Старший брат

На стыке лета и осени хрустели сухие листья. Нападавшие с кустов в жару и сорванные ветром – и за несколько последних дней превратившиеся в хрустящую полосу под кустами. Листья не выметали нарочно для этого. Листья хрустели под детскими ногами – взрослым под кусты не особо забраться, да и неспособен взрослый топтаться с таким самозабвенным азартом – и по этому звуку огосё Токугава Иэясу угадал гостей еще до того, как слуга доложил о прибытии его превосходительства сёгуна с сыновьями и супругой. Есть все-таки некоторое неудобство в том, чтобы передавать титул – теперь внуков к деду не привести просто так, изволь обставлять прибытие сына формальностями и церемониями, а самому к ним ходить – если честно, тяжеловат он стал на подъем. И так приехал из Сумпу, хватит с него. Примчавшиеся мальчишки (дочерей в этот раз не взяли), только что вдохновенно топтавшие высохшие листья, лиственная труха еще виднелась на штанинах и таби, вперегонки полезли к дедушке на колени, не дав подняться и поклониться и чуть не опрокинув неустойчивый складной табурет (вместе с дедушкой). Шестилетнийй Такэтиё, более шустрый, успел первым, Кунимацу, сопя от досады, но не сдаваясь, энергично отвоевывал себе место, Такэтиё отпихнул его. Иэясу заметил движение невестки, вполне естественное, но все же ему не понравившееся, и коротко качнул головой, останавливая. О-Го ничего не сказала, но на месте осталась. Да и, собственно, ничего не случилось, никто не упал, Иэясу успел придержать младшего. - Не все сразу. Такэтиё старший, сначала он, - Иэясу аккуратно переставил младшего подальше. – Проявляй почтительность к своему старшему брату. – Такэтиё с торжествующим видом показал младшему язык. – Ты тоже не прав, - переключился Иэясу уже на старшего, - зачем было толкаться? А если б твой брат упал и ушибся? Ты старший – значит, наоборот, должен младших защищать и заботиться. Всё всегда можно решить словами. – Теперь уже Кунимацу, насупившийся было с обиды, в отместку строил старшему брату рожицы; старший набычился в ответ, но смолчал. Иэясу невольно вздохнул. Правильное воспитание правильным воспитанием, но врать детям ему все-таки не хотелось. – Во взрослой жизни, к сожаленью, не всегда и не всё. Но у вас-то точно можно! - Деда, а вас старший брат защищал? – немедленно обработал в голове нравоучение Кунимацу. - У меня старших не было. И младших… ну, тогда тоже не было. - Уууу, плохо! - А к-кому тогда ваши игрушки д-ддостались, когда вы выросли? – внезапно подал голос Такэтиё. Господин Иэясу видел поверх детских голов, что Хидэтада и Го улыбаются, честно стараясь не смеяться в голос. А то ж, то еще зрелище: величественный отставной сёгун, обсаженный со всех сторон детьми, задающими логичные вопросы. Кто бы со стороны увидел… впрочем, со стороны никто и не увидит. - Вот уж о чем понятия не имею! Там дальше такое пошло… когда вырос. Что не до игрушек стало. Обращаясь мысленным взором назад, Иэясу так до сих пор и не мог решить, хорошо это было или плохо, что не было ни старших, ни младших. Не было соперников – но не было и поддержки. Даже уже не помнил теперь, мечтал ли он в детстве о братьях, как у других. Но вот что помнил хорошо – то странное чувство, когда вдруг обнаружил, что он – старший брат. Что младшие у него так-таки есть… что, в принципе, у него есть семья. Но эту грустную историю внукам рассказывать было, пожалуй, пока рановато. Кунимацу даже сказки не мог слушать, где кто-нибудь разлучается с мамой, плакал и ночью потом плохо спал. А еще, ощущая на колене тяжесть – довольно увесистую тяжесть – прижавшегося к нему молчаливого мальчика, он отчего-то вспомнил и про того, кто для него самого когда-то был почти старшим братом. - А Мару будут? А когда? А можно на пруд? Нам вместе? А компэйто будут? А… - без остановки трещал Кунимацу. «Мару» - так он скопом звал трех своих дядей, младших сыновей Иэясу, немногим старше племянников. - Будут, будут, - Иэясу подумал, что очередность соблюдена, пора бы