***
— …К сожалению, очередную партию дикорастущих пришлось забраковать… Двое учёных, ведя между собой беседу, неторопливо вошли в операционную. В помещении располагались несколько прозекторских столов, оснащённых кандалами и механическими манипуляторами. Трое техников в мясницких халатах, одетых поверх рабочей одежды, суетились вокруг одной из таких кушеток. Ими руководила сидевшая на стуле женщина-учёный, на груди которой был закреплён значок с изображением змееподобного дракона. Такой же, как и двух только что вошедших учёных. Значок, из-за которого охрана и рабочие расступались с механической услужливостью. Волосы неестественного тёмно-синего цвета на грязно-белой кушетке бросались в глаза даже из другого конца кабинета. Однако, второго учёного удивило совсем другое. — …Бокановский и Кавагучи работают над тем, чтобы у нас не было недостатка здоровых подопытных м-м-м… с хорошей наследственностью… но пока их успехи мягко говоря, недостаточны, — объяснил первый учёный, на деловой костюм которого был небрежно накинут лабораторный халат. — И потому Священный Совет предложил всем нашим коллегам женского пола родить субъектов для эксперимента. — И все согласились, — не ожидая ответа, произнёс второй, и почесал свою длинную бороду. После чего усмехнулся, глядя на вздутый живот женщины, командовавшей операцией. — Доктор Виллалобос уже готова принести третьего, — ответил ему первый. Затем, уже тише, добавил: — Тем более первые два не выжили. — Интересные события я тут у вас пропускаю… — хмыкнул бородатый учёный. — Да, приходится выкручиваться как можем, — ответил первый, переступая через желобок, из которого ощутимо воняло кровью и мочой. — Вот, новую операционную никак не достроим, все усилия, сами знаете, коллега, куда уходят… Местное население плодится и мрёт, так что мы ищем подходящих подопытных и среди них. Но вы же знаете Совет Семерых… Наконец, двое учёных подошли к столу, на котором была закреплён ребёнок, которому едва было пару лет. Доктор Виллалобос, сидя прямо перед ним, с механической сосредоточенностью сейчас втыкала в подопытного иголки, к которым были присоединены трубки, тянувшиеся к расположенному рядом агрегату. — Ещё один мутант, — первый учёный коротко прокомментировал необычный цвет волос подопытного. — Кстати, возможно, выживет. Наши товарищи Фридрих и Мими Солт предоставили крайне интересный экземпляр. — Вблизи было хорошо видно, что «экземпляр» находился в сознании. Подопытный корчился, безуспешно пытаясь вырваться из державших его тисков, и если бы не кислородная маска, точно бы кричал от боли. — Хм… а почему без обезболивающего? — с интересом спросил бородатый. — Детский организм может не вынести наркоза, поэтому мы оперируем на живую, — ответил первый. В его ответе чувствовались нотки виноватости, и одновременно чего-то вроде злорадства. — А вообще, можете считать это отсевом слабых, коллега. Причём с обеих сторон. Второй учёный, задумавшись, снова погрузил свою руку в пышную бороду. — И вы, Вернер Франк, как я догадываюсь, принимаете самое активное участие во всём этом… благом деле? — Разумеется, коллега Гордон Хелл, разумеется.***
Достаточно сложить в кучу игрушки, и залезть по ним, чтобы дотянуться до окна. Не до того, которое ведёт в коридор — оно почти всё время закрыто шторкой с той стороны. Это же ведёт… не в коридор… наружу. Ухватиться за решётку и, преодолев тяжесть своего тела вместе с ошейником и цепью, подтянуться на руках. И упереться в стекло, покрытое едва заметными разводами. Через которое до этого видела лишь кусочек чего-то синеватого. На какой-то момент в голове девочки проскакивает мысль — а не попробовать ли так добраться до потолка. Там нет потолка. Что это? Огромная комната? Взгляд девочки не находит стен, лишь только бесконечный сизый потолок, который вдали почти смыкается с таким же бесконечным серо-жёлтым полом. Ранее невиданная картина заставляет её застыть в изумлении. Нет, уже видела много раз. Девочка долго изучает тот новый мир, который открылся ей за окном. Кое-где на «полу», среди серых коробок, в одной из которых была её комната, можно было разглядеть неровности и лужи. Ага, это наверно та вода, которая недавно лилась за окном. Кое-где из «пола» торчало что-то зелёно-коричневое, высотой чуть выше её, ветвящееся как расставленные пальцы. У девочки есть несколько похожих игрушек. Земля, покрытая лесами и озёрами, полями и живыми камнями. Так далеко, как только можно видеть зрением, недоступным смертным. Вон там девочка увидела человека, вон там ещё одного. Они были жёлто-зелёные — точнее, в жёлто-зелёной одежде. Тоже в такой же, как у тех, кто к ней приходил, только другого окраса, с таким же серо-фиолетовым значком. Такой одежде, чтобы самих людей не было видно, только одежду. У девочки, если не считать ошейника, из одежды было только покрывало, в которое она закутывалась, когда ей было холодно или страшно. Вот несколько человек едут на большой игрушке с колёсами — туда, дальше, где «пол» перегораживает высокий решётчатый забор. Поднимаясь вверх — так высоко, что уже едва видно тех, кто ходит снизу. Небо начинает темнеть, а горизонт закругляется всё больше и больше. Пытаясь удержаться несмотря на расползающуюся пирамиду игрушек, девочка поворачивает взгляд. Огромный ангар — она ещё не знала такого слова, но сумела выделить необычное высокое округлое здание — почему-то вызывает… страх? Почему-то он в ней ассоциируется с той комнатой, где ей делают больно. Посмотрев вверх, она видит нечто, похожее на огромный