***
Она держит в руках последнее оружие. Руки, кажется, уже обжигаются, предчувствуя выстрел, что отбросит девушку назад и уничтожит тьму врагов. Она не знает, не понимает, не помнит, что происходит. Позади — жалкая горстка воинов и сожжённые деревни, впереди — холодные горы, тысячи тёмных солдат и он. Орудие поджигается каким-то странным мелким зверьком, похожим на китайского дракона. Он смотрит на неё, приближается к ней, заносит изогнутое лезвие клинка, но конь поднимается на дыбы, не позволяя нанести точную смертельную рану. Она падает на спину, поднимается и бежит прочь. Живот пылает огнём, одежда пропитывается кровью, но она бежит и думает о нём. Сокол кричит, словно проклинает за возможное поражение. Она закрывает глаза, прячась от ослепительного снега.***
Их кони сталкиваются на улице, когда она резко выныривает из какого-то переулка, опаздывая на встречу со свахой. Она летит на землю, успевая не попасть под тело своего же коня. Его лошадь встаёт на дыбы, делает шаги назад, но всё же стоит на земле. Она не замечает, когда он спешивается, но хорошо помнит его большую ладонь. Она, виновная в происшествии, смущённо, но крепко хватается за его руку и поднимается на ноги. Кажется, бормочет извинения, но сама тайком поглядывает на него. Он явно не из её народа. Таких могучих воинов, — а судя по клинку на его поясе он воин — нет среди сильных, но стройных мужчин её страны. Он помогает ей сесть на коня, говорит о её красоте и обещает найти её. Низкий, спокойный голос пробирает почти до мурашек. Её щёки и уши горят, руки тянут поводья, и спустя пару мгновений она вновь скрывается в закутках родного города, выбирая короткий путь.***
Пожалуй, быть принцессой при императоре, души не чаявшей в своей внучке, не так уж и плохо. По крайней мере, никто не запретил ей изучать военную науку и историю. Но самое лучшее, что мог сделать дедушка для неё — позволить самой выбирать своего будущего мужа. Она гордилась этим, в её стране девушки могут разве что мечтать о таком. Но она исправит это. Девы должны иметь право голоса при выборе мужа. Хотя бы ограничить возраст девушек, выходящих замуж — большое дело. Этим она и займётся, когда станет женой императора. Императора, который сможет ей помочь в этом. Кандидаты — высокопоставленные мужчины её страны и ещё из парочки соседних стран — стоят перед ней и пытаются подманить её, выставляя напоказ лучшее, что у них есть — наряд из тончайших тканей, дорогие украшения, красивое тело, прекрасное лицо… Она останавливается напротив того, кого большая часть народа считает зверем — только из-за ужасных ожогов, поражающих его лицо и, кажется, тело. Но она уверена в своей разведке — он признаёт силу женщин. К тому же, правитель соседней страны, он неплохая партия и в глазах деда. Она гордо смотрит, приподнимает краешки губ, и он растягивается в ухмылке, внимательно заглядывая в её глаза. Она хмыкает и дёргает императора за рукав.***
Её ловят во время одной из битв, сажают в клетку и приносят чашу воды с небольшим куском сушёного мяса. Она наблюдает за охраной исподлобья, продумывает план побега и не прикасается к еде. Чужие воины на чужом языке, кажется, желают её обесчестить, пытать и убить. Её пугает мысль об этом, и она забивается в угол, чувствуя слабую защищённость — после того, как она откусила палец и сломала руку воину, забравшемуся к ней в клетку, никто не рискнул повторить это. Но ночью дверца скрипит, она подскакивает, оскаливается и внимательно следит за ним. Он наклоняется к миске, полной воды, берёт её в руки и мягкой поступью подбирается к ней. Она дрожит, ногтями царапает ладони и боится. Он останавливается, хмуро смотрит на неё, отпивает из чаши и рукой больно хватает её челюсть. Она машет