New York, New York

Америка тридцатых годов похожа на сраный бордель, утопающий в алкоголе. И это - не смотря на то, что сухой закон запрещает даже думать о водке или виски. Ежедневные облавы, о которых трубят газеты: Нью-Йорк-Таймс пестрит хвалебными статьями про бравых полицейских, берущих подпольные точки одну за другой. Но кому, как не мне знать, что на самом деле служители правопорядка захлебываются от беспомощности, не в силах капнуть дальше, чем мелкие сошки, которых им подкидывает мой босс. Большая часть полицеских, разумеется, куплена - ни один из них не может отказаться от рюмки по вечерам, и это априори делает их нашими сторонниками. - Останови у "Грегори", - говорю я, стуча по стеклу. Мой водитель кивает, послушно тормозя у скромного заведения с затемнеными окнами, без гирлянд и неоновых вывесок. Здесь меня ждут Элоиза и Харон, с которыми нам нужно обсудить планы на ближайшую неделю. Харон - мой лучший друг, и это, разумеется, не его настоящее имя. Наши реальные имена знает только босс, для всех остальных мы инкогнито с прозвищами греческих богов. Или не греческих? Черт знает, я всегда плохо учился в школе. Я вхожу в "Грегори"; это занимает некоторое время: громилы у входа проверяют мои документы, тщательно вглядываются в лицо, светят лампой, и только после этого признают за своего и впускают - посторонним здесь не место, и я понимаю их опасения. Как-то в другой наш любимый бар проник коп под прикрытием, и нам повезло, что Харон с Элоизой решили уединиться - в противном случае мы попали бы под раздачу свинца. Харон, сколько я его помню, был нормальным гетеросексуальным парнем и даже был женат. Был. До встречи с Элоизой. "Грегори" встречает меня приглушенной музыкой, смехом потаскух и звоном бокалов. Обожаю это место - оно в полной мере демонстрирует лицо этого города и всей страны, лицемерно прикрывающейся своими идеалами и американской мечтой. Что-то я сегодня много рассуждаю. Не похоже на меня. - Здравствуй, дорогой! - машет мне Элоиза, поднявшись. Харон, сидящий по правую руку, приветственно кивает мне, поднимая свой стакан. Я снимаю плащ, небрежно бросив его на спинку стула, и подсаживаюсь к ним, без удовольствия замечая ладонь Харона, лежащую на колене Элоизы. Конечно же, ничто - ни платье, ни макияж, ни манеры, ни имя - не обманывают никого здесь, и тем более меня. Элоиза (в прошлой жизни Аллен Гордон) складывает свои слишком широкие для женщины ладони перед лицом, оставляя моему взору только прищуренные темные глаза. Ему очень нравится дразнить меня - и своей "свободой самовыражения", и своими отношениями с моим лучшим другом. Прекрасно знает, паскуда, как мне это не нравится. - Как успехи? - спрашивает Харон, когда я, мрачно оскалившись Элоизе, заказываю себе абсент. - Охуенно. Расколол наконец-то этого копа: они готовят засаду на канадской границе у штата Мэн. Завтра позвоню своим, договорюсь о другом месте передачи, и все. - Шоколадно. Мы чокаемся. - Как твой развод? - спрашивает Элоиза, и я снова бросаю на него злой взгляд. Ему уже за сорок: без макияжа он выглядит на полтинник, а при всем параде - на хорошие тридцать. Харон влюбился, думая, что это женщина, но, кажется, не слишком расстроился, когда узнал, что ошибся. И даже посоветовал тоже попробовать, за что едва не словил пулю. Я промахнулся тогда намеренно, и заставили меня это сделать только долгие годы совместной работы и дружбы. Будь на его месте кто-то другой, то он уже давно плавал бы в какой-нибудь реке близ Мичигана, кормя рыб своими глазами. - Мой развод замечательно, - все так же мрачно отвечаю я. Элоиза пьет свой мартини, улыбаясь, с таким видом, будто самолично наплевал мне в стакан. Я на всякий случай заглядываю в свой абсент - но нет, вроде ничего не плавает. - А тебе какое дело? - Просто интересно. Мы же здесь все друзья, верно? С этими словами он кладет ладонь на плечо Харона, и я отвожу взгляд, опасаясь, что они сейчас поцелуются. Если это случится, меня стошнит прямо на блестящее платье Элоизы. - Лучше расскажи, как у тебя дела, - бурчу я, снова делая глоток. - Как твои мужики? - Замечательно, - пропел Элоиза, продолжая гладить Харона по плечу. - Дело цветет, и не думает затухать - как, впрочем, и ваше. Кстати! Он щелкнул пальцами, слова вспомнив о чем-то. - Я хочу кое с кем вас познакомить. Давно уже хочу, но как-то не складывалось - вы то в Чикаго, то в Канаде, то еще где-то у черта на куличиках... - Давай короче. - Не могу. Моей принцессы все равно пока здесь нет. Но когда подойдет, я обязательно вас представлю. Думаю, вы друг другу понравитесь. - Принцессы? - подает голос Харон. Судя по всему, он сам удивлен. - Принцессы, - кивает Элоиза. - Не беспокойтесь так. Ничего страшного здесь нет. Это всего лишь маленький сюрприз. У меня свое представление о сюрпризах от Элоизы, но делать выводы пока рановато. Почти два часа мы проводим за разговорами. Как правило, после первых тридцати минутах встречи напряжение между мной и Элоизой немного спадает и я уже не чувствую такого отвращения и дискомфорта. Особенно когда он не тискается с моим лучшим другом. Мы обсуждаем приближающуюся сделку с канадцами, спорим, куда именно нужно будет отвозить товар, а потом я выслушиваю смешки о том, что наш босс наверняка положил на меня глаз, ведь я давно хожу в его любимчиках. - Не бойся, детка, - говорит Элоиза, похлопывая меня по руке. - Уж лучше твой босс, чем чей-то другой. Одна моя подружка как-то понравилась консильеры из чужого лагеря, так там тако-ое началось... - Я не телка, чтобы кому-то нравиться, - отрезаю я, скидывая её ладонь. - Держи свои пидорские штучки при себе. Меня от них тошнит. - Все вы так говорите, - театрально закатив глаза отвечает Элоиза, и неожиданно её взгляд резко фокусируется куда-то за мою спину. - О! А вот и моя принцесса! Я обернулся, ища то, что заставило Харона так пораженно вскинуть брови - чтобы его впечатлить, нужно быть чем-то по истине необычным. Я обернулся. И, когда встретился взглядом с прозрачно-зелеными глазами, так похожими на абсент в моем стакане, когда увидел поджатые мальчишеские губы и багровый синяк на шее рядом с кадыком, я понял, что пропал. tbc.