кусок ваты. Вата, которую девочка выковыривала из игрушек. Аккуратно выковыривала, чтобы как можно меньше повредить, потом так же аккуратно заталкивала. Чтобы люди не догадались. Люди, конечно, догадывались. Забирали игрушки. Иногда возвращали, но уже без дырок. И вот уже облака плывут снизу. Видно вдалеке идущий дождь. Там вдалеке тёмно-синий океан, а ещё дальше — другие земли. Помимо пары едва заметных маленьких, огромную «комнату» освещает большая жёлтая лампа. От взгляда на большую лампу начинают слезиться глаза, а неустойчивая пирамида из игрушек продолжает расползаться, заставляя девочку удерживаться лишь на собственных руках. Снизу уже едва разобрать отдельные деревья, сотни тысяч видимых звёзд сменяются десятками миллионов. Сияние Солнца посреди чёрной пустоты становится ярче и ярче, а ледяной ветер приятно щекочет металлическую кожу. Упав на пол, девочка скорее убирает игрушки. Ни в коем случае нельзя, чтобы люди знали. Она знает, что люди уже знают, но все равно считает нужным делать вид, будто бы ничего не было. Тем более за ней скоро должны прийти. Они знают. Знают, что ты могла вызвать и прекращать дожди.***
— Значит, вот на это и ушли все наши деньги, — задумчиво хмыкнул Хелл, — оригинальная попытка… скопировать древнемикенские технологии. — Да! Правда, она прекрасна?! Восхитительно! Хеллу тяжело было разделить умиление своего коллеги. Назвать «прекрасным» эту штуку из похожего на металл вещества можно было лишь условно. А точнее, нельзя было ну никак. Гуманоидное тело, ненормально тощее, выглядело отталкивающей пародией на человеческое, а похожие на волосы отростки на голове этого существа, большие копыта на ногах, которые при должной фантазии можно было принять за деформированные туфли, а также женская грудь лишь усиливали неприятное впечатление. — Мы остановились на гибриде с человеком. Так мы сможем осуществить глубокое управление через омнисферу… В цеху было ещё десяток подобных резервуаров. С такими же точно существами внутри. — А раз вы выращиваете несколько штук, то значит, успехи уже есть… — добавил Хелл, отмечая себе, что он смог бы сделать лучше.***
Самое интересное — наблюдать за людьми. Люди точно узнали, что девочка выглядывала из окна. Она не знала, как, но была уверенна, что как-то догадались. Возможно, поэтому они решили вывести её из её комнаты на улицу. На неё натянули рубашку до колен — может, хотели сделать более похожей на себя, а может, боялись, что она замёрзнет. Ошейник как всегда оставили — наружу её на поводке вывел один из людей. На обе ступни ей надели какие-то тяжёлые штуки — в конце концов, люди сами носили подобные, как будто бы боялись касаться земли. Спускаясь, она касается земли своими нижними конечностями, регулируя собственный вес, чтобы не оставлять глубоких следов. Чтобы не раздавить тех, кто ходит по поверхности, кто радостно приветствует её. Впервые выйдя за порог здания, в котором она до этого жила, девочка замирает на момент. Так вот как оно всё выглядит не через стекло! Значит, это большое жёлтое светило — и есть солнце, а те маленькие… Девочка оглядывается по сторонам… Вон там — вон то окно с решёткой — это, очевидно, её камера. Вон там её тыкали иголками, а вон там… Она вообще могла бы невесомо парить над поверхностью, но оставляя на земле вместе с ними следы, она как будто бы становится к ним ближе. Один из людей дёргает её за цепь, заставляя идти. Ещё двое с палками, которые больно бьются, одним своим присутствием напоминают, что лучше не сопротивляться. Солнце, ветер, попадавший в обувь песок — всё это дарило ей новые, неведомые ранее ощущения. Эта прогулка оказалась даже в какой-то мере весёлой. И вот она берёт одного из них руками, поднося к себе. Наконец-то люди останавливаются перед низким деревянным заграждением, песок внутри которого чище и желтее. Девочка узнаёт, что это называется песочницей. Один из людей вываливает из мешка игрушки, которые падают кучей прямо на песок. Понимая, что от неё хотят, она сама перелазит через доски. Едва позвякивая, цепь волочится по песку следом. Делая вид, что она играется, девочка наблюдает. Наблюдает за людьми, пока они отрешённо стоят рядом, пережёвывая свои дурно пахнущие конфеты. Как один из них, с коробкой в руках, разносит эти конфеты остальным. От конфет люди начинают странно кривить лица, наполовину выглядывающие из-под масок. Они улыбаются. Да, именно улыбаются — но как-то неправильно. Сидящий на её ладонях радуется и улыбается оказанной ему чести. Она радуется ему в ответ. Её наблюдение — это то, что люди не могут… не могут посадить на цепь… запереть в комнате… ударить палкой… То, что они не замечают. То, чем она их превосходит. Играясь игрушками, девочка за ними следит. Запоминает. Пока однажды её взгляд не натыкается на совсем других людей. Людей, такого же размера, как она. Людей, которые улыбаются правильно. Которых так же большие ненастоящие люди водят в песочницу. Которые тоже не замечают, как она за ними наблюдает. Или… замечают? Она впервые не уверенна в увиденном, но кажется, на несколько секунд её взгляд встречается с одним из них. Они настоящие.***
