Герой моих детских грёз

Игорь всегда был силой неотвратимой, не видящей перед собой препятствий. Летел куда-то, мог все на своём пути снести, дрался, в речку запрыгивал с обрыва, влезал в темные подвалы и заброшенные дома. Если уж что в голову ему взбрело, никогда не отговоришь. Правда, Серёжу обычно с собой за руку тащил. Так уж у них повелось. В школе, несмотря на бунтарский характер и явное наплевательское отношение к правилам, к Игорю хорошо относились. На ковёр к директору вызывали, конечно, ругали, родителям звонили, но знали, что Катамаранов так-то умный мальчик, друзей в обиду не даёт, никого не задирает, ещё и помочь с чем-то может — починить, донести, повесить, надо только смириться, что иногда это делать приходилось после проделок самого же Катамаранова. Девчонки его тоже любили. Не понимали, конечно, но заглядывались украдкой, шептались, когда Игорь мимо проходил, с Серёжей о чем-то живо разговаривая. Все его выходки скорее привлекали внимание, чем раздражали, потому что на самих девочек направлены не были. Игорь был у себя на уме, творил фигню, но в разумных пределах и никого, кроме Серёжи, туда не вмешивая. Было так ровно до ухода его отца. Игорь тогда пришёл в школу совсем хмурый, сидел смирно за партой, в тетради что-то чиркал и голову даже не поднимал. Потом уже на перемене, когда Серёжа настойчиво увёл его за локоть к подоконникам, рассказал обо всем. — Ну батька, того… — Умер что ли? — глаза у Серёжи стали круглыми-круглыми. — Да чего ты несёшь, — отмахнулся Игорь. — Ушёл. От нас с мамой. Сказал, конечно, что будет со мной общаться, бросает он не меня, но мне кажется, это все ерунда. Не вернётся он уже никогда. Сказать на это Серёже было нечего, у самого семья была полная, и даже если ругались порой, жили дружно и, как он надеялся, планы были жить так и дальше. Игоря было жалко, но полезь Серёжа обниматься прямо здесь — оттолкнули бы его на раз-два. — Как мать отреагировала? — вырвалось у него. — Плакала всю ночь. Да и утром тоже, пока я в школу собирался. Предложила даже мне дома остаться сегодня, мол, прийти в себя, но я же не дурак. Так ещё хуже будет. Лучше здесь, — «с тобой» повисло в воздухе. — Пойдём после уроков к лесу, а? Серёжа вздохнул, но ворчал он всегда только для виду. Надо же было поддерживать репутацию отличника. Так они полдня и провели: шатались по лесу, сидели под деревом, разговаривали (об отце Игоря никто из них не произнёс ни слова). Жилину хотелось бы верить, что он был хорошим другом. Что Игоря поддерживал, помог справиться с уходом отца, что слова правильные подобрал и обнял покрепче. Вот только даже если это было правдой, Игорю это не помогло. Характер, и так непростой, стал почти бешенным. Заявлялся на уроки в грязной мятой рубашке, если вообще приходил, расталкивал всех без разбору, а потом начал ещё и по углам с сигаретой прятаться. Серёже только сказал, что мать сама курить начала, а пропажи даже не замечала. Учителя руками разводили и ругались, но большее удивление у них вызывало даже не поведение Катамаранова, — он ведь как бомба замедленного действия был, все будто бы только и ждали, когда рванет — а Серёжа, который за ним так и таскался. Как это так? Отличник, такой хороший мальчик, приличный, аккуратный, а все продолжал общаться с Катамарановым, с недавних пор ставшим главной проблемой всех учителей и заодно директора. А Серёжа по-другому не мог. Игорь же для него был друг, да что уж там, герой детства. Не давал в учебу погрузиться и забыть обо всем остальном, гулять звал каждый день, какие-то нелепые букеты, собранные в лесу, дарил. Глупо все это было, а Серёже все равно приятно. Но самым важным, самым сильным воспоминанием, сохранившимся у него навсегда, отпечатавшимся так четко, что уже никогда нельзя было бы забыть, было в его детских глазах поистине героическое спасение Игорем его самого. Сколько раз Жилин получал от хулиганов за новый красивый костюм или единственную пятёрку в классе, никогда не жаловался, даже сдачи давал, но упорно не сдавал ни одного пацана. Лучше бы от этого никому не стало, а слишком добрый характер не позволял даже так подставлять одноклассников. Может, продолжалось бы это ещё долгое время, если бы один раз на такой своеобразный суд над отличником не попал Игорь. Он в своей манере вылез из кустов, на секунду только взглянул на ошарашенных одноклассников, уже готовых показать Серёже, что бывает со слишком уж инициативными учениками, а потом на самого Жилина, и тут же ринулся вперёд. Игорь границ никаких не видел, не считал их нужными, поэтому и останавливать его как обычно пришлось Серёже. — Подожди, все, хватит! — он схватил тогда Катамаранова за кулак. Все одноклассники-задиры уже лежали или сидели на грязной земле, потирая ушибы. — Игорёш, прекращай, а то ещё и тебе влетит. Влетело ему по полной, сначала