Усталость — приятный сон Неряшливость превращений Как смех, кружение, звон Сладостных снов мучений Больше нет смысла, нет сил Нарушены все запреты Я знаю, мне нужно уйти Чтобы спасти Я сделаю это Flëur — "Я сделаю это"
— Вам непременно нужно уезжать прямо сейчас, господин Зелгадис? — каждый раз она спрашивала одно и то же. — Амелия, я долго ищу способ вернуть себе человеческое тело и не могу просто сдаться и отступить после двенадцати лет поисков. Прости. — Тяжёлый вздох. Он вновь удивился, как это легко — врать, говоря одновременно правду. Столь же легко, сколь и противно. — Если вы дадите мне лишнюю пару дней, чтобы закончить дела, я присоединюсь к вам. — В широко раскрытых глазах мелькнула надежда. Тонкая рука высунулась из-под одеяла и несмело потянулась к нему. — Мы уже обсуждали твоё участие в моих походах. Пойми, Амелия, ты давно не ребёнок, вскоре тебе предстоит занять трон Сейруна, судьба целого государства и чужие жизни будут зависеть от твоих решений. Ты больше не имеешь права бросать всё и убегать из дворца вместе с каким-то бродягой… — Не бродягой! Как вам не стыдно, господин Зелгадис, мы вместе победили копию Красного Священника, выстояли против демона-дракона Гаава и помешали самому правителю ада Фибрицио утащить всех нас в небытие! Мы прошли вместе через смерть, через боль, через горечь потерь, сражались плечом к плечу, рисковали жизнями ради спасения мира! Не смейте говорить о себе с таким пренебрежением! — Её глаза опасно сузились, в их глубине зарождалась настоящая грозовая буря. Протянутая ладонь сжалась в кулак. Зелгадис усмехнулся про себя. В этих фразах была вся Амелия. Да, она выросла, угловатая неуклюжая девчонка, вечно падающая с верхушек деревьев, превратилась в стройную красавицу с задумчивой улыбкой. Теперь принцесса Сейруна не набрасывалась, сломя голову, на первых попавшихся разбойников, не произносила длиннющие, раздражающие всех невольных слушателей речи о справедливости и возмездии, не пыталась увидеть в каждом подозрительном незнакомце злодея, а в каждом воине — доблестного героя. Но Зелгадис знал: та наивная девочка, встретившаяся ему когда-то, до сих пор жила в ней. Амелия свято верила, что добро всегда побеждает зло, она не разучилась за прошедшие годы пылко, бескорыстно любить и больше волноваться за окружающих, чем за себя, не раздумывая рисковать собой ради спасения друзей. Он был уверен, из неё получится замечательная королева, которая позаботится о своём народе и продолжит политику отца — Сейрун останется столицей белой магии, оплотом мира и всеобщего спокойствия. Ещё Зелгадис понимал: он не достоин Амелии, полного любви и надежды взгляда, каким она порой на него смотрела, когда думала, что он не видит, искренней радостной улыбки, неизменно появляющейся на её лице при каждой встрече, тёплых прикосновений, нежных объятий, робких неумелых поцелуев и тихой печали при расставании… Чудовище, не нашедшее исцеление, вообще не имело права приезжать в Сейрун, и уж тем более не могло позволить ей жертвовать будущим ради бесконечных странствий с ним. Зелгадис легко перехватил тонкое запястье и осторожно, боясь причинить боль, поднёс к щеке. Амелия отвернулась. Они провели ночь в одной постели, часами изучали, ласкали тела друг друга, добирались до самых интимных мест пальцами и языками, а она по-прежнему стесняется его проявлений нежности. Даже сейчас сидит до ушей завернувшись в одеяло и наверняка мучительно соображает, как бы незаметно выбраться из кровати и найти раскиданную по комнате одежду. — Для тебя не бродяга, но благополучия целого государства я не стою, — мягко возразил Зелгадис, водя тыльной стороной ладони Амелии по каменной коже. — Я и не собираюсь жертвовать Сейруном. Мой отец хороший король, он по-прежнему здоров, силён, и народ любит его. Он справится с управлением страной в моё отсутствие, какая бы беда ни случилась, хотя сомневаюсь, что в ближайшее время Сейруну будет грозить опасность. У нас давно всё спокойно, порой случаются только мелкие неприятности. Белая магия надёжно защищает от вторжения захватчиков, люди довольны и радуются каждому дню, проведённому здесь. На крайний случай у папы есть верные советники, министры, брат… А вот вам, господин Зелгадис, может понадобиться помощь. Я же знаю, что вы пойдёте к руинам недавно разрушенного Альруна. По Сейруну ходит много нехороших слухов об этом месте. Придворные шепчутся, что там в окрестных лесах ночами загораются зловещие красные огни и пропадают жители близлежащих городов… Ещё одна странная, но милая привычка Амелии. За девять лет знакомства она не научилась говорить ему «ты» и обращаться без всяких «господинов». Интересно, кого она сейчас пыталась убедить в том, что внезапный уход из дворца в неизвестные дали — поведение, приличествующее наследной принцессе: его или себя? Несомненно, свои доводы Амелия излагала красиво, явно готовилась к этому разговору, заранее отвечая на ещё не озвученные вопросы. Рассуждала уверенно, и он даже не заметил, как её уверенность начала передаваться ему, опомнился лишь когда с губ чуть не сорвалось заветное «да, идём со мной». Пришлось нацепить привычную маску равнодушия. — Справлюсь, — небрежно ответил Зелгадис, ощущая себя почему-то распоследней сволочью. — Я почти всегда путешествую один, уничтожаю монстров, изгоняю призраков, сражаюсь с бандитами. Меня не так-то просто ранить, а уж тем более убить. Амелия медленно, словно нехотя подняла голову и серьёзно посмотрела на него. В ярко-голубых глазах жестоко растоптанная им мечта готовилась рассыпаться на серые маленькие песчинки. — Я знаю, вы искусный волшебник, опытный воин, а ваше тело неуязвимо для обычного оружия, но вы не бессмертны. Среди членов магических гильдий давно ходили всякие слухи о Альрунской библиотеке, однако, уже не только магам стало известно о ней. Позавчера наши стражники поймали у ворот нескольких мошенников, пытавшихся расплатиться в мясной лавке фальшивыми монетами. Они признались, что шли к Альруну за магическими артефактами которые, по их мнению, спрятаны вместе с трактатами о чёрной и белой магии где-то в подземной лаборатории под за́мком. Значит, скоро у руин соберутся все охотники за сокровищами, разбойники и волшебники, жаждущие новой силы. Вам же нужно будет когда-то спать, вы не сможете сутками бодрствовать, отбиваясь от тех, кто желает заполучить эти трактаты ради наживы. А если объявится новый могущественный враг? Она старалась говорить по-прежнему ровно и уверенно, но тревога в её голосе нарастала с каждым словом. Вытащив из-под одеяла вторую руку, положила на свободную ладонь Зелгадиса и крепко сжала. Одеяло съехало с плечей, почти обнажив большую соблазнительную грудь, но Амелия даже не попыталась прикрыться. Зелгадис внезапно подумал, как было бы здорово, если бы их разговор уже был закончен, и он, свободный, вышагивал бы