Ноябрь 2042-го года, северный Китай, плантация Цоам Сознание постепенно возвращается. А вместе с ним — и боль. Боль от ударов, от тугих ремней и кандалов. — Субъект становится опасной… — отмечает одна из людей, биолог Джессика Виллалобос. — Эх, так и руки можно лишиться… — комментирует Вернер Франк, вспоминая события, произошедшие несколько минут назад. Это его любимый эксперимент, которую он сам назвал «Онико-тян». Рогатая и раньше нередко активно сопротивлялась, каким то образом догадываясь, когда её ведут не на анализы и не томографию делать. Но на этот раз её безвольный вид и потерянный взгляд после пары ударов электрошокером оказались обманчивыми. Когда Онико-тян уложили на кушетку, та внезапно взбесилась, вырвавшись из не до конца закреплённых держателей, и перевернула всё вокруг. Раскидала инструменты и оборудование, прежде чем её утихомирили, и наконец-то, хорошо связав, уложили на кушетку. А ведь электричество вовсе не безобидно для подрастающего организма. Так и травмировать его любимую «Оничку» можно! Священный Совет не обрадовался бы. Он, Вернер Франк, тоже не обрадовался бы — тем более, кажется, он тут один, кто сохранил способность радоваться. Вернер сам себе признался, что несмотря на причинённые неприятности, он восхищается своей главной подопытной. Восхищается её упорством и хитростью, даже когда ему самому достаётся от зубов и когтей Онико. Двух техников пришлось отправить в медпункт. Вот два новых выставляли настройки на аппарате. Эти наркоманы даже не представляют, с какими великими научными открытиями им приходится работать! — Пойми, я не со зла. Просто тебе надо стать… немного больше человеком… — говорит этот человек, Вернер Франк, потрепав Онико-тян по розовым волосам. Та почти не дёргается, даже не пытается укусить. Девочка лежит спокойно и бессмысленно смотрит в потолок, пока на её теле закрепляют различные датчики. Кажется, смирилась. Или всё-таки задумала что-то ещё? Удары от электрошокеров ещё болят, тугие ремни и верёвки неприятно прижимаются к оголённому телу, кандалы не дают пошевелить руками или ногами. — Включить геттер-генератор, — командует Вернер. Вот сейчас будет по-настоящему больно. Люди предусмотрительно надевают наушники. Надо попробовать сосредоточиться на чём-то другом. На… на… За долю секунды волна охватывает всё тело. Как будто бы порезалась или нечаянно хлебнула горячего, но теперь болит везде и очень сильно. Намного больнее, чем когда бьют теми палками. Девочка кричит, выгибается дугой, бессильно пытается вырваться из кандалов — боль от впивающихся ремней тонет на фоне боли от как будто бы разрывающегося на части тела. Люди безразличны к её крику. Только этот, Вернер Франк, морщась, бормочет что-то вроде «сожрёт же кляп». Да, кляп, та штука из ваты или чего-то похожего, которую ей иногда при похожих процедурах засовывали в полный острых зубов рот. Когда воздух в лёгких кончается, девочка, дёргая зажатой в держателе головой из стороны в сторону, судорожно вдыхает, чтобы снова потратить его на крик. И так ещё раз, а затем ещё и ещё и ещё. Вата… Надо сосредоточится на чём-то другом. Вата. Так боль ощущается слабее… Вата как облака… Не настолько слабее, чтобы не кричать, но всё же немного легче… Вата как облака… Не настолько слабее, чтобы не извиваться в агонии, но всё же немного легче. А облака там, где она встретилась взглядами с… Кабинет был разделён напополам стеной с окном, видимо, чтобы часть наблюдателей могли следить за проведением процедуры, не утруждая себя выслушиванием даже приглушённых наушниками воплей. Наконец, боль начинает стихать. Сила, разрывающая тело на части, исчезает. Девочка всё ещё тяжело дышит, смотря широко открытыми глазами в сторону окна. Нет, это не привиделось от мучений. Маленький человек, который стоял у этого самого окна, и застыв, смотрел на неё. Тот самый, с которым она тогда встретилась взглядами. Он настоящий. Дальнейшие события проходят как во сне. Не в том сне, где она летает над облаками, а другом, обычном, когда всё мутно, как в дождь за окном. Вот взрослые хватают мальчика, не обращая внимание на его сопротивление, и утаскивают прочь. Клац — и на шее девочки снова застёгнут ошейник. Визг — судя по всему, того мальчика тоже ударили палкой. Та, которую называют двумя длинными словами «доктор Виллалобос», и считают здесь очень умной, уже погрузилась в изучение цветных закорлючек и пятнышек на чёрных экранах. Вернер Франк, второй очень умный, осматривает саму девочку. Звуки мальчика становятся тише, когда взрослые закрывают двери, и уводят его всё дальше и дальше. Только после надевания ошейника взрослые немного ослабляют стягивающие её верёвки и ремни — люди ни за что не позволяют ей быть не связанной. Люди ещё некоторое время будут её тыкать, рассматривать и что-то проверять. Несмотря на ещё не утихнувшую боль, девочка позволяет себе едва заметно улыбнуться. Она сегодня тоже очень умная.***
Толстая дверь с лязгом закрывается, и люди снова оставляют её одну. Одну, забившуюся от страха в угол, обессиленную, хныкающую, спрятавшуюся под покрывало. Под которым точно не видно, как девочка выплёвывает один из похищенных ею металлических инструментов. Поковырявшись в замке ошейника, она его аккуратно расстёгивает. Клац — и вот она уже не привязана. Догадка об устройстве замка оказалась истинной. Непривычное ощущение свободы, осознание, что она смогла таки обмануть людей — Онико едва удерживается, чтобы не начать громко смеяться. Поковыряв ещё раз, девочка застёгивает его обратно, а потом прячет отмычку. Как бы там ни было, нельзя давать знать людям о том, что она теперь может снимать ошейник сама. Человек, который стоял за дверью, кажется, ничего не заметил. Зная, что её хулиганство не даст ей настоящей свободы, Онико-тян решает заняться своей любимой игрушкой. Большой цветной книжкой. Эта книга отличалась от остальных. Не только очень толстой обложкой. Яркие картинки и