«Человек и кошка плачут у окошка, Серый дождик капает, прямо на стекло…»
Человек и Кошка не плакали, хотя дождливая погода располагала. Гайки в Доме больше не было. «Гайка» должна быть маленькой и милой, с огромными глазами и тонким голосом. А нечто большое и нагловатое, со странными дружескими привязанностями и колким взглядом, язык не поворачивается так называть. Поэтому в Доме была Кошка, прозванная так за дружбу со сварливой Кошатницей и так себе характер. Они с Кошатницей смотрели, как свет фонарей расплывается в лужах, и грустили, каждая — о своем. Кошатница — о туманных перспективах дальнейшей жизни. Кошка — о таинственной Изнанке. Ей временами казалось, что быть беспамятной было намного лучше. Без воспоминаний у тебя нет ни тревожного прошлого, ни печальных мыслей, мешающих по ночам, ни, как ни странно, расплывчатого будущего. — Раньше я думала, что разумом можно изменить мир, — скрипучий голос Кошатницы прервал поток Кошкиной грусти. — Но разумом даже жалюзи нельзя задернуть, если у тебя нет рук. — Разумом можно подчинить себе котов, — Кошка оседлала стул, развернув его спинкой к окну. — И коты будут задергивать твои жалюзи. Кошатница невесело рассмеялась: — Вот бы они еще кофе умели варить… Кошка, поняв намек, пошла за плиткой.***
Она которую ночь не спала, пробираясь через матрацы к дальнему «слепому» коридору. Этот поворот никуда не вел, некрасиво обрываясь прямо на середине паркетного узора. Его Кошка и мерила шагами уже которую ночь. Говорить об Изнанке в Доме нельзя. Но из намеков Кошатницы и Рыжей, из неровных надписей на стене она кое-что уловила. Возможно, что-то неправильное. Но, тем не менее, изо всех сил представляла проселочную дорогу и разноцветные звезды, меряя шагами короткий коридор. Иногда компанию ей составляли коты. Их отчего-то стало больше — семь штук, снующих по всему Дому. Кошатница шутила, что к ее совершеннолетию их станет сорок. Коты хитро поглядывали на Кошку, будто что-то знали, но помогать не спешили. Кошка обещала пожаловаться на них хозяйке. Коты на угрозы не реагировали — животные прекрасно чувствуют блеф. Смущенная Кукла подъехала к ней и протянула пузырек с зеленовато-серой жидкостью. Кошка не успела ничего спросить, а та уже уехала в свою спальню. Оставалось только смотреть склянку на свет, пытаясь догадаться, что же эта милая девушка туда добавила. Кошка знала, что Кукла вопреки Закону, завела роман с мальчишкой из соседнего крыла. Но закрывала на это глаза — Кукла, конечно, хорошенькая, но не настолько, чтобы стать причиной мало-мальски серьезной распри. Да и Красавица не тянул на харизматичного оппозиционера. Не то, что Ведьма с Черепом. Но Кукла все равно чувствовала себя обязанной за негласное разрешение, и периодически дарила Кошке небольшие презенты. Кошка уже догадалась о связи между распространением настоек и прыжками туда, но сама добывать их не решалась. Но если волшебный эликсир сам плывет тебе в руки, то почему нет? Она будто проснулась, но не лежа в кровати, а стоя на обочине. Проезжающая мимо старомодная машина оглушительно просигналила, намекая, что стоит она слишком близко к проезжей части. Кошка не отреагировала. Она вертела головой, разглядывая знакомое поле и хибары в отдалении. Первые пару минут ее захлестывала эйфория — когда получаешь желаемое, всегда сперва просто радуешься. А потом теряешься. Она так сильно хотела снова попасть в свободный мир, что даже не подумала, что собирается там делать.***
Устроилась на работу в хостел. Уборщицей. Каждый раз, неся тяжелое ведро, она вспоминала, как однажды из такого же ведра обливала Длинную Габи, и это поднимало настроение. Платили не много, но можно было бесплатно жить в этом же хостеле. А ночью не возбранялось залезать на крышу, смотреть на звезды и умиротворенно мечтать. Здесь нужно было работать, думать о насущном дне и выживать. Все то, чего не нужно было делать в Доме. Все, что потом придется делать в Наружности. Кошка стала задумываться, справилась бы она с такими задачами, будь она склеенной, и приходила к неутешительным выводам. Искать Койво не хотелось — они стали частью другой, уже прожитой жизни. Хотелось просто оставить приятные воспоминания о них на краю памяти. Но Койво нашли ее сами — в лице маленькой дочки Зимы. Темноглазая девочка налетела на нее, когда она вышла на перекур. Вертлявая и любопытная. Совсем не такая, какой она запомнила Ведьму. Но такая же красивая. — Ты вернулась, да? — Ведьма крепко обхватила ее за пояс, преданно заглядывая в глаза. Кошка решила, что ребенку не хватает тактильного контакта и с удовольствием обняла ее в ответ. Взрослая Ведьма таких вольностей никому не позволяла. — Пойдем домой, — Ведьма настойчиво потянула ее в сумрак ночи. Кошка огляделась по сторонам. Ни Зимы, ни других Койво не было, а ребенку не объяснишь, что там — не ее дом. Девочка выросла, будто с их последней встречи прошло не меньше года, хотя с Кошкиного возвращения в Дом не прошло и двух месяцев. Дорога оказалась длинной, гораздо длиннее, чем помнилось Кошке. И каждый шаг давался ей труднее предыдущего. Она с каждой секундой все больше сомневалась в целесообразности своего возвращения. Как ее примут? — Ты где была? — первой их заметила Инет, высокая дородная женщина. Кошка вздрогнула, но обращалась та явно к девочке. — Тебе же запретили уходить далеко от лагеря. — Смотри, кого я привела, — Ведьма не обратила никакого внимания на претензии. Кошка была готова, что ей будут здесь не рады, но Инет, с минуту разглядывала ее, припоминая, а потом кивнула. — Потрепало же тебя, беспамятная. Кошка хотела ответить, что она уже не беспамятная, но под смешливым взглядом серых поняла, что это лишнее. Ее приняли как дальнюю родственницу, долго не приезжавшую в гости из-за постоянных дел. И это было больше, чем то, на что она рассчитывала. В поселении было куда комфортнее, чем в душном грязном хостеле, перманентно воняющим пережаренной рыбой. Большая часть Койво была ей знакома, хотя и было несколько новых лиц, опасливо косящихся на нее. Стефа, Зимы и Чарли видно не было, а Кошка не решалась о них спрашивать. Но Ведьма, будто прочитав ее мысли, сказала сама: — Мама с Чарли ушли на разведку. Скоро вернутся. Про Стефа ничего не сказала, и Кошка интуитивно поняла, что спрашивать о нем не стоит. Сидя под полной Луной и слушая убаюкивающий цокот цикад, она испытала странное чувство. Будто вернулась домой, хотя настоящего дома у нее никогда не было. — Не прошло и года, прыгнучик! — она почувствовала сильный удар в спину, заставивший ткнуться грудью в колени. Голос Зимы показался ей каким-то скрипучим, и, обернувшись, Кошка вздрогнула. Перед ней стояла старая индейская женщина, отдаленно напоминающая Зиму. Ее согнуло в спине, лицо покрылось глубокими морщинами, только взгляд остался быстрым и умным. В Доме Кошка непременно ответила бы, что, судя по ее виду, прошел и год, и сто других, но здесь желания язвить не возникало. Да и удивление ее было слишком велико. — Да-а, — протянула Зима, когда Кошка поднялась ей навстречу. — Время тебя не пощадило… Под ироничным взглядом, снующим по ее лицу, Кошка не смогла не засмеяться. В старческих глазах ненадолго мелькнуло отражение ее приятия. — Рада тебя видеть, — уже серьезно сказала Зима, не обращая внимания на вертящуюся вокруг нее Ведьму. Кошка, переполненная смешанными чувствами, смогла только кивнуть. — Надеюсь, твой нюх еще при тебе, — поприветствовал Чарли, подошедший следом. Он, в отличие от Зимы, почти не постарел. А лицо так стало казаться еще моложе. Может, из-за задорной улыбки, какой Кошка раньше за ним не замечала. Она вдруг почувствовала себя древней старухой, ностальгирующей по прошлому. На глаза навернулись слезы, и Кошка поспешила отвести взгляд. Зима с Чарли тактично этого не заметили. Ей хотелось спросить о Стефе, но она кожей чувствовала, что этого делать все еще не стоит. За время пребывания в Доме многие воспоминания потеряли свою яркость, особенно то самое. И теперь Кошка с теплотой вспоминала гибкого юношу, спасшего ее однажды от Серолицых и приведшего сюда. О том, как возвращаться обратно в Дом, она задумалась только лежа на жесткой циновке. В этот раз ей выделили отдельную землянку с тусклым светильником под потолком. Кошка не стала уточнять, почему она пустует. Не то, чтобы ей хотелось возвращаться, но памятуя о прошлом опыте под завалом, не хотелось бы оказаться запертой при схожих обстоятельствах. Гасить керосинку она не стала, чтобы не добавлять сходства с подземельем без единого выхода.***
— Да спроси ты уже, — Чарли, одним движением срезая с картофельную кожуру, мельком глянул на нее из-под рыжей челки. Кошка получившая сегодня вместе с ним кухонный наряд, отвлеклась от мытья мяты. Она считала, что умеет скрывать свои мысли. И даже сама поверила, что совсем не думает о Стефе. А этот рыжий так вероломно разочаровал ее аж два раза. — Не буду, — упрямо отозвалась она. — Вдруг ты мне нехорошее скажешь — я расстроюсь. — Знаешь, все равно скажу, — Чарли вдруг стал серьезным и перестал чистить овощи. — Он ушел к Серолицым. Не знаю, как его приняли, но теперь Стеф вместе с ними ловит прыгунчиков. Кошку как холодной волной обдало. Будто что-то внутри навсегда переменилось. Она вспомнила темные шальные глаза и представила его в эльфийском маскараде. Выглядело ужасно. А на деле было еще ужаснее. Никак не хотелось верить, что он теперь там, с ними. Но зачем Чарли врать? — Извини, — Чарли самому стало неловко — он не любил сообщать дурные вести. — Но ты должна была узнать. Кошка кивнула, а Чарли замялся. Он сказал еще не все, и теперь решал, стоит ли продолжать. В прошлый раз Эйприл успела