведь не мог не заметить, что Изуку самому нелегко об этом говорить. Асуи замечает сама, но речи об этом не заводит. Лишь тогда, когда спустя несколько недель экзамены уже сданы и ребята наконец свободно вздыхают и снова собираются вместе, девушка наедине вновь вспоминает их давний разговор. Изуку отказывает. Он мягко извиняется и объясняет, что вряд ли дело в том, что он недавно расстроил отношения и точно не в том, что Тсую ему не симпатична. — Кажется, мне нравятся только парни, извини, — неловко улыбается Изуку, когда они стоят возле автомата с напитками. Мидория случайно встречается взглядом с проходившим мимо брюнетом и вспыхивает краской, когда тот, не останавливая шаг, ухмыляется и подмигивает ему. А после этого Мидория уезжает. Мама нашла работу, о которой давно мечтала, с подходящими условиями и заработной платой и недалеко от старшей школы, куда мог бы поступить Изуку. Он не хотел оставлять её одну, чтобы не волновать всякий раз да и помогать по дому, поэтому решил не оставаться, даже если она сама ему предлагала. — Но все твои друзья здесь. Ты уверен, Изуку? — обеспокоенно спрашивает Мидория-старшая, собирая сумки, и смотрит на него. Изуку улыбается ей, прикрыв глаза. — Конечно, мам! Не беспокойся, я ведь смогу приезжать к ним на лето! — Женщина немного успокаивается, решает, что вряд ли сына можно переубедить, и заводит разговор о новом месте жительства и новой работе. Изуку смотрит в сторону, пока помогает с упаковкой вещей. Необязательно ведь ей знать, что он также и не хочет учиться здесь ещё и старшую школу, ведь наверняка Каминари и Киришима поступят в одну и ту же. Им всем нужно немного времени — кивает Изуку сам себе, тянет улыбку и спешит поддержать разговор матери. Они встретятся вновь спустя почти год. Оставшиеся воспоминания нахлынут новой волной, стоит Мидории вернуться в родной городок, но разобьются о возведённую ими самими стену. Ни Изуку, ни Денки не будут упоминать прошлое и сделают вид, что они всегда были обычными друзьями. Даже если иногда будет трудно.