закорлючки — девочка не понимает, но чувствует, что за ними скрывается что-то интересное. Что-то особое, не такое, как в других. Онико начинает казаться, что написанное в книге имеет отношение к ней. Не умея читать, она готова пересматривать её снова и снова, снова и снова силясь разгадать тайну её содержания. Рогатая вспоминает тот день, когда у неё впервые появилась эта книга. Как будто бы возникла посреди комнаты. Вот, несколько минут назад на том месте не было никакой книжки, а когда Онико посмотрела туда снова — книжка уже была. И как потом люди хотели её забрать, как она, обхватив книгу руками, упиралась и не отдавала. И как неожиданно вошёл в камеру Вернер Франк, и приказал оставить книгу ей. Рогатая слышит, как за дверью сменяется часовой. «Пост сдал» — «пост принял». Ещё недавно Онико заставила людей всполошиться, во время прогулки повторив эти слова своим рычащим голосом. Судя по голосу и походке, тот, что сменил, новый — отмечает девочка, вглядываясь в картинки любимой книжки. Оглянувшись по сторонам, она замечает ещё одну деталь. Всё снова и снова возвращаясь к составленному ею в голове плану здания и окружающей местности, она глянула на окно. Решётка. Решётка окна, которое ведёт в коридор. Кажется, она смогла бы её выломать.***
«… после чего причиняемые травмы восстанавливаются, формируя ткани, в необходимой мере подобные человеческим… Интеллектуальные способности субъекта оцениваются как очень высокие… Примечательно, что субъект пытается их скрывать…» Учёный перечитывал собственный отчёт по поводу своего главного проекта. Вернер Франк в очередной раз задумался — стоило ли ему переезжать сюда, и разрывать всякую возможность вернуться к прежней жизни. Вышедшие на него APE конечно, были не просто какими-то мошенниками — это стало ему понятно сразу, иначе бы Франк попытался как-то сбежать и от них. Но он и представить себе не мог, что его новое начальство окажется настолько не просто мошенниками. Все ваши старые законы отныне станут ложью… Вся ваша прежняя жизнь будет лишь дурным сном… Вернер всегда скептически относился к громким заявлениям, которыми злоупотребляли как тоталитарные режимы, так и прогрессивные корпорации. Зато его впечатляли новые научно-технические достижения, открытия, которые ещё недавно казались чем-то из фантастики. Как и удивительно выглядело заключение Священного Совета по поводу проекта: «Провести испытание в условиях, максимально приближённых к реальным…»***
Время. Настаёт время смены часового. Хотя в камере у Онико-тян нет часов, она уже примерно знает, когда дежурный у её камеры должен меняться. Затихающий топот шагов. Вдалеке хлопает дверь. Тишина. Рогатая удивлённо поднимает голову от любимой книги. В здании тихо. Люди ушли. Все до единого. Почему? Не то, чтобы ей страшно самой. Скорее, странно. Странно, когда происходит нечто ранее невиданное. Хотя нет, не все. Девочка слышит движение. Тоже человек. Только маленький. Стараясь как можно тише звенеть цепью, девочка скорее тащит несколько игрушек к стене, и осторожно подбирается к окну, надеясь, что через щель под шторой она сможет увидеть хотя бы какую-то подсказку. Частые шаги приближаются. Девочка царапает когтями окно, чтобы привлечь внимание того, кто идёт мимо по коридору. Она догадывается, кто это, прежде чем маленький человек подвигает брошенное металлическое ведро, и, забравшись на него, заглядывает под штору. В происходящем явно было что-то не так. Люди не могли вот так вдруг всё бросить. Не может же эта встреча быть случайной? Несколько секунд взгляда друг в другу глаза, и Онико принимает решение. «Да пошло всё к чёрту» — если бы она знала подобные выражения, то точно произнесла бы что-то такое. Онико-тян хватает отмычку, и отстёгивает свой ошейник, а потом опутывает цепью прутья решётки, и, навалившись своим весом, принимается её выламывать. Решётка медленно изгибается. «Нет, не уходи! Не уходи!» Хотя Онико уже знала, что маленький человек далеко не уйдёт, всё же она хотела смотреть на него, ощущать его ещё и ещё, жадно впитывая его… «настоящесть». То, чем она отличалась от больших людей. То, чем отличался этот маленький человек. Несмотря на то, что внешне мальчик походил на людей, внутренне он имел удивительно много общего с ней. Мальчик вернулся, держа в руке брошенный людьми металлический фонарь. Постучав им по стеклу, мальчик сорвал штору, и отойдя, бросил в окно фонарь. Звенящий звук — и прозрачная преграда уничтожена. Вот мальчик обратно забирается на ведро. Кажется, осколки немного задели его — всё-таки он не может настолько просчитывать последствия своих действий. Но всё же, он догадывается, чего от него ожидает девочка, и наваливается на решётку. Совместными усилиями последняя преграда между ними начинает гнуться и ломаться. Онико обхватила своего спасителя руками, чтобы взять его в свою ладонь. Мальчик явно больно ударился, несмотря на то, что его падение удалось смягчить. Скривившись на несколько секунд от боли, тот поднимает взгляд, полный чувств. Настоящих чувств. То, ради чего она была готова пойти на всё. Богатство эмоций, в которое ей хотелось всматриваться и изучать. Радость, которую хотелось разделить. И боль, которую хотелось утешить.***