стать его товарищем, а он считал, что от товарищей нельзя долго скрывать важных вещей. Но то, что он собирался сказать, будет слишком болезненным. Как настоящий удар. Или толчок. — И еще, — Чарли помедлил, но все же продолжил, глядя на застывшую фигуру Кошки. Лучше сейчас, сразу, чем потом. — Это Стеф тебя толкнул. Он всегда был говнюком. Из Кошки будто выбили весь воздух. Ее накрыл ужас. Значит все намного хуже, чем ей думалось буквально секунду назад. Гораздо хуже. Чарли, видя ее смятение, снова извинился и вышел из кухонного помещения. Кошка мысленно его поблагодарила — она предпочитала переживать крушения надежд в одиночестве. В голове замелькали мысли, что Чарли наверняка ошибается или врет. Конечно, Стеф ведь не такой. Но Кошка не имела привычки жить в иллюзиях. И нехотя понимала, что ей сказали правду. Тягучую, неприятную, но правду. А Чарли вышел и бездумно побрел в сторону зарослей, где раньше любили играть дети. Дети выросли, а приятная обстановка осталась. Сейчас он уже не думал, что поступил правильно, рассказав Эйприл. Убеждал себя, что она все равно бы узнала, но видя ее растерянный вид… Пусть лучше узнала бы от кого другого. А еще Чарли злился. Сам себе не хотел признаваться, но злился. Что Эйприл переживает из-за какого-то труса-перебежчика, едва не убившего ее. И очень неприятно колола мысль, что из-за Чарли она бы так убиваться не стала.***
— Пропала и пропала! — раздраженно отмахнулась Муха. — Может с Крысой в Летуны переметнулась. У нее вот-вот должен был сойтись пасьянс, а вмешательство Рыжей в прямом смысле спутало ей все карты. Поэтому Муха злилась и на Рыжую, и на Кошку и даже на затихшую в окружении зверья Кошатницу. Рыжая была с ней не согласна. Кошка хоть и приятельствовала с Крысой, но в Наружность не рвалась. Не то, чтобы Рыжая переживала за ее судьбу… Но смутно чувствовала, что та может быть одной из тех, кто сможет ее перевести. Это было бы не плохо — Слепой все еще очень далеко, а просить Рыжего ей не позволяла совесть. Нельзя же тревожить младшего брата своими взрослыми проблемами. Коты закопошились вокруг хозяйки, парочка побежала на разведку, двое залезли на плечи, остальные терлись о ее ноги. Кошатница наклонилась к Мохнатому и едва слышно прошептала: — Ушла? — кот коснулся влажным носиком ее подбородка, и Кошатница удовлетворенно кинула. Хоть у нее нет ни рук, ни ног, есть семь пар внимательных глаз.***
Колотило и сжимало голову. Каждое движение давалось с неимоверным напряжением, но и покой не принес бы облегчения. Организм Кошки проиграл борьбу с изнаночным вирусом и, судя по ощущениям, во всю пытался уничтожить инопланетную заразу. И Кошку заодно. Морщась от озноба, она карабкалась на смотровую площадку — настала ее очередь бдеть покой Койво. Поэтому она не переставала ругаться сквозь зубы: мало того, что всю ночь придется пялиться в одинокую черноту ночи, так еще и нельзя будет забыться живительным сном. Вслух высказываться не рисковала — здесь не Дом, могут и прогнать. — Следи за уровнем масла. В лампадке охранная магия, — голос Чарли доносился из гулкой глубины. Кошку не держали ноги, хотелось уже на что-нибудь опереться, и она привалилась плечом к жесткой коре ствола. — Ты нормально? — подозрительно сощурился Чарли. Кошка опрометчиво кивнула. Вестибулярный аппарат не простил ей подобной вольности, и мир поплыл вокруг нее. Благо смотровая площадка оборудована перилами, уцепившись за них, Кошка не встретила носом твердь земную. Вестибулярный аппарат не простил и коварного нарушения его плана по полету вниз, и Кошку резко замутило. И, самое обидное, этого порыва ей сдержать не удалось. Чарли зло выругался и резко дернул Кошку за локоть. Силком потащил к лестнице вниз, высказывая всякие нехорошие вещи о ней. Кошку в голову ударил жар, и она бессильно повисла в его руках, стараясь не отключиться и перебирая ногами по перекладинам. Кажется, она все же потеряла сознание, потому что резкое окунание в ледяную воду стало для нее полной неожиданностью. Она широко открыла глаза и принялась хватать ртом воздух. — С ума сошел?! — закричала она, выворачиваясь из медвежьей хватки. Шоковая терапия пошла ей на пользу — она готова была бороться за свою жизнь, честь и достоинство, и какая разница, что на них никто не претендует. Чарли выпустил ее и сел прямо на влажные камни. Кошка осталась отплевываться, стоя на четвереньках. — Конечно, я сошел с ума, — раздраженно передразнил он. — Ты себя доводишь до белого каления, чуть ли не калечишься из-за какого-то предателя, но с ума сошел я! — При чем тут, к чертям собачьим, предатель? — Кошка чувствовала себя полной сил — адреналин на время изгнал из крови слабость. — Ваши вирусы, мать их, коней с ног свалят. Уж и поболеть спокойно нельзя, обязательно макнут башкой по самые уши! Теперь я точно простужусь еще