менять внуков местами, но Такэтиё-третий так крепко вцепился в него, что отдирать детские ручки от своей одежды и ссаживать его совесть не позволяла. – Занятия закончат – и тоже придут. Младших сыновей он в этот раз взял в Эдо с собой, посмотреть город и повидаться с родней, но учебу никто не отменял. Ветерок едва шевелил кусты, вдруг налетев, закружил в воздухе сухие мелкие листья, понес, погнал, протянул длинными полосами вдоль дорожек. Их оказалось внезапно много, гораздо больше, чем думалось раньше, и нетерпеливый ветер, не дождавшись сезона, забавлялся ими, выкладывая узоры. За кустами мелькали рукава и задорные детские хвостики, слышались голоса… среди воплей, конечно, прорезалось «бабах!», тут же подхваченное на разные голоса. Что же еще, когда играют куча мальчишек, до этого звука непременно дойдет. Во все времена было, разве что во времена Такэтиё-первого, пока мушкеты не вошли в обиход, в основном было «пиу!». Взрослые уселись в беседке. Чайные принадлежности были уже расставлены. Ветер улегся, оставив везде хрустящий золотистый разор. Высокие рыжие лилии еще покачивались. У Нагафукумару, выскочившего из-за кустов, весь нос был перемазан ярко-желтой лилийной пыльцой. Мальчишки вдохновенно гонялись, выстраивая какую-то свою иерархию, вовсе не обязательно совпадающую со счетом поколений и порядком рождения. Пора бы обратить на это больше внимания, дети уж доросли, чтоб понимать… хотя, честно-таки сказать, будь в мире всё строго по формальной иерархии - никто бы из них не сидел сейчас здесь в этом городе в этой усадьбе за этими чайными столиками. Кунимацу растянулся, запнувшись об корень. Такэтиё поднял его на ноги, прежде чем младший брат успел зареветь. - Позволите мне? – спросила Го. Иэясу кивнул. Го готовила чай хорошо, и Иэясу с удовольствием любовался, как она набирает из чайницы тщательно выверенное количество ярко-зеленого порошка, как зеленый цвет темнеет, смешавшись с водой, как Го щедрыми, на свой собственный манер, движениями взбивает смесь и откладывает в сторону бамбуковый венчик… Сегодня на ней было верхнее кимоно приглушенно-золотистого шелка с узором осенних кленовых листьев поверх нижнего цвета рыжих раннеосенних лилий – не экстравагантно, но на у самой границы этого. Каждый раз, глядя на сноху, Иэясу думал, какими же причудливыми путями ходит кровь и как странно порой уходит в боковые линии. Нет, не то чтобы миниатюрная (не как сестра) Го-химэ, урожденная Адзаи, была копией дяди – копией не была, ни внешне, ни по характеру. Но Иэясу всегда представлялось: как художник написал картину, потом другой повторил рисунок на веере, потом – на кимоно, потом – на ширме… Произведение уже совсем другое, но тот, кто видел исходник – тот сразу узнает. - Как хорошо, что на это наконец появилось время… - заметил Иэясу, принимая двумя руками чашку. – Посидеть спокойно в саду за чаем и смотреть, как играют дети. Жаль, что время для этого все равно приходится выделять в расписании дня. – Он повернулся к сыну, усмехнулся. – Ничего, вот сдам тебе все дела – забуду все расписания, как никогда не было, и целыми днями буду делать, что в голову взбредет. Или вообще ничего. И это будет уже скоро, готовься. Не прямо сейчас – но скоро. Отлынить даже и не надейся! И вот тогда времени не будет уже у тебя, – он улыбнулся и подмигнул. Показывая, что сейчас пока шутит – но намерение его вполне серьезно и твердо. - Что делать – придется, - флегматично кивнул Хидэтада и выбрал желтую конфетку из кучки. Он явно не горел желанием взваливать на себя еще и этот груз. Передав титул сёгуна своему сыну, Иэясу все важные вопросы решал по-прежнему сам, но Хидэтада тоже делал много работы – работы рутинной, бумажной и муторной. Принять всю полноту власти, а вместе с ней новый труд и ответственность, Хидэтада не особо жаждал, но был готов. Пожалуй, наилучший подход. Любой другой, надо признать, Иэясу бы настораживал. А «что делать»… варианты, конечно, были – но ни один из них Иэясу не подходил. А