Девочка и мальчик бежали по редколесью. Месяц и звёзды давали ей более чем достаточно света. Мальчик шёл сзади, держа Онико за руку. Разве не должна его рука быть синей? Пусть у мальчика не было такой остроты чувств, и ему непросто было совладать со своим страхом. Пусть он быстрее уставал, и не мог держать во внимании так много вещей, как его краснокожая и рогатая подруга. Но почему-то мальчик полностью ей доверял, пока девочка прокладывала их путь к свободе. К свободе ли? Чем они будут питаться? Почему бы им просто не полететь? Наверняка, в пищу можно будет употребить мелких птиц и зверушек, сновавших вокруг или ягоды, которые попадались им на пути. Почему бы не приказать земле произвести пищу? Запахи говорили, что это всё съедобно. Мальчик едва улавливал окружающие запахи и не задавался подобными вопросами. Как и тем, почему их побег немного напоминал квест. Тогда, ещё в лаборатории, когда вдруг один из людей вернулся, мальчик, кажется, сразу догадался, чего хочет его вызволенная подруга. Человек, всё внимание которого было поглощено сбежавшим ребёнком, явно не ожидал внезапно вцепившегося в него маленького краснокожего и рогатого монстра, и ещё больше не ожидал, что та сумеет выхватить у охранника электрошокер. Человек еле успел вскрикнуть, после чего отключился и упал на пол. Пока мальчик удивлённо смотрел на её действия, девочка принялась шарить по карманам отключившегося человека. У человека точно должны быть ключи, да, девочка слышала, как те звенели, когда тот открывал двери. Как и помнила, как люди открывают двери. Мальчик помогал ей, позволяя забираться на себя, чтобы пробовать открывать ключами замки. Когда они открыли дверь, ведущую в тёмный боковой спуск, мальчик пошёл за ней. Он почти не видел в темноте, даже освещая дорогу фонариком, ему было страшно, он еле попадал по ступенькам, но продолжал идти. Мальчик последовал за девочкой, когда они выбрались через запасной выход. И затем, когда они вдвоём как можно более незаметно пробирались между зданиями. И когда добрались до давно примеченного ею места, где ей удалось сделать подкоп. Сейчас всё это было позади, а впереди образовалась ещё одна срочная проблема. С неба начал сыпаться редкий снег, а её спутник уже был на пределе сил. Хотя девочка была готова бежать дальше, она решила ни за что не бросать своего друга. Как и любимую книжку, которую несла во второй руке. А значит, им надо было передохнуть. И вряд ли мальчик выдержит переночевать на улице. Незнакомые образы, незнакомые звуки, незнакомые запахи… знакомые и хорошо изученные. Куда идти? Интуиция и догадки привели её к низким деревянным зданиям. Судя по звукам и запахам, здесь тоже были люди, но другие. Настоящие… или нет? В любом случае, дальше бежать они не могли. Обнаружив, что вход в одно из зданий, в котором не было людей, приоткрыт, девочка и мальчик аккуратно зашли вовнутрь. Сравнительно тёплый пол, усыпанный соломой, деревянные стены, защищавшие от ветра — всё это пришлось очень кстати. Свет Луны освещал интерьер пустого сарая через единственное окно. Мальчик, рухнул на пол, сев возле стенки. Он был явно измотан побегом. Услышав в углу сарая шорох и писк, девочка быстро ринулась в сторону добычи. Момент, и полевая мышь оказалась в её когтях, разорванная напополам. Ей уже приходилось несколько раз съедать подобных существ, забегавших в её камеру. Особенно тогда, когда люди ещё не определились с диетой, необходимой для питания Онико-тян. Мышкам тоже было больно, когда она их ловила, но накормить мальчика для рогатой было важнее. Рогатая девочка попыталась что-то сказать, но у неё вышло только рычание. Мальчик осторожно взял половину мышиной туши из её руки, после чего попытался по её примеру прожевать. Сырое мясо плохо давалось человеческим зубам. — Смотри, у меня тоже есть, — сказал мальчик, доставая из кармана конфету. — Давай… напополам, — с этими словами он зажал конфетку между зубами. Приблизив вплотную к его лицу своё может частично имитировать их внешность, девочка откусила половину конфеты. — Вкусно, да? — спросил мальчик, пережёвывая свою половину конфеты. Девочка аж визгнула от восторга и энергично замахала руками и ногами, после чего прижалась ближе к своему другу. Нет, дело было не во вкусе, её кормили подобным уже много раз. Мальчика немного развеселила её реакция, и он принялся гладить её по голове, аккуратно потрогав её рога. Умиляясь, девочка прижалась к мальчику своими губами, сначала к щеке, а потом к его губам. Лизнула его языком, распробовав вкус его кожи и заставив мальчика засмущаться. Розовые волосы спутались с чёрными. Хотелось больше Чувствовать его вкус, его запах, его эмоции. Такой замёрзший и уставший… Такой маленький слабый и хрупкий… ведь плоть слабее живого металла смелый и добрый. Во всяком случае, здесь они оба смогут согреться и отдохнуть. Некоторое время девочка рассматривает его ошейник. Он был сделан не из стали, а из мягкого пластика. На нём, как и на ошейнике Онико, помимо серо-фиолетового герба и надписи мелкими закорлючками, тиснением на бирке были нанесены три больших знака — причём первый такой же, как на её ошейнике. Наконец, накрывшись покрывалом, и прижимаясь друг другу поближе, дети провалились в сон. Разве я нуждаюсь во сне? И снова сон о полётах. На этот раз полёт прервала вспышка яркого света. Свет солнца уже проникал в окно сарая, когда её сон резко прервался. Нет! Мальчика рядом не было. Мгновение ужаса, древнего, запечатанного, желающего высвободиться Ужаса, остаётся в прошлом, когда Онико видит, что мальчик просто уже проснулся и стоит перед ней. Похоже, он вставал в туалет. Лишившись его опоры, она и проснулась. Наверно. — Ты кричала, — говорит ей мальчик, смотря ей прямо в глаза с испугом и сочувствием. То, за что она готова быть с ним и защищать его. Не смогла защитить. Надо и самой