по дороге, ведущей к Альруну. Вдруг на свежем воздухе, вдали от величественных белых стен Сейруна, совесть перестанет прогрызать в нём дыру, а сам он обретёт уверенность в правильности своих решений. Сейчас его терзали сомнения, боязнь поддаться уговорам Амелии и пожалеть впоследствии куда больше. — Мне приятно твоё беспокойство. — Зелгадис постарался ободряюще улыбнуться. Необходимо ещё раз попытаться убедить её и себя в том, что их расставание неизбежно, и лучше ему уйти одному. — Король Фил, несомненно, сильный и отважный человек, но и он не молодеет, а в Сейруне всегда много дел, верно? Каждый раз, когда я приезжаю, то застаю тебя за разбором пачки каких-то документов или за подписыванием бумаг. Ты с трудом выкраиваешь время на наши… свидания. Да и я слышал, в соседнем, союзном вам королевстве вспыхнули мятежи. Старый король умер, не оставив наследника, и теперь знатные семьи не могут решить, чей отпрыск достоин взойти на престол. Наверняка, они обратятся или уже обратились за помощью к Филу, значит, забот у вас скоро прибавится. Советники и министры не заменят родную дочь. И тебе ведь нужно учиться, чтобы в будущем быть готовой улаживать подобные конфликты. Разве ты забыла, как Кристофер пытался захватить трон и привёл двух монстров, похитивших Фила, когда мы искали Пречистую Библию? — Но… Амелия хотела что-то возразить, но Зелгадис сразу перебил её. — Дослушай меня до конца. Раз речь идёт о сокровищах, редких книгах и магических артефактах, ты прекрасно знаешь, кто ещё объявится в Альруне. Вдвоём с Линой мы точно справимся с любым врагом. При упоминании имени давней подруги Амелия неожиданно вздрогнула и резко отдёрнула руки. — Верно. У госпожи Лины нет королевских обязанностей, — с несвойственной ей горечью произнесла она, отодвинулась к краю кровати и вновь натянула одеяло на плечи. Зелгадис удивлённо воззрился на неё. Сердце пропустило удар, а потом с новой силой предательски громко забилось. Знает? Догадалась? Тогда почему… Ему вдруг вспомнилось, как полтора года назад, на её восемнадцатый день рождения, они сидели почти так же близко друг к другу за огромным банкетным столом. Амелия в пышном нежно-голубом платье одаривала всех гостей величественными улыбками, благодарила за поздравления, непринуждённо вела светские беседы с послами других королевств и казалась такой далёкой, не имеющей ничего общего с весёлой шумной девчонкой, которая безмятежно засыпала у костра в лесу на простом одеяле, небрежно расстеленном поверх травы. Только иногда она становилась прежней, когда украдкой бросала на Зелгадиса мимолётные взгляды, чего-то смущалась, опускала голову и нервно начинала теребить край салфетки. Под вечер, вволю наевшись и напившись, гости сбились в небольшие группы, более не обращая внимания на виновницу торжества. Кто-то неспешно прогуливался по зале, какая-то нарядная красивая дама стояла у колонны в окружении дюжины не менее нарядно одетых мужчин, мрачный юноша, со скучающим выражением лица прислонившись к стене, изящно потягивал вино из высокого бокала, кто-то сидел за столом и тихо переговаривался с соседями. Специально приглашённый оркестр играл приятную незатейливую мелодию. Гаури мирно похрапывал прямо в кресле, уронив голову в пустую тарелку, Лина вышла на балкон в сопровождении полной дамы и статного седовласого незнакомца. Амелия вдруг решительно поднялась со своего места и пригласила Зелгадиса на танец. Щёки её сравнялись цветом с закатом за окнами. Зелгадис никогда не любил шумные компании и уж точно не хотел привлекать к себе внимание танцем с именинницей посреди залы. Ему и так казалось, что на него пялились все вокруг, шептались, вопрошая, как такое чудовище смогло завоевать расположение прекрасной принцессы. Он хотел отказаться, но случайно заглянул ей в глаза и просто не смог. В конце концов, ради неё Зелгадис пришёл в Сейрун, ради неё вырядился на праздник в неудобный жаркий костюм, слишком плотно прилегающий к телу, ради неё терпел косые взгляды придворных, гримасы отвращения и удивления. Так неужели не вытерпит и танец? Такой пустяк по сравнению с остальным, но Амелия счастливо улыбнулась, словно ей сейчас преподнесли самый желанный в жизни подарок. Прижимать к себе, чувствовать теплоту кожи под платьем, вдыхать аромат мёда и корицы, исходивший от неё, оказалось удивительно приятно. Зелгадис не танцевал с детства и поначалу боялся случайно наступить принцессе на ногу, но она двигалась легко и изящно, подстраивалась под него, направляла и помогала. Зелгадис забыл о стеснении, людях вокруг, все они слились в бесформенное яркое пятно, он наслаждался непривычным ощущением близости с другим существом, вслушивался в ровное дыхание, смотрел на приоткрытые губы, растрепавшиеся чёрные пряди, растворялся в голубизне больших сияющих глаз. Даже одежда перестала мешать, он интуитивно переставлял ноги в такт мелодии, Амелия отзывалась на любое его движение, словно они слились в одно целое. И от подобных мыслей впервые за этот длинный скучный день ему стало спокойно и радостно. В мир дворцовых изысков его вернул тихий голос Амелии, робко попросившей проводить её до покоев. Перед дверью спальни, уже не краснея, она предложила зайти внутрь им обоим, немного посидеть в тишине и как в старые добрые времена поболтать перед сном о всяких пустяках. Зелгадис помедлил, соображая, к чему эти ночные посиделки могут привести, но согласился. Из-за предпраздничной кутерьмы им действительно не удалось нормально пообщаться. Амелия была вынуждена уделять внимание высокопоставленным гостям из других королевств, приехавшим на торжество, следить, чтобы их удобно устроили в дворцовых апартаментах со всеми надлежащими почестями, контролировать поставку еды на пир, выбирать украшения, музыку, раздавать указания поварам, бегать на бесконечные примерки платья. Хорошо, если принцесса и её друзья успевали пожелать друг другу доброго утра или дня, случайно столкнувшись в коридоре. Они долго говорили. Вспоминали забавные моменты из прошлых странствий. Зелгадис рассказал, как в одной таверне усталый Гаури по ошибке зашёл в чужую комнату и плюхнулся спать на чужую кровать, а это оказался номер какой-то пожилой супружеской пары, и когда пара поднялась в него и обнаружила там похрапывающего мечника в доспехах, жена решила — муж пресытился обычными семейными отношениями и захотел оргию с молодым любовником и играми в рыцарей, и Зелгадису пришлось спасать друга, объяснять им ситуацию, пока тот не сморозил глупость и окончательно всех не запутал. После этой истории Амелия неподобающе громко смеялась почти до слёз. Шутливо повздыхали над совместными приключениями и битвами, затем поделились и насущными проблемами. Принцесса жаловалась на глупых советников, на упрямых белых жрецов старой школы, не желавших приходить к мирному соглашению с адептами чёрной и шаманской