следовательно, не должен был подойти и Хидэтаде. Дети носились по саду, топча хрустящие листья, звонкий голосок Кунимацу слышался громче всех. Кажется, он уже отдавал приказы. Золотились первые осенние листья, чай зеленел в керамических чашках. А соблазнительно… свалить всё – и свободен. Впервые в жизни. Но пока еще рано. По крайней мере пока он не решит вопрос с Осакой – бросать всё он не вправе. А вопрос с Осакой грозил затянуться не на один год. Хидэтада выбирал из подсократившейся горки конфеты такого цвета, какие сегодня еще не пробовал. Он сладкое любил, а вот Го – как ни странно, не очень. В этом пошла не в дядю. Кстати, эти португальские сласти Иэясу впервые попробовал – как и много еще чего – именно в Гифу. Потянувшись и сам к разноцветной кучке, он вдруг как-то особенно явственно ощутил свои семь десятков. Почти семь, совсем немого осталось. Новые поколения, которые грызут цветные компэйто и бабахают из палок вместо мушкетов, и совсем не знают, не видели, как это всё появилось, в их жизни – это было всегда… - Как-то мне случилось заехать в Гифу, - отчего-то ему захотелось об этом рассказать, - неофициально, но надо было переговорить по одному делу. Нобунага-доно меня ждал… тогда он не был еще «уэсама» и прочая, и прочая. Я еще послал гонца с дороги, предупредить. Но когда приехал в замок и попросил доложить, мне сказали: «Господин сейчас занят с детьми…». Мне, надо признаться, такое отношение не понравилось. Я еще не успел решить, настаивать ли мне, или лучше воспользоваться тем, что есть и пока привести себя в порядок с дороги, как мне досказали: «…но он приказал, как только вы появитесь, сразу проводить вас к нему». Меня провели мимо главной усадьбы во двор, и я еще издали увидел, чем занимался Нобунага-доно. Они с детьми, их тогда, кажется, если память меня не подводит, было пятеро, увлеченно играли в мяч. Завидев меня, он сказал: «Всё, дальше без меня», - и запустил мяч высоко вверх свечой. Нобукацу метнулся к мячу, как-то совершенно невероятно извернулся в прыжке, но подачу так-таки принял, а Нобунага уже быстро шел мне навстречу, здороваясь на ходу и поправляя рукава. Что было дальше, не важно, да и уже плохо помню, давно было. Но то, что я тогда увидел, мне запомнилось навсегда. И знаете, что меня больше всего поразило. Не то, что я видел его в столь неформальном виде; он уже тогда мог быть таким важным – ноги в его сторону не протяни, хотелось самому бамбуковую занавеску повесить. Но я и до, и после видал его всяким, и даже гораздо, гораздо более неформальным. Не то, что там и девочки, и мальчики играли все вместе и одинаково – зная Оду Нобунагу, такому как раз не удивляешься. Что меня поразило до глубины души – что оказывается, вот так можно. - Отец, - сказал Хидэтада, - я никак не могу пожаловаться, что видел от вас мало внимания. - Ты уже после был, - улыбнулся Иэясу. Странно – и одновременно совсем не странно – как все-таки много всего в его жизни имело своим источником Оду Нобунагу. Если бы не Нобунага, они бы навряд ли сидели сейчас вот так, с сыном, снохой и малышом Такэтиё, который, прискучив гоняться, молча подсел к старшим, крепко прижавшись к дедовскому колену, за семейным чаепитием и разговорами. Если бы не его тогдашнее внезапное открытие. И по этой причине тоже, в числе многих других. Хидэтада, почтительный сын, действительно честно так думал, да, в сущности, так и было – и все-таки Хидэтада не знал, чего у него не было в детстве. Такие вещи не перескажешь словами тому, кто не видел. Вообще начать с того, что сделать открытие – еще не значит начать его применять. До того случая молодому Иэясу даже в голову не приходило, что так вообще можно – но и после того еще довольно долго не приходило в голову делать так самому. Собственно, только с рождением Хидэтады, Такэтиё-второго, и пришло. С Такэтиё уже не очень молодому Иэясу в первый раз захотелось нянчиться, играть, тискать и всё такое. И все же – так да не так. Он восхищался