помочиться и найти ещё что-то попить и перекусить. А потом — бежать дальше. Или лучше ещё отдохнуть? В сарае она чуяла ещё мышей, в редколесье приметила несколько деревьев с ягодами. Девочка чувствует впервые чувствует себя слабой, что всё ещё боится. Она обращает внимание, что мальчик уже смотрел её книжку. — Хочешь, почитаем? — Мальчик садиться рядом. — «Принцесса и волшебник». Какие… какие картинки! Мне приятно смотреть. Очень-очень! — Не зная подходящих эпитетов, мальчик попытался выразить своё восхищение, вкладывая побольше чувств в интонации. Судя по всему, подобная книжка была в новинку и для него. Девочка выдавливает из своей нечеловеческой глотки рычащее «да», но потом выставила руку вперёд, пытаясь объяснить ему, что им сначала стоит сделать свои утренние дела. Она опять отправляется на охоту. Мыши не очень по нраву её другу — он с трудом пережёвывает кусок сырого мяса, возвращая недоеденную тушку ей. В соседнем сарае сидят рыжие толстые птицы — девочка не решается ловить их, чтобы не перепугать. А вот штука, снаружи похожая на округлый камень, оказалась очень вкусной. Девочка решает, что ей надо будет ещё раз сходить за добычей. — Стой! — говорит её друг, смотря на её ноги. — Ты поранилась. Да, следы вчерашнего побега. Она ведь всю ночь бежала даже не обувшись. Мальчик подходит ближе, наклоняется к её оцарапанным ногам. — Я читал, что животные вылизывают друг другу раны. Мне, — мальчик произносит незнакомое слово, — подарил много книг про животных. Вот мальчик касается языком её коленки. Подобные царапины её не беспокоили, и бесследно сами исчезли бы уже завтра, но сама процедура доставляет огромное удовольствие. — Синяя кровь… У тебя синяя кровь, — подытожил он, закончив обработку ссадин. Девочка поднимает его и обнимает, снова пробуя своими губами. — И рога на голове, — изучая её, добавляет мальчик. А потом, обрадовавшись, добавляет: — А я тоже! Я тоже не как все! Мальчик задирает свою рубашку, показывая на груди узор из тёмно-синих линий. Знакомых. Девочка наклоняется, и осматривает, вынюхивает и ощупывает их. — Взрослые меня много рассматривали из-за них. — Несмотря на то, что мальчик произносит это с явной гордостью, чувствуется, что интерес больших людей к нему не всегда был безобидным. — И говорили, что я — особенный… Подняв взгляд вверх, Онико возвращается к его ошейнику. Может, попробовать его снять? — Это я… Я код ноль-один-шесть, — мальчик показывает пальцем на обвивающий его шею кусок пластика. На то самое место, где написаны три больших закорлючки. Рядом с мелкими надписями на английском, китайском и японском, гласящими: «собственность APE». — Я — Хиро, — говорит мальчик. — Хиро. Ноль-один-шесть. Так будет, если вместо цифр взять соответствующие буквы. Неужели ему эта штука на шее ему дорога? Цифры… Эти закорлючки, кажется, называются именно так. А те, что написаны в книге, называются буквами. Как и вот эти мелкие рядом… — А какой код у тебя? — спрашивает мальчик. Как будто бы код должен быть у любого… Любого «настоящего». Код… Да, у неё тоже на ошейнике были три цифры. Наклонившись, и расчистив пол от травы, девочка чертит пальцем три цифры. — Ноль-ноль-два… — Задумчиво произносит мальчик. — Никогда не видел такого кода. А значит, «Они» или… нет… Зеро-зеро… Зеро-Ту! Он радуется, как будто бы нашёл что-то прекрасное. — Зеро-Ту… — Онико пытается повторить своим рычащим голосом. — Это твоё имя. Имя! Я читал в одной книжке… Имя — это… Онико, наречённая своим другом Зеро-Ту, резко наклоняется, закрывая мальчику рукой рот. Нельзя, нельзя ни в коем случае создавать лишнего шума, и нельзя никогда про это забывать. — Тихо, — Зеро-Ту пытается произнести шёпотом. — Тихо. Всё-таки мир слишком опасен для двоих убежавших детей. Вселенная опасна для всех. Мальчик не сразу, но понимает. Надо просто затаиться на некоторое время, и люди их не заметят. Пройдут мимо. Это ведь помогало, когда они бежали из института. Наконец, когда человек уходит, Зеро-Ту предпринимает ещё одну вылазку. На этот раз она возвращается с десятком яиц. По пути ей пришлось затаиваться и замирать на минуту, чтобы быть уверенной, что ходивший неподалёку большой человек ничего не заметит. Вернувшись назад в сарай, Зеро-Ту обнаруживает, что Хиро отыскал кусок ткани, который аккуратно разорвал на две половинки. — Вот, давай я тебе… — мальчик становится перед ней на колени. Никогда не требовала кланяться перед ней, но никогда и не запрещала. — Завяжу. Ты же без обуви. Вскоре обе тряпки оказываются намотаны на ступни Онико Зеро-Ту. Всё-таки обувь, пусть и такая, не помешает. Съев добытые яйца, наконец, дети опять садятся рядом. Хотя её друг держится молодцом, Зеро-Ту отмечает, что их побег его определённо сильно утомил. Нет, надо отдохнуть ещё, а лишь потом отправляться в путь. В неизвестное. И вот, открыв книгу, мальчик начал читать: — В стране звёзд жила принцесса… Однажды, летая среди звёзд, она нашла страну смертных… Девочка внимательно следила за чтением. Она выучила эту книгу почти наизусть. Запомнила каждую букву, хоть и не могла их прочитать. Теперь же у неё был недостававший ранее элемент. — Там она встретила волшебника, и он понравился ей… — Причём здесь разносчик конфет для взрослых? Хотя, нет. Под словом «волшебник» в книге явно подразумевалось совсем-совсем другое. Вообще, в тексте книги многого не хватало, чтобы выразить все моменты истории. Яркие иллюстрации, в свою очередь, компенсировали бедность языка. Чёрное с цветными остроконечными фигурками, покрывавшее целые