сильнее и помру! И некому будет искать растения и сторожить вас ночами! Кошка отползла подальше от неспокойной воды и принялась обиженно выжимать рубашку. Чарли с удивлением воззрился на нее: но ожидал такой эмоциональной тирады от замкнутой «перебежчицы». Ему стало смешно — злилась Кошка весьма забавно. И выходило, что изводится она не из-за Стефа. Чарли под недобрым взглядом переполз к ней поближе и коснулся рукой влажного лба. Действительно, горячий. Даже после курнания. — Иди спать, — примирительно проговорил он. — Я сам подежурю сегодня. — Нет, — в Кошке еще говорил дух противоречия. — Я все равно теперь не усну — вдруг меня еще кто захочет утопить. Чарли сдержал улыбку. Адреналинового всплеска хватило, чтобы бодро забраться на площадку и подлить масла в гаснущую лампадку. После этого тело начало расслабляться и хотеть в теплый домик. Хорошо, что Чарли ее не послушал и принес теплое одеяло. Закутаться в него оказалось очень приятно. — Где лучше — там или здесь? — Чарли привалился спиной рядом с ней. — Когда я попала туда, сразу начала думать, как вернуться, — отозвалась Кошка, прислушиваясь к стрекоту цикад. Чарли кивнул, в очередной раз подумав, что Стеф просто тупой идеалист. — Тебе не холодно? — Кошка обратила внимание на мокрое пятно — Чарли тоже замок, возясь с ней. — Не сильно, — неопределенно ответил он. Кошка робко протянул ему край тяжелого одеяла. Чарли пару секунд гипнотизировал его, а потом принял.***
Солнце опять светило тепло и приветливо, совсем как раньше. Запахи снова били в нос, рисуя в сознании яркие и точные картины цветов и целебных трав. Кошка снова дышала полной грудью, живя рядом с Койво, и уходить не спешила. Сегодняшний день был душным, и наступление вечера принесло прохладное успокоение исстрадавшейся природе. Собиралась гроза, даже раздалось несколько раскатов, но туча прошла стороной, оставив после себя высокое чистое небо. Сумерки взбодрили Кошку, и она решила отойти подальше к пойме реки. За высокими кустами был пологий склон, где она и расположилась. Открывать купальный сезон она не планировала, но вода так спокойно журчала, что, поколебавшись, Кошка все же поскидывала одежду прямо на траву. Вода была теплой, как парное молоко. И от этого вечерняя свежесть воспринималась еще острее. Кошка поспешила уйти поглубже и села на песчаное дно. Прикрыла глаза, запрокидывая голову к звездам. Течение нежно щекотало все тело. С берега раздался хруст травы — Я, конечно, слышал, что в этой реке водятся русалки, — донесся до нее насмешливый голос с берега. — Но думал, что это выдумки. Нужды оборачиваться, чтобы узнать, кто это, не было. — Выдумки и есть, — отозвалась Кошка, не открывая глаз. — Здесь только пиявки плещутся. И за попу кусают. Раздался смешок, и Кошка, наконец, посмотрела на берег. Чарли сидел на корточках, не сводя с нее взгляда. В сгущающихся сумерках было не разобрать, но Кошке показалось, что привычных смешинок в его глазах меньше, чем обычно, но больше чего-то еще. — Так вылезай, пока они до другого места не добрались. Присутствие кого другого при ее вечернем купании непременно смутило бы Кошку. Но не Чарли. Он за это время стал каким-то своим… Честным и неопасным. — Ты голых тетенек что ли не видел? — очень хотелось посоревноваться с ним в откровенности. — Тетенек — видел, — Чарли легко обошел ее. — Тебя не видел. У Кошки в груди сжался приятный комок. И захотелось глупо захихикать и вообще вести себя как Габи. Чтобы сдержать этот порыв, Кошка сделала глубокий вдох и нырнула с головой. В ушах шумела вода, и громко билось сердце. Когда кислород в легких закончился, Кошка вынырнула, торопливо оглядываясь по сторонам. На берегу было пусто. Кошка вытянула шею, выискивая взглядом свою одежду. Но абсолютно все вещи лежали на том же месте, где она их оставила. Даже обидно стало. Она выждала пару минут, но в воздухе разливалась только умиротворяющая тишина. — Вот хам, — задумчиво пробормотала Кошка. — И наглец. И в ее словах явственно прозвучало разочарование.***
— Интересно, если сюда можно «прыгнуть», то можно ли «выпрыгнуть» отсюда? — Кошка расчесывала Ведьмины волосы, но обращалась к Зиме. Зима никогда не смущалась присутствия дочери даже при самых серьезных разговорах. Считала, что ту не должны пугать взрослые трудности и таким образом приучала к ним. — Ты же сама однажды «выпрыгнула», — Зима толкла в ступке корень золотого артишока, совсем свежий, только добытый Кошкой. — Нет, я про тех, кто все время живет здесь, — Кошка неловко дернула черную прядку, и Ведьма зашипела от боли. — Это тебе лучше знать, — хмыкнула Зима, по-старчески поджимая губы. — Я-то «прыгать» не умею вообще. В Доме нельзя было обсуждать Изнанку. А можно ли на Изнанке обсуждать Дом? Кошка не знала. И по реакции Зимы так и не поняла.***