такой… беззаветностью? Безалаберностью? Безоглядностью. Но сам так все равно не мог. Складывать с детьми журавликов или расставлять игрушечных солдат в игрушечной крепости – это самое большее. - Я совсем не помню отца, - внезапно заговорила Го. – А вот дядю помню прекрасно. Умозрительно я осознаю, что Ода Нобунага убил моего отца, деда и старшего брата, сделал несчастной мою мать, лишил нас всего и совершил много других жестоких деяний, и очень многим, кроме нашей семьи, принес много горя. А помню – дядю, который таскал нас на закорках и учил, как есть мягкую хурму, чтоб не испачкаться. И одно с другим у меня в уме совершенно не сопрягается. Зато насчет кое-кого другого сопрягается отлично! – она темпераментно фыркнула, разумея разом – и без слов было понятно, на лице написано – и покойного Хидэёси, и старшую сестрицу, которая с ним связалась невесть с какой стати, конечно, когда правитель делает такое предложение, отказаться довольно затруднительно, но вот она, Го-химэ, урожденная Адзаи, если бы Хидэёси сделал такое предложение ей, а не старшей сестре - она б отказалась, и в выражениях весьма красочных, но непочтительных, и плевать на всё, и пусть у них не было ничего, кроме имени – имя Аздаи не бадейка для удобрений! - Сарусубери в цвету… - невинно заметил Хидэтада. Го фыркнула снова – теперь от смеха. Сарусубери, дерево, с которого, как по пословице, падают обезьяны, действительно цвело, с того места, где сидел Хидэтада, можно было разглядеть пышные красноватые кисти подальше за зеленью кустов. Глядя на сына в ивово-сером с узором мальвами и сноху в рыжем и золотом с кленовыми листьями, сидящих рядом, переглядывающихся без слов и веселящихся над какой-то их собственной общей шуткой, Иэясу в который раз порадовался своей давней удачной идее. А ведь тогда эта партия казалась самой неподходящей, какую только можно придумать… Да и после все было не так уж и гладко. Го была женщина ревнивая, а Хидэтада не сказать чтобы однолюб. В первый раз услышав о скандале у них, Иэясу даже несколько струхнул… чего мелочиться, надо называть вещи своими именами: перепугался он тогда до смерти. Неужто опять по второму кругу? По третьему, если начинать считать с него самого. Но нет, эти двое между собой разбирались сами. Сами ссорились, сами мирились, и в перерывах между ссорами ладили на заглядение. Иэясу почувствовал, что его настойчиво тянут за рукав. - Что тебе? - Д-дедушка… а н…н… - Такэтиё запнулся и долго не мог выговорить следующее слово. - Н-на… - Такэтиё , неприлично встревать в разговоры старших, - осадила сына Го. В голосе ее прорезались нотки легкого раздражения. - В разговоре все равно вышла пауза, - примирительно сказал Иэясу. Ему это не нравилось. По существу Го даже была права, но тем не менее... Но не годится делать замечания родителям в присутствии детей, тем более замечания насчет воспитания детей, это не способствует развитию сыновней почтительности. А делать замечания сёгуну не подобает вообще. – Такэтиё, так что ты хотел спросить? - Н…н… нарисуйте мне чертиков! – одним духом выпалил мальчик. – П-пожалуйста. - Ладно, что с тобой поделать, - благодушно и ободряюще улыбнулся ему Иэясу. – Давай, чем рисовать. Такэтиё задумался. Дело было проще простого – кликнуть кого-нибудь из слуг и велеть принести бумагу и письменные принадлежности, но для мальчика это было сложной задачей, и он сейчас серьезно размышлял над ней, сведя маленькие черные бровки. Шестилетний Такэтиё говорил плохо, к тому же еще и заикался, особенно когда разволнуется – и сейчас навряд ли сумел бы выговорить нужные фразы. Он сосредоточенно и отчаянно размышлял, аж стискивая кулачки – и вдруг сорвался с места и умчался за бумагою сам. - Это ужасно, - пожаловалась Го. – Ну вот что с этим делать? Она как-то нервно махнула веером. - В любом случае, от того, что дергать – лучше не станет, - ребенок убежал, и Иэясу позволил себе высказаться прямее. Го замахала веером чаще. То ли «сама знаю», то ли «и вы туда же!». На самом деле Такэтиё