руками, отодвигается, но он сильнее сжимает руку, заставляя разжать зубы, и прижимается своими губами к её. Она застывает, пока чистая вода наполняет её рот и льётся в горло. Он вновь отпивает из чаши. Она краснеет, тяжело дышит, чувствует жар и, кажется, слышит, как он закрывает и открывает глаза, вдыхает холодный ночной воздух. Он вновь и вновь поит её своим извращённым способом, пока вода в чаше не заканчивается. Тогда он кусает её губы, убирает руку и уходит прочь. Она оседает по прутьям клетки, прижимая руки к кровоточащим губам и слушая громкое сердце, и точно знает, что с тех пор сама выпьет и съест всё, что ей принесут.***
Летний вечерний ветер треплет её волосы, забирается в широкие рукава простого платья, звенит браслетами на тонких запястьях и щиколотках, играет с юбкой. Она подпрыгивает на слегка колючей траве родной степи, тянет руки к солнцу и земле, воде и ветру, напевая о силе, которой мир поделился с ней. Костёр разгорается, потрескивает, зажаривая сегодняшний дар богов — нежное заячье мясо. Она прикрывает глаза и забывает о земном мире, танцуя около костра. В её лёгких чудесный воздух с гор, её кровь — целительная вода, её плоть — земля, плодороднее которой не найти в целом свете, в её глазах горит яркий огонь, посланный вниз самими богами. И она сама названная дочь Тенгри, сильнейшая и последняя. Он уже давно сидит здесь, возле её очага — непостоянного, как и она сама. Смотрит на неё и вновь говорит о еде и народе, богах и войне. Она не хочет это слушать, не хочет касаться этого, знать об этом — слишком это человечески для неё, слишком грязно. Семь по семь ночей она слушает это, с тех пор как он обратился за её благословением. Он красив, молод, силён, умён и упрям. Она улыбается, и он хмурится. Благословение он получит, только если пойдёт с ней.***
Он берёт её за руку и выводит из юрты на холодный осенний воздух. Она доверяет ему с тех пор, как он принял её помощь: никто ни до, ни после не увидит его потерявшим веру в себя. Семь сотен дней они рядом, и она видит в его глазах уверенность. Руки крепко переплетены, ноги ступают слаженно и легко, будто они являются одним. Он могуч, но будет могущественен. Он вернёт себе и своему народу славу и гордость свободных воинов, и тогда вся земля, что степной ковыль, преклонится пред ними. Он спрашивает, способна ли она помочь ему во всём, и она подтверждает, не задумавшись. Он — её единственное сейчас, но вскоре — она чувствует это своим сердцем, знает предсказаниями шаманов о следующей осени — будет ещё один, чьё имя продолжит жить в Великой Степи. Он разжимает ладонь, и её рука послушно отпускает его. Он идёт прочь, не позвав её за собой, и она замирает, врастая в землю каменным балбалом. Солнце ласково гладит её одежды и скрывается за мрачными тучами. Он снимает со спины лук, вытягивает стрелу с коричневой лентой из колчана на поясе и оборачивается. Она слышит свист и свой же звонкий крик. Стрела едва не касается самого сердца. Она хватает губами воздух, руками — древко и ужасается от нового свиста, забыв, что его воины всегда следуют за ним.***
Она стоит перед зеркалом, он — чуть позади и правее. Она отказалась от помощи служанок в снятии парадного платья и украшений, и её живот скручивается. Он осторожно распутывает сложную прическу, и чёрные волосы мягко распадаются по её плечам и груди. Он пропускает пряди между пальцев, глубоко вдыхает и тянется к поясу. Верхняя алая одежда падает на пол. Следом ослабевают завязки на среднем слое, она дрожит и прикусывает язык. Он вновь становится за её спиной и не торопясь снимает второй слой наряда. Она зажмуривается, опускает голову, но он берёт её подбородок и заставляет вновь смотреть в зеркало. Она смотрит на него — яркие от рождения его глаза