магии, на занудных министров и обычную королевскую рутину — подпись документов, просмотр жалоб и прошений. Зелгадис поведал об очередной неудаче, постигшей его в новом храме, куда он пришёл в поисках исцеления. Амелия расслабленно сидела на кровати, беспечно болтала ногами и много шутила, забыв о дворцовом этикете. Зелгадис вновь увидел в ней не будущую наследницу страны, а подругу, которой не раз доверял прикрывать спину в бою и не раздумывая доверил бы вновь. Такая простая, знакомая, близкая и родная, что у него предательски защемило сердце, а по телу пробежала дрожь от нахлынувшей нежности. Именно эту подругу ему и захотелось обнять или хотя бы взять за руку, просто дотронуться и вновь почувствовать теплоту её кожи под ладонями. Одновременно ли они потянулись друг к другу, или так только показалось? Сладкие от вина губы накрыли рот Зелгадиса, кончики девичьих пальцев невесомо пробежались по его лицу, шее и спустились на пуговицы от камзола. Кажется, он бессвязно шептал что-то в ответ, призывал остановиться, пока не поздно, сбивчиво напоминал про своё каменное тело и про её человеческое, девственно хрупкое, но она не слушала, да и он себя не слушал, продолжая охотно отвечать на поцелуи, задыхаться от жара и нехватки воздуха. Рука сама потянулась к чёрным коротким волосам и погрузилась в густые пряди. Зелгадис испытывал непонятную радость, пропуская их сквозь пальцы. Причёску Амелия так и не сменила. Он наклонил голову и скользнул языком по пахнущей мёдом и корицей коже на шее, свободную руку положил на грудь, всё ещё скрытую под платьем, и через ткань огладил соски. Амелия приглушённо вздохнула и резко рванула несчастный камзол, оторвав пуговицы, затем дрожащими пальцами грубо стянула его с Зелгадиса и скинула на пол. Рубашку он стащил с себя уже сам, опасаясь, что Амелия поранится о твёрдую кожу. Но когда она начала торопливо расстёгивать ремень, Зелгадис резко перехватил запястья Амелии и, удерживая их одной рукой, развернул нетерпеливую любовницу к себе спиной. Другой он продолжил ласкать её грудь, ощущая, как твердеют соски под пальцами, губами же вновь прильнул к шее, а потом прикусил мочку уха. Амелия стонала и извивалась, шептала, просила о большем. Уступив мольбам, Зелгадис дразняще медленно переместил ладонь на её живот, сжал бедро, приподнял подол платья и проник рукой под юбки. Он осторожно погрузил в Амелию один палец, коснулся стенок, истово желая большего. Внутри неё оказалось так узко и влажно. Как же хотелось просто сорвать проклятую одежду, опрокинуть на одеяло и войти уже не пальцем… Он приказывал себе успокоиться, напоминал про каменную плоть и девичье тесное лоно, пытался вызвать в мозгу образы, не связанные с принцессой, которые бы помогли уменьшить возбуждение: старые враги, битвы, Гаури и Лина, сражающиеся за куриную ножку… Последняя мысль действительно отрезвила, Зелгадис добавил второй палец, вжимая в себя Амелию. Сейчас он отчаянно нуждался в телесной близости с ней, и любое расстояние между ними причиняло почти физическую боль. Она выгибалась, пыталась вырваться и развернуться к нему, но он ей этого не позволял. Амелия не понимала, насколько прикосновения её пальцев и губ сводят с ума. Если он потеряет контроль над собой, то непременно причинит вред, наставит синяков или чего похуже. Зелгадис боялся этого и потому давно пообещал себе, что не возьмёт ни одну девушку, пока опять не станет полноценным человеком. Он продолжал гладить, целовать Амелию, сосредоточившись на её удовольствии и получая наслаждение от рваных вздохов, всхлипов и стонов. Обоих бросало в дрожь от избытка ощущений, тела намокли от пота, сердца бились в унисон... — Просто я немного завидую госпоже Лине, — тихий голос вырвал Зелгадиса из воспоминаний. — Я знаю, это низко и недостойно светлой жрицы и будущей королевы, но ничего не могу с собой поделать… Вы рассуждаете о долге, обязанностях и, наверное, считаете меня избалованным глупым ребёнком, который просто хочет сбежать из дома и проказничать без строгого надзора родителей. Пока Амелия говорила, Зелгадис пытался справиться с внезапно нахлынувшим возбуждением. Он отвёл глаза, стараясь не смотреть на голую, завёрнутую в одно лишь одеяло принцессу. Она замолчала, уставившись куда-то мимо него в пустоту. — Нет, — он нашёл в себе силы отрицательно покачать головой. Неуместное желание отступило, стоило только кинуть мимолётной взгляд на её бледное лицо, плотно сжатые губы, словно она из последних сил сдерживалась, чтобы не заплакать при нём. — Я никогда не считал тебя глупой и избалованной. Зелгадис пододвинулся к Амелии, притянул к себе и нежно обнял. — Избалованная принцесса не стала бы есть простую рыбу, прожаренную на костре, засыпать на жёсткой земле, весь день без устали шагать с друзьями по болотам, чащам, взбираться на крутые горы и сражаться ради спасения чужих жизней, рискуя своей, — прошептал он в взлохмаченную макушку. — Порой я думал, какая ты безрассудная, и волновался, когда, не дождавшись нас, ты бросалась в битву с очередным монстром. Амелия в его объятиях расслабилась, крепко обвила руками шею. Он ощущал горячее дыхание на своём теле и прикосновение мягкой упругой груди. В ноздри проник знакомый аромат мёда и корицы. Шелковистые пряди волос упали ему на плечи. Зелгадису захотелось скинуть с Амелии покрывало, уложить на простыни и предаться любовным утехам вместо этих никуда не приводящих пустых разговоров. — Но теперь я не могу быть безрассудной, верно? Я люблю Сейрун, люблю свой народ и хочу стать достойной королевой… Только вот… только вот госпожа Лина будет сражаться с вами бок о бок на руинах Альруна, а не я… и каждый раз в ваших странствиях вам будет помогать кто-то другой, не обременённый моими заботами и титулом. С вами всегда буду не я… и ваши редкие визиты сюда — это просто иллюзия, утешение за дороги, по которым я вряд ли смогу когда-нибудь пройтись, за битвы, в которых я не смогу принять участие, за чужую магию, помогающую вам в бою и исцеляющую от ран… Зелгадис поднял руку и погладил мягкие спутанные волосы. Ему нечем было её утешить и нечего возразить. Каждое слово Амелии отдавалось эхом в ушах, чей-то шёпот укоризненно повторял вслед за ней каждую реплику, и Зелгадис не сразу понял, что это его собственный внутренний голос. Несмотря на золотое сияние за окном и летнюю теплоту в покоях принцессы, внутри у него было холодно, вьюжно. Амелия неожиданно перестала обнимать Зелгадиса, упёрлась ладонями ему в грудь и отстранилась, а потом заглянула в глаза. И внутри её глаз тоже царил холод и бушевала точно такая же метель. — Жалеть себя, метаться между двумя жизнями и постоянно оглядываться назад — непозволительная роскошь для королевы. Вспоминать прошлое с лёгкой ностальгической улыбкой и светлой печалью в сердце - лучше, чем горько плакать в подушку, тоскуя о том, что могло бы быть, и