страницы — определённо было «страной звёзд». А этот круг… нет, не круг, а нарисованный шар. Шар, это как мяч, сине-зелёно-жёлто-бело… разноцветных шар — был «страной смертных». Синее — это море, зелёное — это леса, белое — это облака… Вселенная больше, намного больше… Там нет потолка… Сотни тысяч звёзд сменяются десятками миллионов… Взять его в свою ладонь… — Она попросила у властелина… — это слово было похоже на то другое, незнакомое, недавно сказанное мальчиком. — У властелина тьмы, чтобы жить в стране смертных… Девочка буквально влипла в книжку. Внезапно всплывшие, путанные воспоминания, как из забытого сна… Её нынешнего разума не хватало, слишком не хватало, чтобы разобраться с ними. Даже чтобы просто понять. Всё было немного не так. Хиро был вынужден прервать чтение из-за того, что Зеро-Ту вдруг влипла в книгу, закрыв разворот своей головой, и чуть не выхватила её из рук своего друга. Так, надо взять себя в руки, и дать ему дочитать. Отодвинувшись, Зеро-Ту жестами и хриплым рычанием попросила мальчика продолжать чтение. — Властелин тьмы разрешил ей остаться. Но он предупредил, что если ей нравится волшебник, то однажды он умрёт из-за неё… Нет, всё было не так. Немного не так… А как всё было? — Какая книжка… не приятная и приятная… — если бы не скудный словарный запас языка, которому его научили, то Хиро произнёс бы что-то вроде «грустная и печальная история». И «красивая». Отложив книжку и вздохнув, он посмотрел вверх, пытаясь обдумать её странное содержание. От размышлений Хиро оторвали всхлипывания его подруги. — Ты плачешь? — спрашивает он её, гладя по волосам, и пытаясь успокоить. Девочка снова обняла его. Зеро-Ту ведь никогда раньше так не плакала, даже после той комнаты, где делали очень больно. «Я обязательно позабочусь о тебе, обязательно». Вдруг её плач резко прерывается. Девочка вскакивает, прислушиваясь к шумам. — Что такое? — спрашивает мальчик, но его подруга кладёт ему руку на рот. Надо затаиться. Попробовать спрятаться вглубь сарая? Или вырваться? В одиночку она бы точно смогла улизнуть. Может, спрятать мальчика и потом вернуться за ним? Онико чувствует, как к ней подбирается страх — какой-то новый страх, которого она раньше не ощущала. Дверь в сарай открывает человек. Теперь он совсем рядом. Человек такой же большой, как те, что держали её взаперти. Но в её поведении не чувствуется «ненастоящести». И на этот раз это отталкивает. Первое время человек не замечает двоих детей, затаившихся за лежащим в сарае барахлом. Но вот он подходит ближе. Вот-вот они оба попадут в его поле зрения. Пятна крови и скорлупа на полу отвлекают его внимание на несколько секунд, когда Зеро-Ту выскакивает, вцепляется в него и тыкает трофейным электрошокером. Этот человек падает далеко не сразу, успевая огласить округу своим криком, и всполошить других людей. Люди теперь точно сюда придут, много людей, увидят упавшего без сознания. Если они ничего не увидят в сарае, то станут искать. Зеро-Ту не знает, что с ней будут делать не «ненастоящие» люди, но вряд ли что-то лучшее, чем те, кто держал её в плену. Надо бежать. Она просчиталась. Не смогла защитить. Схватив Хиро за руку, и держа во второй трофейное оружие, она скорее выскакивает из сарая. В какой-то момент Онико-тян подумала бросить книгу, но потом решает, что сделает это лишь в крайнем случае, и потому она передаёт её Хиро. Находящиеся снаружи люди начинают кричать, некоторые убегают. Если не замедлять бега, то удастся скрыться, удастся завернуть за угол ближайшего дома, а там кинуться в заросли, и затеряться… Их руки внезапно разомкнулись. «Почему?» Зеро-Ту оборачивается, и видит, как Хиро пытается поднять книгу. Всё-таки не стоило брать с собой книгу? Всё из-за её желания разобраться в этих хаотичных обрывках воспоминаний. Большие люди окружают их со всех сторон. Первое удивление и испуг сменяются агрессией. Несколько раз люди произносят странное слово «яогуай». Мальчик, подобрав книгу, испуганно застывает, девочка рычит и скалит острые зубы. «Их слишком много». Слишком много, и слишком мало времени, чтобы обдумать. Плана, как выбраться, нет. Не впервой ей быть бессильной против обстоятельств, но впервые от неё зависит ещё кто-то не впервые. Один из людей замахивается лопатой, она успевает увернуться, второй её задевает, но сейчас она вцепится в одного из них, и им, может удастся вырваться из оцепления, хотя на крик сбегаются ещё несколько человек, и они явно не на стороне детей. Нет! Мальчик пытается её защитить, прикрыть, бросается на одного из людей, хватает его и безуспешно пытается оттолкнуть. Человек отталкивает Хиро, и наносит удар лопатой плашмя, а потом пинает ногами. Хиро кричит и всхлипывает, потом затихает, а на земле образуется лужа тёмной крови. Онико-тян впервые впадает в гнев по-настоящему, беспорядочно кусаясь и царапаясь, орудуя шокером и не замечая собственных ран. Последующие секунды пролетают мгновенно. И одновременно тянутся как вечность. В конце концов, девочка не сразу замечает звуки выстрелов, и не успокаивается, когда избивавшие её и Хиро люди начинают падать на землю. «Ненастоящие люди» не признают пощады, и попытки бежать или сдаваться не спасли в тот день никого. На взводе девочка бросается на своих пленителей, которые по иронии сегодня оказались её освободителями. Люди всаживают в неё дротик со снотворным. Её ноги на бегу подкашиваются, и она падает. Пытается встать. «Хиро, где ты?» Приблизившиеся солдаты выставляют вперёд палки с шокерами, ибо у Онико ещё достаточно сил, чтобы