горят при взгляде на неё. И она, решившись посмотреть на своё отражение, замирает, никогда прежде не чувствуя себя такой красивой. Он делает шаг к ней, поворачивает её голову, чуть отклоняет её и целует, медленно касаясь губ. Его усы слегка царапают и щекочут её, а его пальцы мягко поглаживают её щёки. Она загорается, закрывает глаза, приникает ближе, чувствует его усмешку и дыхание. Он прерывает касание, делает несколько шагов назад и внимательно смотрит на неё. Она чувствует, как пылает её лицо, как внутри что-то приятно сжимает и тянет, как становится холодно без него. Его губы уже не такие бледные и тонкие из-за поцелуя, и глаза всё ещё обжигающе горячо смотрят на неё. Она отметает сомнения, ступает по дорогим тканям на полу и касается его одежд. Их наряды отличаются, но она всё же снимает тяжёлую верхнюю одежду, кладёт её на сундук и становится перед ним. Он всё ещё не двигается, а её руки слегка подрагивают, когда она встаёт на цыпочки и тянется руками, склоняя его голову. Она касается его губ своими, и он крепко прижимает её к себе. Она способная ученица — разжимает губы, повторяет его движения и придумывает свои. Он глубоко дышит, водит руками по тонкому телу и чуть сжимает их на груди и бёдрах. Она вздрагивает, мычит, опускает голову, но едва успевает вдохнуть, когда он склоняется и вновь целует её. Она не может устоять на ногах, крепче обнимает его за шею, и, кажется, по-настоящему тает, делая его — глаза, губы, касания — средоточием своего мира. Пол под ней сменяется приятным прохладным мехом кровати. Кажется, она шепчет — кричит ли? — его имя, но абсолютно не может этого вспомнить. Он касается её везде, даже там, где это было запрещено делать верным служанкам, и мир вокруг неё мутнеет, размазывается, перестаёт иметь значение. Всё перестаёт иметь значение кроме его обветренных, тонких губ и больших — далеко не императорских — рук, движения которых становятся менее осторожными. Она может думать лишь о том, что сейчас она самая счастливая и уверенная в своей жизни женщина. Единственная, что вновь и вновь выдыхает его имя.***
Она на крыше. В её руках изогнутый клинок и его жизнь. Она действительно исчерпала все силы, но не посмеет бросить свою страну. Её глаза горят, как деревни, объятые его пожаром. Его же огонь приручен, и, кажется, зря, ибо его поражение подбирается к нему слишком быстро. Он видит перед собой глаза самой Смерти, что когда-то впустил в человеческий мир чёрный ворон Эрлика. И старый жадный бог непременно порадуется новому гостю, что принёс в его царство множество душ. Она не видит страха в его глазах, но сама боится — до пересохшего горла, до диких ударов сердца, до мурашек по всему тонкому телу. Она подсекает его, обездвиживает его же клинком и верит в своего нечеловеческого друга. Секунда, и яркая вспышка проносится перед ней, согревая и ослепляя, ещё через секунды врезаясь в её память всполохами ярко-громкого салюта. Она бежит, скользит по натянутой верёвке, падает и закрывает глаза, не желая видеть в каждой вспышке капли крови и обрывки его тела.***
Волосы больно оттягивает головной убор, тело ломит после сна и она горько вздыхает. Дверь паланкина открывают, её лицо закрывают плотной красной тканью, помогают выйти наружу и куда-то ведут. Ей бы испугаться, попытаться остановиться, но она покорно куда-то заходит и позади неё с глухим стуком опускается дверь. Она зажмуривается, задерживает дыхание и прислушивается. Человек позади неё стягивает ткань с её лица, завязывает на шее ленту с золотым драконом — похоже, какой-то амулет. И становится перед ней. Она замирает, когда его рука нежно касается её щеки, и поднимает взгляд. — Как и обещал, я нашёл тебя, моя Мулан. Она открывает глаза. Мир делает новый оборот.