тихо ненавидеть друзей за то, что они свободны в своих странствиях, а я — нет, правда? — Да, — внезапно севшим голосом ответил Зелгадис. Мир вокруг потемнел. — Я люблю вас. Пожалуйста, не забывайте об этом. События после их разговора сохранились в памяти Зелгадиса урывками. Он помнил, как, признавшись в любви, Амелия накрыла его рот ладонью, не позволяя дать ответ, улыбнулась, затем решительно встала с кровати, уже не стесняясь своей наготы, отыскала одежду на полу и направилась в ванную, пообещав быстро умыться и привести себя в надлежащий вид. Он же так и остался сидеть неподвижной статуей, оглушённый и раздавленный. Зелгадис всегда знал, что их связь не сможет продолжаться вечно, знал, что Амелия наследная принцесса и в один прекрасный день она будет вынуждена найти себе достойного мужа подобающего происхождения и подарить Сейруну нового правителя. Понимал — давно пора бы положить конец этим коротким встречам, которые скоро не смогут приносить ничего кроме боли, разочарования и взаимных упрёков. И Зелгадис считал себя готовым к расставанию, осознавал его неизбежность, хоть они с Амелией раньше старательно избегали подобных тем, делая вид, будто их разное социальное положение в обществе не играет никакой роли. Несомненно, она права в каждом сказанном слове. Только вот… Почему же ему хочется сжать руку в кулак и пробивать стены, пока весь дворец не рухнет, или прочитать Драгу Слэйв и запустить им по ненавистной столице белой магии? Почему сейчас он сожалеет, что в кучу камней превратился не Сейрун, когда они странствовали с Амелией, Линой и Гаури, а какой-то чужой и далёкий Альрун, правителей которого он не знал? Зелгадис потерял счёт времени. Провёл ли он один в покоях принцессы пятнадцать минут или час? Но вернувшаяся Амелия охнула, почти силком заставила его встать с постели и подтолкнула в сторону ванны. Он не думал о своих действиях. Просто совершал привычные утренние процедуры — умывал лицо, чистил зубы, и очнулся, лишь когда встревоженный голос Амелии спросил, всё ли с ним хорошо. Стоило ему вернуться в комнату, она сразу схватила его под руку и куда-то повела. Зелгадису было всё равно, даже если Амелия тащила его к городской стене, намереваясь выпихнуть за ворота, наказав никогда не приезжать. По дороге она что-то рассказывала обыденным весёлым голосом, о чём-то спрашивала, но смысл слов не доходил до Зелгадиса, хотя он вроде умудрялся ей отвечать. Они пришли в сад к любимой беседке Амелии, стоящей в тени старых вязов. Внутри неё на столе были расставлены вазочки с фруктами и печеньем, дымился кофейник. Зелгадис не помнил, ел ли он и пил, но если и ел, то вкуса не чувствовал. Он даже не смог бы сказать, по-прежнему ли светило солнце или внезапно полил дождь, дул ли свежий ветерок или это был знойный жаркий день. Зелгадис не видел ничего вокруг, он жадно всматривался в лицо Амелии, стараясь запомнить каждую чёрточку и каждый изгиб, то, как она забавно морщила нос и лоб, продолжая о чём-то рассказывать, как хмурилась, насупливая брови, или мечтательно улыбалась. Очнулся Зелгадис лишь за городскими воротами, вздрогнул, ошалело огляделся, не понимая, как он вообще здесь очутился. Амелия стояла напротив него, спрятав глаза за чёлкой. — До свидания, господин Зелгадис. Передавайте от меня привет госпоже Лине и господину Гаури. В первые секунды ему захотелось наплевать на все правила, условности, честь, схватить её за руку, взлететь вместе с ней и нестись прочь, пока белые башни Сейруна не исчезнут с линии горизонта. Он до боли сжал ладони в кулаки. — До свидания, Амелия, — Зелгадис не смог сказать «прощай», хотя знал, что больше сюда не вернётся. Ему пора было развернуться к дороге и направиться в сторону леса, но он не двигался с места. Амелия тоже ни разу не шелохнулась, только лёгкий ласковый ветерок трепал подол её платья и ерошил волосы. Наконец голос Зелгадиса нарушил тяжёлое молчание между ними. — Амелия, я… — Не нужно, — она упрямо помотала головой, сцепив руки в замок на животе. — Я счастлива уже тем, что встретила всех вас. Не каждому везёт иметь таких замечательных друзей и больше, чем друзей… вы не обязаны признаваться мне в любви только потому, что призналась я. Я не жду от вас ничего. И жалеть меня не нужно. О такой жизни, как у меня, мечтали бы многие. Я хочу, чтобы вы думали об этом, когда станете вспоминать обо мне. И, конечно, я буду рада вас видеть, если вы вдруг когда-нибудь решите приехать в Сейрун. Вы были правы во всём, пора научиться ценить то, что имею. Пусть я не столь свободна, как вы, но я по-своему счастлива. Надо же, она тоже умела врать, говоря правду. — Я люблю тебя, Амелия.***
«Рано или поздно станет лучше, боль утихнет». Эти слова, словно заклинание, Зелгадис повторял, когда Резо превратил его в химеру, когда думал, что Лина и Гаури погибли после схватки с Фибрицио, когда Лина, потерявшая силу, упала с летающего над Сейруном клочка земли, когда ранили Амелию, прикрывшую его собой в битве с Гаавом, когда похитили Гаури… слишком много этих «когда»… Зелгадис дошёл до Альрунского леса и уже собирался устроить привал, но вдруг услышал знакомое «Как ты меня назвал?!», а потом не менее знакомое «Файерболл!», и ему показалось, что лютая стужа, бушующая последние дни в его душе, наконец-то успокоилась, отступила перед лучами тёплого летнего солнца. Огненный шар пролетел рядом с ним, опалил ближайшие кусты и ветки деревьев. Зелгадис отскочил за широкий ствол первого попавшегося дуба и сразу поднял руку, читая защитное заклинание. Мимо него пронёсся какой-то мужик, истошно крича и держась за пятую точку, где тлела одежда. Через несколько секунд вслед за мужиком на тропинке показалась невысокая худая фигура в яркой красно-жёлтой одежде. — Значит, как обзывать беззащитную красивую девушку плоской доской и требовать от неё плату за проход по дороге, так ты первый, а как отвечать за свои слова, так сразу убегаешь?! - ругалась фигура, грозя кулаками вслед пропавшему обидчику. — Лина! — Зелгадис вышел из укрытия, пока вспыльчивая волшебница не сотворила новый огненный шар и не пожгла всю округу. — Ой, Зел, а я как раз ждала тебя! — Она мгновенно забыла о незадачливом противнике и повернулась к нему. Её губы растянулись в широкой приветственной улыбке. — Только припозднился ты, я уже успела разор… то есть наказать не одну банду разбойников по пути. Даже странно, что вот этот последний не слышал обо мне… Зелгадис усмехнулся, Лина в отличие от Амелии изменилась мало, но он был рад этому как никогда прежде. Хватило ему серьёзных разговоров и расставаний. Сейчас же хотелось ненадолго погрузиться в прошлое, когда знатное происхождение Амелии не возводило между ними глухую стену. Храбрая, бойкая и неунывающая Лина всегда подобно смерчу врывалась в его жизнь, путала планы и мысли. Девушка-пламя, рядом с которой было опасно находиться, но