сопротивляться. «Хиро…» Девочка не замечает боли от разрядов электрошокеров, ударов резиновых дубинок и врезающихся в тело верёвок. Онико продолжает вырываться из последних сил, когда её силой прижимают к земле. Рогатая бессильно кричит, царапается и кусается, когда её скручивают и запихивают в клетку, чтобы забрать в свой правильный плен. «Ненастоящие» люди относят клетку в машину. К её облегчению, солдаты вскоре приносят Хиро, и аккуратно кладут его рядом. Зеро-Ту немедленно припадает к решётке, пытаясь разглядеть его широко раскрытыми заплаканными глазами. Жив. Мальчик болезненно дышит, его сердце бьётся, но его состояние тяжёлое. Девочка бессильно пытается достать до мальчика, тыкая пальцами в узкие ячейки решётки, силится согнуть толстые прутья. Зеро-Ту зовёт его и плачет, а мальчик лишь время от времени ворочается и стонет с закрытыми глазами, пока врач перевязывает ему раны и делает уколы. Наконец, снотворное и усталость берут верх над рогатой, и она проваливается в сон…***
Девочка очнулась, обнаружив себя привязанной к койке. — Какой ужас, — с явным сожалением произносит Вернер Франк. С сожалением, которое иной богач испытывает, когда обнаруживает, что хулиганы испортили его любимую дорогую машину. «Хиро?» Тугие ремни сковывают её движение, и больно впиваются, когда Онико пытается вырваться из их хватки. Девочка понимает, что это бесполезно. Большой человек в белом халате с чёрными прямыми волосами, слегка растрёпанными — как у Хиро — удостаивает её лишь короткого взгляда. Второй большой человек стоит рядом с соседней койкой, ещё несколько суетятся у приборов. — Множественные переломы и повреждения внутренних органов. Если бы не первая помощь, субъект 016 уже бы скончался от болевого шока и внутренних кровотечений. — Джессика Виллалобос слегка склонившись, стоит рядом соседней койкой, рассматривая показания медицинских приборов. И, равнодушно подытожив, произносит: — Вероятность выживания невелика. Предлагаю эвтаназию. — Отставить эвтаназию. Девочка наблюдает, как в комнату входит некто, от чего присутствия взрослые резко становятся прямо и прикладывают правые руки к груди. Некто, кого побаиваются большие люди, и даже эти двое «умных». Знакомое ощущение. — Вольно, — произносит Председатель отсалютовавшим ему двоим учёным и их помощникам. Рогатая девочка беспокойно ёрзает на койке. В вошедшем человеке в белоснежной с багряным мантии (человеке ли?) было что-то не так. Как будто бы он тоже был связан с её путанными воспоминаниями. — Товарищ Председатель, согласно инструкции номер… — пытается возразить Виллалобос, — Вы сами сказали, что в случае тяжёлых физических повреждений… — Ни в коем случае, — отрезал Председатель, подойдя вплотную к лежащему на койке мальчику, — Код 016 доказал, что он слишком интересен для нас… Опасность. Человек в золотой маске кладёт руку на лоб Хиро, а второй принимается водить над телом, пока Виллалобос делает мальчику укол. С ладоней человека в золотой маске слетают едва заметные фиолетовые и белые искры. Проходит минута — и мальчик дышит ровнее и спокойнее, а подключённые к его телу приборы больше не пищат так часто и раздражительно. Однако, само присутствие этого человека наводит на девочку ужас и отвращение. — Виллалобос, отправляйтесь с Кодом 016 в лабораторию номер… — повелительным тоном произносит Председатель, не отвлекаясь от мальчика. Уже один раз проиграла. — Товарищ Председатель! — кажется, женщина-учёный впервые выражает редкое для неё чувство беспокойства. — Технология ещё не испытана… Нет. Я сумела спасти. — Вот и испытаете, — Председатель APE прерывает возражение Джессики. — Я уже приказал Гельмгольцу начать необходимые приготовления… Но не всех. — Так точно, — после секундной запинки отвечает женщина-учёный, после чего техники перекладывают Хиро на медицинскую каталку, и увозят из кабинета. Кивнув головой, Виллалобос удаляется вслед за каталкой. Зеро-Ту провожает её взглядом. Человек в белоснежной мантии тем временем подходит к рогатой, от чего та, несмотря на боль и ремни, снова начинает беспокойно ёрзать. — Она сумела нас обмануть, — произносит страшный человек, простирая над маленькой Зеро-Ту руки. «Снова». Нет он определённо в конце добавил «снова». Онико пытается оскалить зубы, зарычать, но страшный человек припечатывает её телекинетическим ударом. — Это мой недочёт… Но это же наш успех. Я не сдамся. Девочка с остекленевшим взглядом смотрит, как ладонь этого страшного человека приближается к её лицу. От нависающей белой перчатки ощущается покалывание, и множество тонких, едва видимых фиолетовых и белых нитей пронзают её голову. — Вернер, колите ей новую дозу мнестика… — командует верховный правитель, — и подключайте аппарат для симуляции электросна. Больше нет сил сопротивляться. Усталость сковывает сильнее ремней. — Работу над проектом… — спрашивает Вернер Франк, — продолжать? Из последних сил девочка пытается оторвать взгляд от руки страшного человека. «Хиро». Его рядом нет. И наверняка, девочка его больше никогда не увидит. — Обязательно, — звучит давящий голос. — Но для начала — я запечатаю ей память. «Хиро». Взгляд ловит лишь неестественно белоснежную перчатку и паутину фиолетовых и белых линий. Перед тем, как снова провалиться в сон, девочка понимает, что не в силах вспомнить, как выглядел мальчик. — У каждого Бога непременно есть свои жрецы, — сквозь сон до девочки доносятся слова страшного человека. Как будто бы сказанные им самому себе. И так она забывает про мальчика на много лет. На много тысяч лет.