от классной, потом от директора. Только Игорь и внимания не обратил, покивал головой, а потом заметил слабую улыбку Серёжи. И все. Успокоился. Главное он сделал, а с очередным наказанием справиться ещё успеет, не беда. Вот Серёжа и считал Игоря с тех пор своим героем, хоть вслух такое никогда бы и не сказал — чувствовал, неправильно было, для него какие-то грани все же существовали. Объяснить учителям он бы такую долгую, но важную для него историю не смог, да и не больно хотелось. Они смиряли Игоря своими строгими взглядами, даже когда тот сдавал выполненные работы или правильно отвечал на уроке, и Серёжа знал, что больше никаких снисхождений ждать не надо. И его слова ничего бы не изменили. Присматривал он за Игорем вплоть до окончания школы, то отнимая бутылку водки в вечер перед важной контрольной, то бегая с ним по болотам, чтобы не дай бог не утонул. А после школы выбор, что делать со своим будущем, ему лично дался просто. Людей защищать он в самого детства хотел, а к Катамарановску привязан был ещё на годы вперёд. Игоря своего бедового бросать было нельзя. Школьная скамья со временем превратилась в скамью тюремную, на которую Жилин усаживал Игоря всегда аккуратно, одеяло клал ему на колени, а иногда и рядом присаживался, если никого больше в участке не было. — Голубчик, ну что же ты делаешь? Зачем в магазине буянишь? Это ведь пятнашечкой светит, знаешь, вот посажу тебя, ой, посажу и все. Будешь тут сидеть, один. — А т-ты куда денешься, полковник? — Игорь хитро так улыбался в эти моменты, а в глазах черти плясали. Вопрос был не иначе как риторический, потому что Жилин и сам знал, что никуда он не денется. Поведёт уже через пару часов Игоря к себе домой, чтобы тут не прозябал. — Полковник, полковник, возьмёт и уйдёт твой полковник в отпуск. Когда Игорь его полковником называл, было приятно, как никак долго к этому званию стремился. Правда, «Сереж» было все равно лучше, но об этом Жилин тоже не говорил никогда. Так он и бегал за Игорем, совсем как в школе, только теперь проблемы имели размах побольше, а вот к директору вести не надо было, мог и сам по башке надавать в случае чего. Характер слишком добрый, правда, и здесь мешал. Самым суровым наказанием для Катамаранова было сидеть за решеткой сутки без своего кота и скипидара, на большее никого из них не хватало. — С-сережа, ну, приведи его, ну пжалуста, будь другм! Серёжа слушал эти пьяные возгласы, иногда даже документами занимался под их аккомпанемент, но позже все равно ходил и искал этого рыжего котяру, чтобы занести в камеру. Игорь его тогда за руку хватал и усаживал рядом с собой. Сидели втроём на скамье: Игорь, развалившийся и наконец снявший каску, Серёжа в углу и посматривающий на Катамаранова совсем не так, как должен страж закона на нарушителя смотреть, и кот, устроившийся почему-то на коленях Жилина. — Вот ты, полковник, человек хороший, — заводил свою тираду Игорь. — Добрый. А знаешь как мало добрых людей? Да вообще нет! Один ты. Лучше всех ты. И меня, и вон отца моего, и даже — тут Игорь задумывался, кого бы для яркого сравнения назвать — даже лучше, чем Водолаз этот. Ответить было нечего, Жилин себя героем никогда не считал. Поэтому сидели они в тишине, только мурчание кота было слышно. Меньше всего себя героем хотелось назвать после этого взрыва. Все хлопали-хлопали, Серёжа улыбался смущенно, конечно, а на душе кошки скреблись. Убивать хороших и невинных людей нельзя, но и Нателлу Наумовну вот так судить самому было неправильно. «Тоже мне, самый добрый человек на свете», — пронеслось в голове. В углу зала стоял Игорь, что-то пристально на стене разглядывая. То ли скипидара опять напился, то ли просто в себя ушёл. Стоял босой и в каске, для ужина с президентом явно выглядеть лучше не собирался. — Игорь, пошли домой, чаем с печеньями буду тебя угощать, — Жилин руку протянул, чтобы плеча его коснуться, а Катамаранов сам уже развернулся, глазами мутными на него смотрел. — Опять своей отравы напился, да? — Да я чуть-чуть… — Игорь подался вперёд и упёрся головой ему куда-то в шею, тяжело вздыхая. — Ты молодец, Сереж. Герой настоящий. Голос неровный и тихий был привычным, но слова резали слух. — Какой я герой после этого, а? Не надо так… — Ну как? — Игорь снова посмотрел на него, все ещё опираясь всем телом на Жилина. — Вон мог бы, м-мог бы праздновать, а снова за мной присматриваешь. Я, может, щас прям пойду буянить, а ты рядом будешь все равно. Как раньше… — он тяжело вздохнул и глаза закрыл. — Так что ну мой ты герой, Сереж, какой же ещё. Смешно получалось. Серёжа всю жизнь такое сказать не решался, а Игорь вон выдал в самый странный и неподходящий момент. Или наоборот, чувствовал, что сейчас и надо было сказать. От сердца сразу отлегло. Его герой, значит. Это ему подходило намного больше, чем звание героя народного.