к которой неизменно тянуло. Лина завораживала, вызывала восхищение упрямством, стойкостью и умением никогда не сдаваться. Он любовался ей, как любовался танцем огненных языков костра, но боялся протянуть руку и дотронуться — зашипит и спалит. Но в её присутствии образ принцессы Сейруна, много раз с тоской смотрящей ему вслед из окна башни, бледнел и растворялся в закоулках памяти. Грозная волшебница быстро преодолела расстояние между ними, приветственно хлопнула Зелгадиса по плечу, и мысли про Амелию разом выветрились из головы. Прикосновения Лины сродни сметающей с ног дикой стихии. Эта стихия подбрасывала его тело точно пушинку, кружила и вертела. Безграничная магическая сила, заключённая в ней, перетекала в него, неслась по венам вместе с кровью, вызывая приятное покалывание на кончиках пальцев. И он тоже начинал ощущать себя диковинным существом в получеловеческом обличье, всемогущим и великим, свободным от забот. Существо желало кружиться не переставая и кружить вместе с собой весь остальной мир. Оно слышало гулкое равномерное биение, ощущало вибрацию в воздухе вокруг, видело пляшущих духов воды и леса. Каждое их безумное движение порождало искры, летевшие в него. И оно знало, что сливается в единое целое с миром, превращается в бесконечный магический поток и вливается в круговорот иной, недоступной простым смертным жизни. И сам мир радостно принимал его в свои объятия и звал за собой. Ощущает ли Лина то же самое, когда читает заклинания? Потому рядом с ней хочется находиться, невзирая на тяжёлый взрывной характер? Каждый раз при соприкосновении её сила подпитывала, укрепляла его самого. Зелгадис никогда не испытывал ничего подобного от близости с другими волшебниками, даже такими, как Резо или Амелия. Лина убрала руку, вырвав Зелгадиса из хаотичного танца со стихиями. — Что случилось, Зел? У тебя такое странное выражение лица… — Ничего, прости, задумался. Он отступил на шаг, стряхивая с себя остатки наваждения. Ему не хотелось рассказывать старой подруге о шквале эмоций, вызванном её же присутствием. Она недовольно поморщилась, но промолчала. — А где… Гаури? — Зелгадис усилием воли заставил ворочаться свой язык, а потом огляделся по сторонам. — Надеюсь, он не заблудился в лесу? Лина не стала ни о чём спрашивать и спокойно ответила: — Он с Сильфиль. — Она тоже решила попутешествовать с вами? Ты случайно попала и в Гаури файерболлом, когда сражалась с бандитами, и Сильфиль осталась с ним, чтобы выхаживать? — Зелгадис озвучил первую пришедшую в голову шутку, желая окончательно прийти в себя после недавно пережитой эйфории. Пальцы ещё немного покалывало, будто он недавно швырял в противников Диггер Волт. — Нет, она в Сайрааге. — Понял, наконец, какая ты неласковая и немилая и убежал к кроткой Сильфиль? — Зелгадис напрягся, готовясь отразить магическую атаку. Лина умудрялась выходить из себя за считанные секунды, если над ней начинали подтрунивать из-за размера груди или буйного нрава, и не скупилась на тумаки и заклинания, щедро одаривая ими как врагов, так и друзей. Но вместо убийственного горящего взора, обещающего дюжину проклятий и вечные муки, он вдруг наткнулся на серьёзный непроницаемый взгляд. — Так это не шутка? С чего вдруг он… — Я проголодалась, и скоро наступят сумерки. Пойдём, поищем подходящее место для ночлега, — словно не слыша вопроса, тем же спокойным голосом Лина прервала его речь. Более не обращая внимания на Зелгадиса, она развернулась и первая направилась в сторону узкой, едва видной в зарослях мелких кустарников, тропинке. — Так что всё же произошло у вас с Гаури? Вы умудрились серьёзно поругаться? — осторожно спросил Зелгадис, когда они оба, сытые, отдохнувшие, уютно устроились на поваленном дереве рядом с мерно потрескивающим костром. — Ничего не произошло. — Лина пожала плечами. Она сидела, уставившись в огонь, на её лице играли блики языков пламени. — Просто он теперь с Сильфиль. Нет, не «просто». Зелгадис прекрасно помнил, какими глазами Гаури смотрел на Лину. Таким же взглядом, что и Амелия на него самого, полным надежды и невысказанной любви. Именно Лине Гаури всегда добродушно и немного виновато улыбался, произнеся очередную глупость. Сильфиль никогда не удостаивалась этих улыбок, затаённой нежности и ожидания. Он первый бросался защищать взбалмошную колдунью от любой опасности, единственный из их компании стоически сносил её буйный нрав, терпеливо пережидал приступы плохого настроения, пытался успокоить, когда она гневалась и злилась, был рядом и поддерживал, находя в себе силы на это, даже когда они, во время сражения с Тёмной Звездой, усталые и избитые лежали на вершине скалы и пытались хотя бы пошевелиться. Он неизменно представлялся Лининым защитником и телохранителем. Зелгадис не забыл, как истошно закричал Гаури, когда Лина оттолкнула Сильфиль, заслонив собой от смертоносного удара копии Резо. Каким безумным он сделался тогда, с какой яростью кинулся в неравный бой, размахивая Мечом Света, пока не убедился, что любимая жива. Гаури везде и всегда неотступно следовал за ней и покинул её лишь однажды. Не по собственному желанию, а из-за Фибрицио, подчинившего себе его волю. А потом, уже освободившийся от магического контроля, он без раздумий прыгнул в золотую бездну вслед уходящей Повелительнице Кошмаров, схватил за руки, не дал ей забрать тело Лины, не дал самой Лине раствориться в небытие. Вот Зелгадис и Амелия за ней не прыгнули. — Лина, — позвал он тихо, — пожалуйста, взгляни на меня. Она выполнила просьбу. Алые глаза, в глубине которых тоже плясали отблески языков костра, не выражали ничего. В них Зелгадис мог увидеть лишь своё отражение. Обычно в её взгляде легко читались эмоции, владеющие ею, особенно, когда она сильно злилась, печалилась или радовалась. Сейчас же перед ним словно сидела незнакомка с тяжёлым застывшим взором, принявшая облик давней подруги. — Гаури бы никогда «просто» не ушёл, — мягко продолжил он, не зная, как следует вести себя с этой новой Линой. — Если ты не хочешь говорить о нём, я пойму… Но не забывай, я тоже твой друг, и ты можешь сказать мне правду. — Боюсь, ты плохо представляешь, чего на самом деле хотел Гаури… вы с Амелией провели с ним куда меньше времени, чем я… — Она грустно улыбнулась. — Ему нужен был дом, дети, любящая жена… Он устал от бесконечных странствий со своенравной волшебницей, которая в приступе гнева может ударить или задеть заклинанием, сражаясь с врагами. Гаури очень хороший человек, отважный воин, верный товарищ… Он много сделал лично для меня и для мира, он заслужил исполнения своей мечты… Я же не гожусь на роль милой домохозяйки, окружённой кучей вопящей детворы. Сказав это, Лина опять повернулась к костру. Зелгадис удивлённо вглядывался в её профиль, освещённый ярким пламенем. Внешне она мало изменилась, только стала чуточку выше. Если бы не это