Пламя

В первую их встречу Чхве Хан подумал: «Что за противоречивый человек?» Сначала Кейл казался сумасшедшим. То есть, Чхве Хан видел, как тот накормил котят, а потом посмотрел на него. Этого мгновения хватило, чтобы заметить, как тот поморщился, но затем протянул ему руку. Чхве Хан задавался вопросом, что если этот дворянин не хотел его звать, то зачем позвал? Да и так необдуманно: без стражи, без клинка или любого другого оружия для самозащиты. Чхве Хан вполне мог его тут же прирезать, но ему стало любопытно. Каждый раз он наблюдал, как люди и слуги дрожали перед Кейлом, поэтому стал интересоваться его прошлым или чем бы то ни было, чтобы узнать причину такого поведения. Каково же было его удивление, когда он услышал слухи о господине из графской семьи, что вёл себя подобно ублюдку. В тот же вечер, Кейл, противореча слухам, принёс домой двух котят, пусть и обращался с ними крайне холодно и безразлично. И снова, противореча себе, он приказал отмыть, накормить и выделить тёплую постель для них. Чхве Хан просто убедился, что слухи — не всегда лучший источник информации. Довольно скоро он понял, что слухи действительно не всегда правдивы, а Кейл тем временем верил в то, что всех раздражает, и пытался вести себя настолько невоспитанно, насколько это возможно. Однако он платил за еду и выпивку, пользовался простой вежливостью к народу на территории Хенитус и получал доверие, сам того не осознавая. Чхве Хан находил это крайне забавным зрелищем, как и убийца и слуга Кейла, Рон. Он готов был рассмеяться в голос, когда юный господин провозглашал себя отбросом общества или помехой. Да, правда была лишь в том, что он нуждался в постоянной защите, но это так глупо. Чхве Хан из раза в раз удивлялся противоречивости Кейла. И сам не понял, когда в груди разгорелось пламя. Он не сказал бы, что доверяет Кейлу, не сказал бы, что тот ему нравился за рациональность, не сказал бы, что Кейл не раздражал. Он бы многого не сказал, но отрицать того, что Кейл ему нравился, было глупо. Кейл Хенитус — противоречивая загадка, которую разгадать было бы сложнее, чем древние трактаты о магии или Мане. Но он также был прост в суждении, пусть и старался держаться подальше от суматохи. И это привлекало его. Привлекало так же, как и скрытое за грубостью беспокойство. В Кейле привлекало абсолютно всё: недовольное ворчание, словно он прожил долгую жизнь, холодное отношение и чистый ум при непредвиденных обстоятельствах, расчётливость, любовь к выпивке, безразличие в глазах и, что уж там лгать, рыжие волосы, что подобно пламени трепетали на ветру. И пускай Чхве Хан всё ещё недоверчив, но Кейл цеплял. Внешностью, взглядом на мир, поступками и словами, которые были зачастую разумными. Иногда, ловя на себе лениво скользящий взгляд, Чхве Хан чувствовал, как пламя в груди усиливается. Если бы оно имело цвет, то было бы таким же, как и цвет волос Кейла. Наблюдать за этим человеком было интересно. Кейл Хенитус творил невероятные вещи, пытался оправдать своё звание ублюдка, говорил простую истину в лицо и, словно насмехаясь над самим собой, неосознанно привязывал к себе всё больше и больше людей и племён. Чхве Хан мог только качать головой и выполнять каждую просьбу. Ему было приятно узнать, что Кейл доверял ему настолько, чтобы брать только его в очередные авантюры. И моменты, когда они оставались наедине, заставляли его надеяться, что всё будет в порядке. Всё будет в порядке, пока Кейл рядом с ним. Поэтому, когда деревья окрасились в огненные цвета, Чхве Хан любовался Кейлом. Под кроной дерева с жёлтыми листьями он выглядел до безобразия гармонично, и Чхве Хан просто не мог оторвать взгляда. Тот смотрел вдаль, на холмы, и выглядел так, словно мыслями был совершенно в другом месте. В рыжие волосы вплетался по-осеннему холодный ветер, и Чхве Хан мог поклясться, что пламя в груди разгорается ещё сильнее, ярче, выжигая непринятие, отчаяние и ярость. Просто смотря на умиротворённого Кейла, его пламя будет гореть. И, когда-нибудь, Чхве Хан обязательно обо всём расскажет, доверится, откроет свою душу только для Кейла, а пока он будет наблюдать. Наблюдать до тех пор, пока пламя не погаснет или не превратится во всепоглощающий пожар.