Этот вечер был непривычно оживленным. Вокруг костра не утихала бодрая беседа, то и дело раздавался звонкий смех. Будто был какой-то праздник, но это было окончание самого обычного дня. Чарли любил такие вечера — сразу чувствуешь себя в своей тарелке, причастным к чему-то большому и сильному. Но только не сегодня. Сегодня он ерзал и зло зыркал на каждого зубоскала, больше всего желая, чтобы все уже разошлись спать. Причина его недовольства сидела рядом и, как назло, веселилась вместе со всеми. Будто не обращая внимания на его руку, обнимающую ее за пояс под расстегнутой просторной ветровкой. Очень хотелось уже остаться с ней наедине, но уводить Эйприл в разгар веселья было бы слишком откровенным. Чарли недовольно сжал ее бок, напоминая о себе — вдруг перестала обращать внимания на прикосновение? Получив в ответ смущенный взгляд и красноту на щеках, Чарли немного успокоился. Он симпатизировал Эйприл давно, но раньше воспринимал ее просто смышленым ребенком, а теперь… Теперь очень хотелось надеяться, что он не успел превратиться для нее в назойливого старика. Ночь становилась гуще, и народ вокруг костра потихоньку расходился. Чарли, предчувствуя скорое окончание вечера, смог немного расслабиться и даже заинтересоваться спором Инет с Лаймой по поводу пчелиных настоек. В конце концов, костер потух, и Чарли облегченно прошептал Кошке на ухо: — Если еще не хочешь спать, то можем прогуляться. Кошка еще сильнее залилась краской, но кивнула и приняла мозолистую ладонь. На этом заливе она еще не бывала. Небольшая бухта в устье реки с убегающим в воду мостиком. Вокруг раскидистые ивы, между листьями которых проворно снуют светлячки. Их немного, но сумрак ночи надежно разгоняется желто-зеленым сиянием. Кошка огляделась по сторонам, слушая умиротворяющий стрекот цикад, и легко скинула кроссовки и ветровку. Холодная влажная трава щекотала пятки, пока она не ступила на нагретый дневным солнцем мостик. Чарли помедлил, а потом стал торопливо раздеваться, стараясь не смотреть ей в след. Попрыгал немного на одной ноге, избавляясь от брюк, и с разбега бухнулся в воду. Кошка закатала штанины до предела и присела на край моста. Вода поднялась так высоко, что ее колени сразу скрылись в переливающейся темноте, а к другому берегу поползли широкие круги. На небе светила круглая Луна, затмившая собой звезды. В воздухе стоял низкий лесной гул, и где-то недалеко звенькали крылышками стрекозы. Кошка подумала, что наверняка где-то рядом Лес. Тот самый Лес, в который все хотят, но который мало кому дается. Тихо. Кошку как громом поразило. Почему так тихо? Как давно нырнул Чарли? И еще не вынырнул… Она вцепилась в деревянный док, судорожно обшаривая взглядом ровную темную гладь. Ни плеска, ни малейшего движения. Колючая лапа страха сжала ей сердце. Спокойная река вмиг превратилась в мертвое болото, затягивающее внутрь все живое. — Чарли?.. — неуверенно позвала она. Ответа не последовало, только тревожная тишина окружала ее. Кошка не очень хорошо плавала, но все равно вскочила на ноги — собралась нырять. И не успела — от упругого толчка плюхнулась обратно на мостик. Крупное тело вынырнуло прямо перед ней, испугав до полусмерти. Она по инерции поползла от края мостика, а чужая рука коснулась ее голени, мягко останавливая. — Напугалась? Извини, — Чарли явно не раскаивался и был доволен произведенным эффектом. Он оперся обеими руками о мостик, подтягиваясь так, чтобы его торс оказался над водой. Кошка собиралась ответить, но глядя, как мелкие капли стекают с широкой, покрытой крапинками веснушек груди, забыла, что именно. Руки сами собой потянулись к широко развернутым плечам. Чарли не был мускулистым, как качок из рекламы. Он был скорее тяжелоатлетом или дюжим дровосеком. И ей это чертовски нравилось. Она несмело коснулась крепкой шеи и увидела, как напрягается его кадык. Чарли перенес вес тела на одну руку, а второй обвил резко очерченную талию. Футболка Кошки сразу намокла, и Чарли почувствовал мягкое тепло ее тела. Срочно понадобилось притянуть ее ближе. Услышать тихое, ставшее тяжелым дыхание. И скорее найти ее губы, чтобы не вздумала сопротивляться. По телу Кошки пробежалась волна мурашек, заставившая ее крепче прижиматься к прохладному от купания Чарли. Внутри сладко заныло, когда она почувствовала, как сильная рука перехватывает ее под лопатки. Буквально секунда, и Чарли оттолкнулся от мостика, снова нырнул, на этот раз увлекая Кошку вместе с собой. Она вздрогнула, резко оказавшись под водой, и сильнее вцепилась в Чарли, инстинктивно обхватывая его еще и ногами. В голове не успело промелькнуть ни мысли, ни страха, а Чарли уже вынырнул, приподнимая ее над водой. — Держу, держу, — поспешил успокоить он, глядя в распахнутые глаза. Кошка сделала несколько судорожных вздохов, еще судорожнее цепляясь за Чарли, а потом рассмеялась, взбодренная