упоительное ощущение древней силы, просачивающейся сквозь неё даже при малейшем прикосновении, он бы действительно решил, что перед ним копия или замаскированный монстр. Заносчивая волшебница, спокойно рассуждающая о своих недостатках и о желаниях Гаури, была столь же естественна, как Кселлос, добровольно повторяющий «жизнь прекрасна» и собирающий цветы на лугу для Филии. — Не смотри так на меня, Зел, — Лина словно прочитала его мысли, — мне не пятнадцать. Все мы изменились с возрастом. Столько всего случилось за прошедшие девять лет и столько всего пришлось переосмыслить. Некоторые вещи с годами начинают восприниматься по-другому, ты задаёшься вопросами, которыми не задавалась раньше, меняются приоритеты и желания, становится важным то, что когда-то не имело значения… Ты тоже другой: меньше переживаешь из-за внешности, свободнее, чем раньше, общаешься с друзьями, не ищешь подвоха и не ждёшь, когда мы тебя засмеём, обзовём чудовищем и прогоним. Ты научился доверять хотя бы нам. Я хорошо помню того замкнутого, неуверенного в себе парня с вечно настороженным взглядом. Ты боялся привязаться к нам, выдать свои чувства, всегда старался держался поодаль от нас и пользовался каждым удобным случаем, чтобы уйти на поиски исцеления в одиночку. Прежний Зелгадис не стал бы меня выспрашивать про Гаури, он бы удовлетворился одним ответом, боясь потерять репутацию бессердечного мечника-мага. — Да, кажется, в своё время я был тем ещё придурком, — пробормотал поражённый Зелгадис. — В свою защиту могу сказать — вы ведь действительно порой подтрунивали надо мной, особенно ты. — Я делала это добро, по-дружески, — Лина лукаво улыбнулась. — Мы только пытались подбодрить тебя и хотели, чтобы ты, наконец, понял — нам не важно, как ты выглядишь, и наше отношение не изменилось бы, отрасти ты хоть третий глаз или хвост и кошачьи уши. Зелгадис рассматривал аккуратный вздёрнутый нос, тонкие красные губы, любовался копной длинных рыжих волос. Как обычно, огненной рекой они струились по плечам и спине волшебницы. Лина любила свои густые волосы, гордилась ими и никогда не собирала в хвост и не заплетала в косу. И от этой её маленькой неизменной привязанности ему сделалось немного уютнее и теплее. Он вновь порадовался, что встретил сегодня старую подругу. Действительно, все они изменились: и он сам, и Амелия, и Лина, и Гаури. Им пришлось измениться. А он, как идиот, вечно погружённый в мрачные мысли и думающий только о заветном исцелении, не замечал этого и не хотел замечать. Последний раз Зелгадис видел друзей полтора года назад. После дня рождения Амелии они покинули Сейрун вместе и несколько дней провели в обществе друг друга. Зелгадис тогда переживал из-за первой ночи, проведённой с принцессой, и не заметил никакого изменения в поведении спутников. Ему казалось, что они, как и всегда, беспечно улыбаются, шутливо дерутся из-за еды, азартно обсуждают маршрут предстоящего путешествия, таверны на пути и сокровища местных бандитских шаек. Смог бы он при других обстоятельствах увидеть непривычно грустное выражение на лице Гаури или наткнуться на неожиданно серьёзный, брошенный искоса взгляд? Попытался бы он оттащить гениального мечника в сторону и вызвать на откровенный разговор? Дал бы этот разговор какие-то результаты? Хотя какой смысл вести долгие беседы, если Гаури ещё тогда всё для себя решил? — Так однажды он просто сказал тебе, что уходит к Сильфиль? — Как ни старался Зелгадис, он не мог представить друга, заявляющим подобное. — Ему не нужно было ничего мне говорить. Мы каждую ночь засыпали рядом у костра, странствовали вместе, ели вместе, сражались вместе. Мы всегда-всегда были вместе. Сложно долго скрывать тоску от того, кто постоянно находится рядом, делит с тобой все радости и печали... — Лина вдруг замолчала, подняла с земли ветку и поднесла её к огню. Та мгновенно вспыхнула, а Зелгадис завороженно наблюдал, как жадное пламя неумолимо пожирает несчастный прут. Казалось, прошла вечность, прежде, чем волшебница продолжил: — Три года назад мы остановились на ночлег в одном городе, названия уже и не помню… Обычная мелкая деревенька… Мы нашли трактир, сделали заказ и уселись за столик в ожидании ужина. Коротая время, я пыталась втолковать Гаури разницу между астральной и белой магией, конечно, он перестал меня слушать примерно на десятой секунде, завертел головой во все стороны и вдруг уставился в окно. Я решила узнать, что он там такое увидел, и тоже посмотрела на улицу. А за окном во дворе ребёнок вместе с матерью запускал воздушного змея. Мать обнимала ребёнка, направляла руки, помогала удерживать бечёвку, что-то объясняла, оба смеялись и дурачились. Рядом с ними стоял мужчина, наверное, отец, держал большую корзину с продуктами и тоже улыбался. Я повернулась обратно к Гаури и уже хотела отчитать его за то, что он опять отвлекается на всякую ерунду, но сразу осеклась, увидев выражение его лица… Серьёзно, Зел, Гаури ещё никогда не выглядел таким… мечтательным и умиротворённым. Не знаю, как описать, но даже глаза у него вдруг засияли. Я тогда просто промолчала и постаралась забыть об этом эпизоде, но с тех пор Гаури стал часто засматриваться на дома, на гуляющих детей и их родителей. Он воодушевлялся, если наш путь пролегал через город, и грустнел, когда мы покидали очередную таверну. Он, конечно, старался не показывать свои эмоции, но я же не слепая. Порой Гаури сам заговаривал на эту тему. Осторожно, издалека, нарочито безразличным голосом, мол, было бы неплохо заиметь свой уголок и отдыхать в нём после битв. Но отчаянная надежда во взгляде всегда его выдавала. Об остальном Гаури молчал… И мне самой пришлось принять решение за нас двоих. Однажды сказала ему, что хочу посмотреть, как отстраивается новый Сайрааг, заодно и проведать Сильфиль. Он несказанно обрадовался, и мы сразу тронулись в путь. Сильфиль была нам рада, особенно «милому Гаури». Я убедилась, что её чувства остались неизменными. Она сразу позвала нас к себе, мы втроём мило посидели у неё в гостях, поболтали о том о сём, и когда Гаури отрубился прямо за столом после сытного ужина, я вытащила Сильфиль на прогулку. Я рассказала ей о его потаённых мечтах, мы долго разговаривали, обсуждали выход из сложившейся ситуации. И она, и я знали — Гаури слишком благороден, он забил себе голову дурацким кодексом чести и никогда бы добровольно не покинул меня, потому что давным-давно дал клятву быть моим защитником и телохранителем. Если я просто уйду, он покорно пойдёт со мной и будет дальше молча страдать, пытаясь при этом выглядеть бодрым и счастливым… Ему было необходимо забыть меня, понять, чего он лишается и что может получить, расторгнув наши отношения, пожить другой, свободной от обязательств жизнью, не отвлекаясь на пустые переживания об одной гениальной волшебнице. Ужасная догадка поразила Зелгадиса. Не в силах совладать