нашел не лучший из вариантов, все равно ему предстояло с кем-нибудь разговаривать и бумагу просить, если только он не надумал бежать на другой конец замка до собственных комнат, но дотуда навряд ли добежит, самураи из сёгунской свиты, ждавшие господина в отдалении, наверняка остановят, побоявшись, что им влетит, что молодой господин бегает без присмотра. Но раз Такэтиё сам выбрал такой, пусть сам увидит, что из этого выйдет, и сам найдет решение. - По крайней мере, думаю, выкрикивать команды на поле боя ему не придется, - сказал Хидэтада. И снова Иэясу поймал себя на мысли, что ему не нравится, как это прозвучало. Слишком двусмысленно. Вполне возможно, и даже скорее всего, что Хидэтада честно имел в виду то, что сказал, не вкладывая никакого подтекста, он и сам очень надеялся, что новому поколению больше воевать не придется… но все же. А определяться уже было пора. И недостаток Такэтиё изрядно осложнял положение. Что будет ко взрослому возрасту – еще неизвестно, но сейчас старший брат в сравнении явно проигрывал младшему. И если при сёгунском дворе образуется «партия Кунимацу» - а она образуется… Наследника объявлять еще не завтра, время еще оставалось, но очень немного. Год, от силы два, смотря как пойдет дело с Осакой. Такэтиё вернулся раньше, чем ожидалось, своим появлением разбив воцарившееся было молчание. Молча, с гордым видом сунул деду в руки добытые письменные принадлежности. Иэясу любопытно было, как он их все-таки добыл, но спрашивать он не стал. Не сейчас. Вместо этого сдвинул чашку и разгладил перед собою бумагу. - Значит, чертиков? Нарисованных чертиков, верней, тенгу (Иэясу их намалевал просто так, как попало, слушая невероятно многословный и нудный доклад) Такэтиё впервые увидел в один из прошлых визитов, когда сунул нос, куда не просили – и отчего-то буквально влюбился, выпросил себе листок, и теперь каждый раз требовал новую партию. Го спросила, не пора ли позвать остальных детей. Иэясу покачал головой: - Не надо. У них игра в самом разгаре, а проголодаться они, думаю, еще не успели. Сноха поклонилась: как скажете. Если сейчас в беседке прибавятся еще четверо мальчишек – поднимут шум, гам, трескотню (на то и дети), неизбежно перетянут все внимание на себя, и Такэтиё в итоге так и не получит своих чертиков, точнее, свою порцию дедовского внимания, на которую имеет право по меньшей мере как старший. Такэтиё завороженно смотрел, как под дедовской кистью возникают здоровенные носы, крылья и смешно растопыренные пальцы. Даже забыл таскать цветные конфетки. - И куда тебе их столько? Никак, армию собираешь? – пошутил Иэясу, рисуя. Такэтиё распахнул глаза. Поёрзал на своем сиденье. Он явно колебался; ужасно хотелось что-то сказать, но не мог решиться. И наконец выдал: - Да! - Да ну? Правда, что ли? – удивился Иэясу. - П-правда, армию. У меня уже п-почти все есть, только надо еще з-знаменосца и н…н…нначальника штаба! Д-дедушка, а вы нарисуете мне знаменосца? А знамя я сам ему нарисую, я уже придумал, какое. Знаете у них какое? - И какое? - З-зеленое. П-п… п… - Иэясу поверх головы ребенка кинул родителям грозный взгляд: вот даже не вздумайте! – п-п-потом что они в лесу живут, вот! А знак у них – три т-тенговых носа. У них там тенговое княжество, а ст-толица у них знаете как устроена? Такэтиё, войдя во вкус, вдохновенно и подробно рассказывал, какие у тенгу есть города, и какие в них дома, какое оружие и какое устройство правления. И с удовольствием отвечал на дедовские вопросы. Разговорившись, он даже почти перестал заикаться. Попутно пришли к выводу, что кроме знаменосца с начальником штаба требуется еще специальный отряд разведчиков, пушка, чтобы стрелять сосновыми шишками, и еще очень много чего. -…а командиры отрядов у них все с фонарями, и они, когда сражаются ночью – а они обычно ночью сражаются – они летают над полем боя и светят, и сверху смотрят, что происходит. Вот только одна трудность есть. Как вы думаете, какая? Их легко подбить из пушки! Поэтому у