неожиданностью и приятной прохладой. В душе все запело, и она сама потянулась целовать Чарли. Чарли в несколько движений нащупал ногами дно. Он старался шагать быстрее, преодолевая сопротивление воды. Затихшая Кошка сидела у него на руках. Вода мелкими струйками стекала с ее одежды, заставляя ерзать, отчего по телу Чарли поползли ощутимые волны желания. Нужно скорее снять с нее одежду — конечно же, чтобы не простыла. Этим Чарли и занялся, стараясь не отвлекаться на слишком частое дыхание. Кошка стеснялась, избегая смотреть ему в глаза, но сопротивляться не спешила. Обнажившееся тело предстало перед ним во всей своей молодой красе. Налитые груди, плоский живот и округлые бедра явно создавались для физической любви. Чарли приподнял ее раскрасневшееся лицо за подбородок, молясь всем богам, чтобы на нем не было страха. Непросто было поймать сине-черный взгляд, но когда она все же решилась посмотреть на него в ответ, Чарли ощутил на себе разгорающийся огонь, и не смог не приникнуть в этим губам. Кошка отвечала с готовностью, почти уверенно, водя руками по его телу и прижимаясь вплотную грудью. Такого не смог бы вытерпеть сам Снежный Король, что говорить про Чарли. И его напрягающийся член пришел в полную боевую готовность. Он усадил ее на свою одежду, так удачно разбросанную по траве. Смущения уже не было и следа — растаяло от одного взгляда на Чарли. Вместо него тело покалывал холод и жар одновременно. А вид поднявшегося среди светлых волос члена порождал желание коснуться. Она обняла Чарли и с удовольствием почувствовала, как он настойчивым движением заставляет ее лечь на спину. Он оказался тяжелым, но эта тяжесть была приятной и очень желанной, будто обещающей полную безопасность. Мягкие движения рук и губ по всему телу распаляли ее все сильнее. Пальцы очень осторожно, едва касаясь, пробежались по чувствительной груди, задевая затвердевшие соски. Губы прошлись тягучей дорожкой по животу и опустились туда, ниже. Кошка протяжно выдохнула, одной рукой цепляясь за все еще влажные волосы Чарли, другой — за край его майки, на которой сейчас лежала. Он снова навис сверху и прижался к ее бедру твердым горячим органом. И Кошка едва не задохнулась от желания, почувствовать, как он будет внутри. Почему Чарли медлит? Он ерзал, приподнимая ее за ягодицу и копошась в своей одежде. Наконец, в его руке оказался серый квадратик — так Кошка узнала, что на Изнанке тоже есть презервативы. Чарли присел, дрожащими пальцами разрывая пластик и извлекая наружу маслянистый кружок. У Кошки подскочило сердце от вида блестящей резинки в его пальцах — настолько интимным было это зрелище. — Умеешь надевать? — в самое ухо прошептал Чарли, мягко целуя мочку. Кошка, чувствуя себя малолеткой, отрицательно покачала головой и залилась малиновым румянцем. Чарли же это не смутило совсем. — Зажми кончик, вот так, — он ловко направлял ее не слушающиеся пальцы. — Теперь разворачивай. Кошка, замирая от робости, выполняла его указания, натягивая презерватив на подрагивающий член с синеватой венкой сверху. Презерватив очень смущающе шуршал, а у Кошки в ушах билась кровь. И предвкушение. — Молодец, — Чарли ободряюще чмокнул ее в висок, когда резинка полностью покрыла все, что надо. Кошка снова оказалась лежащей на чужой майке, а Чарли навис над ней, располагаясь между ног. Там у Кошки разгоралось с новой силой, и она настойчиво сжала бока Чарли в безмолвной мольбе. Он кивнул, коснулся губами ее груди и плавно двинулся вперед. Кошка закусила губу — первое проникновение сложно было назвать приятным. Будто что-то царапает и тянет изнутри. Она закрыла глаза и постаралась выровнять дыхание. Не должно же все время быть так. Чарли не мог не заметить ее реакцию. Он вошел до предела и остановился, едва сдерживаясь — ему-то было очень приятно. Мягко поцеловал сосок, ложбинку между грудей, двинулся вверх, к ключицам. Очертил пальцами мочку и, наконец, жадно приник к припухшим губам. Кошка чувствовала нарастающую пульсацию в промежности. Сначала не слишком приятную, но с каждой секундой сладко пробуждающую животное начало. Смешанное с болью приятное чувство. Все нервы напряглись, а ощущение обострились. Она услышала тяжелое, жадное дыхание Чарли, и оно до дрожи отозвалось внизу. Чарли, почувствовав это, сделал легкое движение, и Кошку снова прошила волна, теперь скорее приятная, чем болезненная. Ей стало трудно дышать, и пришлось застонать. Чарли захотелось двигаться резко и жадно, и ему стоило больших усилий себя сдержать. Это потом, не сегодня. Сегодня только мягко и плавно. Щемящая нежность разбегалась по всему его телу. Внутри было томно и приятно. Нежное тело под ним так и хотелось зацеловать, заобнимать, заласкать. Удивительное ощущение, когда можно не торопиться, а впитывать, впитывать каждое его легкое движение, каждый отзывающийся в