с собой, он резко вскочил и закричал, не думая о конкурентах, которые могли их случайно услышать: — Ты заставила его забыть себя с помощью заклинания?! — Да, — ровным голосом ответила Лина, — успокойся и сядь. — Успокоиться?! Как я могу успокоиться, когда ты вот так запросто сообщаешь мне, что заколдовала моего друга! Ты не спросила его, не оставила ему выбора, ты взяла и наложила на него чары, затуманила разум! Чем твой поступок лучше поступка Фибрицио?! — Хватит! — перебила Лина и повернулась к Зелгадису. Огонь в её глазах разгорался сильнее, теперь она больше походила на прежнюю себя, злившуюся из-за упущенного сокровища, потерянной еды или выходки Кселлоса. — Ты действительно считаешь, что я такой бессердечный монстр и мне легко далось это решение? Я много размышляла, долго старалась не замечать тоску Гаури, убеждала себя: — она пройдёт, сидела над книгами и выискивала тексты о древнем оружии, могущественных артефактах, способных заменить Меч Света, устраивала охоту за сокровищами, таскала Гаури по местам, которые, по моему мнению, могли бы ему понравиться, находила достойных противников нам обоим. Новые приключения отвлекали его на некоторое время, а потом он вновь впадал в уныние. Гаури уже ничего не могло развеселить! Он становился несчастнее день ото дня! Ты не видел его радости в доме Сильфиль, где, накормленный вкусным ужином, он уснул прямо за столом. Гаури улыбался во сне, Зел! Улыбался мечтательно и безмятежно, словно ребёнок, исполнивший заветное желание. Я не могла больше смотреть на его мучения. Каждый раз, когда я пыталась поговорить с ним и намекнуть, что он не обязан до конца дней своих скитаться вместе со мной, этот дурак отнекивался и пытался убедить меня, что всё хорошо! Но ничего хорошо уже не было. Давно не было! И если бы ты поменьше переживал о своих непростых взаимоотношениях с Амелией, то непременно бы заметил ещё после её дня рождения, как Гаури плохо! Но ты у нас тогда был поглощён самобичеванием! Зелгадис застыл. Вся злость и гневные слова, готовые сорваться с губ, куда-то вмиг испарились. Он продолжал смотреть на старую подругу и не верил в услышанное. — Она сказала тебе или ты… — Ох, Зел, — Лина устало вздохнула, — даже Гаури давным-давно заметил её любовь к тебе. Да тут бы и слепой увидел. Не переживай, ты свои чувства прятал куда лучше, но я ведь тоже знаю тебя не первый год, ты мой друг, и мы вчетвером немало путешествовали вместе. В тот памятный праздник в честь её совершеннолетия она места себе не находила, пялилась на тебя, смущалась, украдкой теребила подол платья… Явно же, ещё тогда она приняла важное решение. И нетрудно догадаться, что решением этим было наконец затащить тебя в свои покои. Амелия давно выросла, её желания изменились. Она грезила отнюдь не только о прогулках под луной, целомудренных поцелуях и объятиях, а хотела интимной близости с тобой. В последнем совместном странствии наша принцесса буквально раздевала тебя взглядом, но ты был слишком увлечён поиском трактата Руфуса Триамского о способах превращения в химер и не заметил. Нам же с Гаури пару раз было даже неловко находиться рядом с вами, такие жаркие взоры Амелия бросала в твою сторону. Я уж думала запереть вас в подпространстве и не выпускать, пока не разберётесь во взаимоотношениях, но потом объявился Кселлос, а за ним и ледяной владыка Дайнаст, мечтающий воскресить одну из частей Шабранигду, стало не до того… После дня рождения Амелии ты выехал из Сейруна задумчивый и какой-то пришибленный, я догадалась — затащить тебя в постель у неё получилось. Но ты был бы не ты, если бы не стал привычно загоняться по пустякам. Что ты там тогда себе напридумывал? Не достоин принцессы, не должен был поддаваться соблазну, не имел права, не вернул человеческий облик, ну, и прочая любимая тобой ерунда… С Амелией мы ничего не успели обсудить. Забыл? В Сейрун внезапно приехали иноземные послы с каким-то там предложением о новом союзе, ей пришлось вместе с отцом присутствовать на политических переговорах с ними. Мы только и смогли у ворот попрощаться. Но выглядела она счастливой и улыбалась глупой такой улыбкой, украдкой посматривая в твою сторону. Зелгадис устало сел обратно на бревно. Голова гудела от изобилия полученной информации. Ему не хотелось сейчас поднимать тему их с Амелией отношений. Он и так узнал слишком много за последние полчаса. Гаури, оказывается, страдал, потом его подло заколдовали, причём заколдовала сама Лина. Да, её слова звучали разумно, она привела убедительные доводы, но он никак не мог с ней согласиться. — Я понимаю твои чувства, понимаю, что намерения у тебя были благородные. Ты хотела избавить Гаури от мучений, от любых угрызений совести, от сомнений, и потому сделала выбор за него, но это неправильно. Нельзя отбирать у другого человека возможность самому определять свою судьбу… Он ведь… он любил тебя, его удерживала рядом с тобой не клятва. И уход должен был быть его осознанным решением, а не твоей прихотью. Даже если Гаури переживал так, как ты описываешь, и мечтал осесть на одном месте и завести семью. Возможно, со временем он бы не вытерпел и ушёл сам, или, наоборот, понял бы, что ты ему дороже тысячи детей и домов, вновь стал бы прежним беспечным мечником, которого мы хорошо знаем. А вдруг ты ещё передумаешь и захочешь остепениться? Тебе только двадцать четыре. Если устанешь от странствий и приключений, не начнёшь корить себя за необдуманный поступок? Простишь ли? Я бы вот никогда… — Да, ты бы никогда не применил заклинание забвения на Амелии. Ты лучше позволишь мучиться несбыточными надеждами вам обоим! — зло выплюнула Лина ему в лицо, сжимая руки в кулаки до побелевших костяшек. — Я уважаю её и считаю, что она имеет право на собственный выбор! Он вновь вскочил на ноги. Лина резко поднялась вслед за ним. Хотелось ударить заклинанием, навроде Драгу Слэйва, чтобы исчезли и этот проклятый лес, и эта незнакомка в теле подруги, легко распоряжающаяся чужой жизнью. Зелгадис сейчас отдал бы всё, только бы оказаться подальше отсюда и не встречать здесь Лину. Он жалел, что пошёл к руинам Альруна, жалел, что спросил про Гаури. Он уже даже начал жалеть о днях знакомства с теми, с кем не единожды спасал мир. Лина не пыталась, не хотела понять, сколь ужасный поступок она совершила. А он не мог ей объяснить. — Правда, оставил выбор? Что-то я не вижу нашей принцессы рядом с тобой. Или хочешь сказать, это выбор Амелии, каждый раз покорно ждать, пока ты настранствуешься по всяким заброшенным храмам и подземным лабораториям, в которые наотрез отказался её брать? Что ты сказал ей? Напомнил о долге и чести, пристыдил неподобающим для будущей королевы поведением? Счастлива она была, провожая тебя после вашей последней недоночи в очередное путешествие? В глазах Лины бушевал пожар, рот исказился в отталкивающей усмешке, лицо побледнело. Зелгадису