них такие специальные доспехи… - Такэтиё-тян, Такэтиё-тян… - Го с улыбкою покачала головою и веером. – Совсем замучил высокочтимого дедушку своими выдумками, неужели ты думаешь, что ему это интересно? - Почему же, очень интересно, - возразил Иэясу, постаравшись, чтобы голос не прозвучал резко. – Я про тенговое княжество никогда раньше даже не слышал. Но было поздно – маменька уже всё испортила. Что на нее, беспрерывно, что ль, зыркать, с раздражением думал Иэясу, без того свой язык придержать не способна? Дядюшка, которого она нынче поминала, ее, поди, так не дергал! Такэтиё, оборванный на самом интересном месте, стушевался, рассказ продолжил уже без прежнего воодушевления, снова начал запинаться и заикаться… Вроде бы, не к чему придраться, матери подобает следить за поведением маленьких детей и мягко удерживать их от неподобающих действий, в частности, не давать проявлять назойливость. Но вот когда Кунимацу болтал без умолку, его никто не останавливал. Кунимацу, конечно, совсем маленький, но… Нет, Иэясу определенно это не нравилось. Он чувствовал, что начинает злиться, и изобразил развеселую тенгиху с улыбкою до ушей и задорно торчащим курносым носом. - А это пусть будет разносчица. Вот тут у нее корзинка с с… со сладостями. Она будет их продавать. - Д-дедушка… - маленький Такэтиё вопросительно смотрел на него снизу вверх из-под неровно торчащих прядок. Иэясу уже слышал эту историю: как Такэтиё, не спросясь, попытался сам отстричь себе челку, отрезал, конечно, криво, и когда пытались привести в порядок – разревелся, устроил скандал и подровнять так и не дался. – А в-вы успеете м-мне всех н-н…н-нарисовать до т-того, как уедете в Сумпу? - Ну, постараюсь, - Иэясу улыбнулся ему. – Такую уйму – это ж почти как настоящую армию собрать! Но если не успею – остальных пришлю тебе с курьером. Малыш засветился радостью и прижал к груди изрисованные листки. А Иэясу вдруг подумалось – может, забрать его в Сумпу с собой? Маленькая свиристелька скакала по веткам сарусубери, совсем как рисуют художники, и красноватые цветки, отрываясь, опадали в траву даже без ветра. Ветер давно утих, наигравшись. После недавних бесконечно долгих душных дней прохлада предосеннего раннего вечера ощущалась особенно и приятно. Детей наконец позвали, для них подали еды посущественней и еще чаю. Набегавшийся Кунимацу залез на колени к маме и за обе щеки уплетал здоровенный сладкий рисовый колобок. Горотамару, Нагафукумару и Цурутиёмару, в присутствии не только отца, но и старшего брата его превосходительства сёгуна и «старшей сестрицы», держались за столом чинно, «как большие». Все-таки его, Иэясу, дети благовоспитанней Хидэтадиных. Иэясу улыбнулся про себя. Впрочем, они и постарше. Ему снова подумалось про Сумпу. Так-то почему бы и нет… - А вот слушайте еще историю про прическу. Нобунага-доно сам мне рассказывал. Когда ему было лет семь… Он думал об этом и ночью, лежа в темноте на постели. Бледная бабочка кружилась по комнате, то замирая где-то на потолочной балке, то ища выхода и заполошно мельтеша крылышками. Если забрать Такэтиё с собой в Сумпу. Такое приключение пойдет мальчику на пользу. Учиться он будет вместе с троими Мару, с ними же и играть, если захочет. Там его не будут дергать, слугам и наставникам заранее отдаст распоряжение, чтобы ни в коем случае. А соперничество с дядьями если и будет, все равно не такое острое, как с братом. Но, с другой стороны, удаление предполагаемого наследника из Эдо непременно вызовет пересуды и домыслы, возможно, ускорит создание группировок – что так некстати именно сейчас, когда он всеми силами старается противопоставить устойчивую, с четким принципом передачи власти, династию Токугава династии Тоётоми. Бабочку давно следовало выгнать, самому встать отодвинуть фусума, благо идти недалеко, или позвать кого из слуг, но он так и лежал и смотрел, как она раз за разом налетает на натянутую бумагу. Положим, несколько дней у него еще есть, чтобы решить, уезжает он через неделю…