сердце стон. Возбуждение накатило на Кошку с новой силой. Было очень хорошо, а с каждой секундой — еще лучше. Кошка влажно стонала, метя поцелуями лицо Чарли, прижимаясь к нему как можно ближе. Сейчас он только ее, и это самое лучшее на свете ощущение. Его желания стали и ее желаниями тоже. И его плохо сдерживаемые стоны и напрочь сбитое дыхание только распаляли ее. Теперь она поняла весь сакральный смысл слова «отдаться». Движения Чарли стали более рваными, сбивались с ритма. Он входил все глубже и стонал все протяжнее. Кошку трясло, и она почувствовала, как все внутри само, помимо ее воли двинулось навстречу ему и отозвалось во всем теле. От этого стало не просто хорошо, а очень хорошо, до изнеможения. Она протяжно застонала, стискивая крепкие ягодицы в бездумном желании стать еще ближе к Чарли. Напряжение достигло своего пика и резко отпустило, заставляя мышцы промежности резко расслабиться, а потом пульсировать и пульсировать, будто сердце переместилось именно туда. Чарли, видя как выгнулось тело Кошки, чувствуя, как приятно сдавило его член, позволил себе расслабиться, и струя спермы вылилась прямо внутрь ее тела, сдерживаемая только влажным латексом. Кошка с трудом приходила в себя и отстраненно думала, что после такого жизнь непременно должна измениться и никогда не быть прежней. Чарли откатился в бок, прямо на траву, и принялся глубоко дышать, восстанавливая дыхание. У него, в отличие от Кошки, мыслей не было вообще — будто ветром вытянуло. Он повернул голову и увидел, как Кошка мягко улыбается, прикрыв глаза. Теперь мысль у него появилась. Одна. Прижать ее к себе и никогда не отпускать. Кошка, уткнувшись носом в могучую грудь, пыталась считать веснушки, усыпавшие светлую кожу. Сбившись в третий раз, она оставила это неблагодарное занятие. — Скоро светать будет, — сообщил Чарли, глядя на светло-лимонную полосу на востоке. Несмотря на энергозатратную ночь, он совсем не чувствовал себя усталым, а наоборот — был полон сил. — Надо возвращаться, — через силу пробормотала Кошка и поднялась, чувствуя, как тонкие светлые волоски смешно щекочут ей щеку. Чарли кивнул, тоже вставая. Нужно было сказать что-то еще. Но, будто пылкий юнец, он не смог облечь мысли в слова. Оставалось только любоваться серебрящимися в рассветных лучах волосами и помогать Кошке одеваться. И надеяться, что она как-нибудь сама догадается. А еще подхватить ее на руки и долго нести, не обращая внимания на ее слабые протесты.***
— Что-то Коша очень довольная, — прищурившись, протянула Пчела. — Никак мышку поймала… Пчела выглядела не менее довольной, как сытый котик. — Да, — легко согласилась Кошка. — Пухленькую такую. И слегка ущипнула Пчелу за аппетитный бочок, а та заразительно засмеялась. Пчела была очень красивой девушкой. Ее пропорциональное личико так и просилось на обложку модного журнала. Она могла бы считаться самой красивой в Доме, если бы не килограммов пятьдесят лишнего веса. Свое прозвище она получила за непропорционально большую «пчелиную» нижнюю часть, подходящую больше для престарелой матери-героини, чем для молодой девушки. Пчела страдала от расстройства пищевого поведения и депрессии, попеременно принимая препараты то от одного, то от другого. Антидепрессанты вызывали бычий аппетит, а аноретики — депрессию… Кошке Пчела нравилась. И настроение у нее действительно было приподнятым. Потому что на Изнанку попасть стало очень просто — необязательно даже мерить коридор длинными шагами, достаточно сосредоточиться на той самой дороге, и в памяти само всплывало широкое, доброе лицо с озорными веснушками. Она поняла, что стала ходоком, и скрывала это как могла. Ходоков не любят.***
— У тебя ребра торчат, — Чарли специально едва коснулся ее бока, заставив поежиться от щекотного прикосновения. — Они и должны торчать, — парировала Кошка, не открывая глаз. Слишком приятно было лежать с закрытыми, слушая мерный стук сердца. — Не должны, — не унимался Чарли, беря ее ладонь. — Ребра должен скрывать плотный слой мышц. Он прижал ее ладонь к себе, наглядно демонстрируя этот самый слой. Кошка не смогла не сжать литую мышцу. Будто резиновый мячик под кожей, который не возбраняется подразнить ногтями. — Не царапайся, ты же не кошка, — назидательно велел Чарли и поморщился, щелкая пальцем по загнутому вверх кончику носа. Надо бы возразить, что таки Кошка, но тогда придется рассказывать о своей Домовской жизни и прочем, а лежа на теплой медвежьей шкуре делать этого совершенно не хочется. А вот целовать ровно вздымающуюся и опускающуюся грудную клетку хочется очень. На одном поцелуе остановиться не получилось, и Кошка прошлась до самого кадыка, ощутимо вздрогнувшим под ее губами. Направляемая уверенными руками она переместилась вверх, осторожно оседлав Чарли. Тепло тут же прилило к животу и кольнуло в груди. Тонкие