подумалось, вот сейчас она точно начнёт читать заклинание Драгу Слэйва или Рагна Блэйда, но он продолжал стоять и смотреть на неё словно парализованный, не в силах пошевелиться. Как легко она угадала… Когда стала такой проницательной? Или Лина всегда читала его как открытую книгу? А может, Зелгадис просто опять пропустил важный этап взросления друзей? Имя Амелии отдалось в сердце глухой болью. Правильно ли он поступил? Он ведь мог взять её с собой, мог подарить ей маленький отпуск вдали от дворца и королевских хлопот. Принц Фил действительно пока отлично справляется с управлением Сейруном и, наверное, он бы пережил короткую разлуку с дочерью. Зелгадис мог спросить его об этом. Но он предпочёл не делать ничего. Точнее, сделал, наоборот, много чего нехорошего: отнял надежду, легко распорядился судьбой Амелии, даже не удосужившись поинтересоваться её мнением и разобраться в своих чувствах и чувствах принцессы, жестоко напомнил о разнице в социальном положении между ними, которая и так не давала ей покоя. Зелгадис неоправданно жёстко укорил её, обвинил в малодушии и безответственности, хотя знал, как никто другой, что она постоянно трудится во благо королевства, отчитал, словно несмышлёного ребёнка, коим Амелия никогда не являлась. Только сейчас он осознал ужас собственных решений. В глазах Лины этот поступок был не лучше, чем в его глазах её исчезновение из жизни Гаури с помощью заклинания, отнимающего воспоминания. Он мог бы оправдаться тем, что Амелия наследная принцесса, что вскоре ей предстоит занять трон, а пока отец жив и здоров, нужно учиться править, и на кону здесь стоит не только их совместное счастье, но и благополучие целого государства… Легко оправдать себя, подобрать нужные слова и облагородить собственные мотивы. Была ли иная ситуации у Лины? Гаури не нужно становиться королём, от него не зависят жизни других людей, но каково это - день за днём видеть, как дорогой человек медленно угасает, хоронит мечты, приносит себя в жертву по твоей же вине? Как бы он сам поступил на месте подруги? Он вот просто взял и сбежал от Амелии, прикрываясь высокопарными речами о долге, у Лины такой возможности не имелось. Можно ли оправдать этот поступок? Можно, как и его. Имеет ли он право осуждать волшебницу, стеревшую чужие воспоминания, если ему не довелось побывать в её шкуре? Нет, не имеет, ведь и сам повёл себя не лучшим образом с той, которая преданно и искренне любила его много лет. — Прости, — выдохнул Зелгадис. Этого слова было мало, оно не передавало и десятой доли нахлынувших чувств, но губы и язык упорно не хотели шевелиться. — Я знаю, что поступила эгоистично и подло. Можешь считать меня ужасной злодейкой, но я не жалею. Если бы мне дали шанс вернуться в прошлое, я бы не изменила своего решения. Я недавно тайно посещала Сайрааг и немного понаблюдала за ними издалека… Гаури счастливо улыбался, разговаривая с Сильфиль. Я не видела у него такой улыбки в последний год наших странствий. Он действительно обрёл в ней то, что не смог найти во мне. Пламя в глазах Лины угасло, кулаки разжались, и руки безжизненно вытянулись вдоль туловища. Голос её немного дрожал, но она не отвернулась. — Нет, я не имел права упрекать тебя и читать нотации, ты верно подметила, я сам поступил с Амелией не лучшим образом… Знаешь, наверное, я просто никогда не любил её достаточно сильно для того, чтобы звать с собой и постоянно быть с ней. Я всегда ценил Амелию как друга, как бойца, восхищался силой духа и добротой, испытывал нежность к наивной девочке, мечтающей о справедливости и мире во всём мире, привязался к неунывающей волшебнице, но не полюбил. И уходил каждый раз не только потому, что не хотел оставаться жалкой химерой подле прекрасной принцессы. Просто моя любовь к путешествиям куда сильнее чувств к ней, но я не мог набраться смелости, признаться в этом ей и себе, ведь тогда мой поступок выглядел бы ещё отвратительнее… Но Амелия знала… теперь я точно уверен. Вот, впервые говорю об этом тебе, да и себе заодно. После этой реплики он чувствовал одновременно облегчение и сожаление. Облегчение оттого, что смог, наконец, разобраться в своих желаниях, отпустил прошлое и ушёл от будущей правительницы Сейруна, не сковав какими-либо бессмысленными клятвами ни её, ни себя. И сожаление потому, что осознал правду слишком поздно, успел причинить немало боли, зря терзая их обоих напрасными надеждами. И ещё он тосковал. Тосковал по той части жизни, которая безвозвратно исчезла вместе с ней, по совместным приключениям, сражениям, по нелепым речам Амелии о добре и справедливости, по её пафосным геройским позам и привычке забираться на самые высокие вершины. Но это была светлая тихая тоска, ей он мог легко прошептать нежное «прощай», окончательно расстаться с иллюзиями, другом и идти вперёд, бережно храня в памяти образ Амелии и воспоминания о путешествиях с ней. — Мне никогда бы не хватило одного Гаури. Я тоже боялась… Боялась потерять потому, что привыкла к его присутствию, боялась остаться одной, потому, что в течение многих лет он был рядом. Гаури постоянно поддерживал меня, сражался вместе со мной, глупо шутил, смешил, заботился, помогал готовить еду, охранял мой сон и почти единственный всегда был на моей стороне. С ним я могла поделиться самым сокровенным. Удобно иметь верного друга, которому всегда можешь доверить прикрывать спину в бою… Какими мы оба оказались жалкими, когда дело коснулось отношений. Лина горько усмехнулась и откинула чёлку со лба. Глаза её оставались сухими, хотя в их глубине теперь алыми каплями разлилась печаль. Зелгадису безумно захотелось протянуть руку и коснуться лица вечно неприступной волшебницы или накрыть её ладонь своей, но он не посмел. Лина не Амелия и таких вольностей не потерпит. — …и что же нам теперь делать? — спросил он неожиданно даже для самого себя. — Да тут ничего не поделаешь. Каждый из нас сделал свой выбор, правильный или неправильный, уже не важно… Теперь нам остаётся только жить дальше и уповать на то, что те, кого мы оставили, обретут покой и счастье без нас. Завтра с утра двинемся в дорогу и ближе к вечеру будем в Альруне. Не знаю точно, с кем мы там столкнёмся по прибытии, но вполне возможно, мы вляпаемся в очередное спасение мира. Ведь именно так, с таинственных руин и древних артефактов, обычно начинались все наши великие битвы. Дорога приключений никогда ни для кого не кончается, просто у каждого она своя. Кто знает, вдруг пути гениальной и прекрасной тёмной волшебницы и безжалостного мечника-мага сольются в одну тропу. Она вдруг хитро подмигнула ему, а потом тепло улыбнулась. Зелгадис согласно кивнул в ответ и тоже улыбнулся. Правда, главное не цель, а сама дорога, и тот, кто шагает по ней рядом с тобой… Наверное, когда-нибудь он действительно сможет взять Лину за руку, не боясь сразу же быть примороженным Фриз Эрроу.