губы сами перехватили ее, увлекая в глубокий поцелуй. Время остановилось, а приятная нега, разлившаяся по телу, сама подсказывала, что нужно делать. Приподняться, касаясь бедром набрякшего члена. И аккуратно, не спеша, опуститься на него, чувствуя, как внутри все замирает. Двинуться вперед, чтобы ощутить щекотную волну в глубине тела. Услышать то ли стон, то ли выдох. Схватиться за удобно подставленные ладони и начать двигаться. Закрыть глаза и, не стесняясь, поддаться разливающемуся по телу наслаждению. Дышать ртом, чтобы не задохнуться. Чарли мог только наблюдать как завороженный за сладкими колыханиями груди. Коснуться заострившегося соска и уловить на красивом лице блаженную судорогу. Сегодня можно себя не сдерживать и двигаться так сильно, как того требует плоть. Можно перекатиться, подминая Эйприл под себя и заводя ей руки за голову. Можно перехватить похотливый взгляд и поймать жаркий выдох. Можно даже немного помучить: остановить ритмичные движения и дождаться, пока в глазах замелькает немой вопрос. Прошептать в самые губы: — Любишь меня? И не отреагировать на рассеянный кивок. Поцеловать за ухом, все еще не двигаясь, хотя в паху все просто разрывается от желания. Услышать едва различимое: — Люблю… Люблю. Люблю! Теперь двигаться. Быстрее. С каждым произнесенным словом. Все это сегодня можно. Кошке оставалось только подчиняться, чувствуя, как возбуждение достигает пика и сотрясаясь, каждой клеточкой ощущая приближение оргазма. Уходить с каждым разом становилось все сложнее, но и задерживаться надолго рискованно. Атмосфера в Доме накалилась до ощущения пара в воздухе, и Кошка никак не могла понять, отчего. Нужно было выяснять.***
Ночью она долго ворочалась, скрипя продавленным матрацем и собирая недовольные взгляды сбившихся в кучку котов. На душе было особенно тревожно, хотя ничего особенного и не случилось. А в голову навязчиво лезли мысли о мятном мороженом, будто кто-то управлял ее разумом, пытаясь отвлечь от чего-то важного. Еще долго образ лакомства маячил на периферии сознания, нескоро позволив ей забыться. Кошка и сквозь сон тревожилась, что просто сходило с ума. Рассудок остался в целости, но эта ночь не смогла закончиться спокойно. В коридоре по нарастающей раздался топот парнокопытного животного, и дверь спальни распахнулась от удара крупной туши. Как она не слетела с петель — осталось загадкой для всех дремлющих девушек. Кошка решительно села на кровати, нащупала на тумбочке самую тяжелую книжку и готова была отбиваться от вооруженного нападения ценой собственной жизни. — Слепой отменил Закон! — на пороге, лопаясь от ликования, стояло то самое парнокопытное, лишившее спальню чуткого сна. Даже в тусклом коридорном свете Кошка видела, как Длинную Габи распирает от гордости. Судя по размазанной помаде и потекшей туши, Габи в отмене Закона принимала самое непосредственное участие. — Какой закон? — Кошка кожей почувствовала, что все ждут ее реакции. — Что ночью полагается спать? — Не-ет… — самодовольно протянула Габи, победоносно глядя на Кошку. Она явно настроилась подробно описать, что за Закон и как он был отменен, но Кошка резко оборвала ее. — Раз нет, тогда все по своим кроватям, — она демонстративно бросила массивный том обратно на тумбочку, намекая, что через секунду он может полететь в Габи. — Или по чужим кроватям — Закон все равно отменили. И отвернулась к стенке, давая понять, что аудиенция окончена. Габи с надеждой и недоумением посмотрела на Рыжую с Мухой, ожидая расспросов, но те улеглись вслед за Кошкой. Подробности узнать хотелось, а злить Кошку — нет. Кошатница же не обратила никакого внимания на Длинную — будоражащее известие она узнала значительно раньше, когда только вернулись ее питомцы. Кошка сделала вид, что заснула, но сама глазела в стену, периодически забывая моргать. Рыжая с Мухой стали тихонько перешептываться и хихикать. Кошка бессильно бесилась и завидовала им одновременно — ведь это не им добавилось головной боли. Кошкину душу терзали когтистые создания, в честь которых она и получила прозвище. Опираясь на Закон, можно было сдерживать стадо созревающих девиц. Но теперь либидо и обрушившаяся свобода окончательно сведет их всех с ума. И Кошку. Хоть она и догадывалась, что когда-нибудь это должно было произойти, но очень рассчитывала, что к тому времени всех сведет с ума Выпуск. А так отмена Закона станет единственным лейтмотивом разворачивающегося безумия. Кошка сжимала в кулаке край одеяла и злилась на Хозяина Дома и его неумение держать хозяйство в штанах. Кто-кто, а он должен помнить, что и как произошло семь лет назад. Второй Ведьмы уже нет, но кто сказал, что все может развернуться только по одному сценарию? Она закуталась в одеяло с головой и едва сдержала желание драться о стенку. Что ждет ее, одну, против пятидесяти Длинных Габи?