двадцать

      Ранним утром двадцать третьего апреля Даллон Джеймс Уикс проснулся и осознал, что знает кое-что удивительное, поистине грандиозное и пугающее. Он проснулся смотря прямо в белый потолок, слегка грязный по углам; этот потолок он знает. Он уже видел его много раз, засыпая и просыпаясь, иногда просто мельком проводя по нему взглядом, даже не отмечая само наличие потолка, и принимая его как данность. Но это было не тем грандиозным осознанием, о котором Вы могли подумать. Этим судьбоносным утром Даллон понял, что через двенадцать дней ему исполняется двадцать лет. Эта мысль навалилась на него как огромный снежный ком, сброшенный прямо на грудь: тяжёлый, почти неподъёмный, заставляющий на секунду смириться с мыслью, что до конца своих дней ты проведёшь под ним. С этой мыслью, Даллон смотрел на потолок и осознавал. Безусловно, всякий задумается: ну и что? Едва ли ни у миллионов на планете тоже скоро двадцатилетие, так в чём же необычность и грандиозность этого открытия? Признаться, до этого самого утра Даллон и сам бы не смог ответить на этот вопрос. Но теперь, осознавая что через двенадцать дней ему исполняется двадцать, Даллон Уикс понял, что всё в его мире перестало иметь то же значение, что и раньше. Даллон с ужасом осознал, что изучал английскую филологию. Даллон так же осознавал, что не хочет быть ни филологом, ни учителем, ни кем-либо иным, связанным с английской филологией. Даллон вспомнил, как в четырнадцать лет составил список всех колледжей, в которые хотел поступить. Лёжа на жёстком диване, что заменял кровать, от которого оставались неприятные отпечатки по всей коже; составляя перечень профессий, которыми хотел владеть в будущем; в ужасе осознавая, что ему придётся съехать от родителей, от этого жуткого дивана, что придётся разговаривать с новыми людьми, которые могут не принять его, осознавая, что он будет одинок; трясясь на грани истерического припадка от тревоги, переполняющей его из-за внезапной ответственности. Даллон так же внезапно понял, что осознавал: ничего из его планов на будущее не было планом на будущее. У Даллона никогда и мысли не было, что у него будет будущее. Почти шесть лет Даллон провёл борясь с собой за право существовать. (Отсутствие всякого желания вставать с кровати, верхний ящик кухонного стола, слёзы, ненависть за слёзы.) Осознание, что он не жил, а существовал, всегда было где-то рядом, витало над головой, как осенний комар, непонятно откуда взявшийся, но до поры до времени не принося никакого вреда. Этим утром, комар превратился в слона и ударил его метафорическим хоботом по самой макушке. Всё то время он составлял себе идеальную картинку жизни, которая непременно могла бы быть у него, но Даллон знал ― этого никогда не будет. Он составлял планы, мечтал, идеализировал будущее, но всё это никогда бы не могло принадлежать ему. Список университетов и профессий всегда были лишь попыткой сделать хоть что-нибудь правильно, как все нормальные люди. Даллону никогда не нужна была английская филология. Он поступил туда, принимая решение в последнюю минуту лишь из-за отсутствия каких-либо идей. А теперь ему приходилось осознавать неизбежность дальнейшей проблемы с его образованием и студенческим кредитом. Даллон всегда знал ― его учёба в колледже была ошибкой, и теперь она предстала перед ним точно нагая Артемида. Два года до двенадцати дней, через которые Даллону исполнится двадцать, прошли в попытках принять тот факт, что ему позволено не существовать, не выживать, а жить. (Улыбки, улыбки, улыбки. Ослепляющее солнце в полудне на безоблачном небе.) Осознание, что он не умер в восемнадцать, как всегда думал. Осознание, что за восемнадцатью есть ещё годы. Даллон учился принимать себя по новому: больше он мог не ненавидеть себя за огромный рост, длинные несуразные конечности, и странный юмор, не понятны многими. Даллон учился извлекать из своей странноватости выгоду, преображая недостатки в харизму и необычности. Тем не менее, Даллон знал, что провёл эти два года в страхе сорваться. Все мысли, потенциально ведущие в экзистенциализм, психоанализ, закидывались на вершину горы блаженного незнания. Даллон перестал слушать мнение других и, в тайне, мнение себя. Всё это время Даллон думал, что это хрупкое время, которое ему было позволено прожить. Даллон всё ещё не мыслил о будущем. Всё ещё не верил в существовании будущего для себя. Утром за двенадцать дней до своего двадцатилетия Даллон осознал, что у него есть и будет будущее. У него есть время. Можно ведь не бояться. Можно строить планы. Можно менять настоящее. Можно придумывать будущее. Нужно учиться жить с осознанием будущего. Но с чего начать? Первым же делом, он перестал смотреть на потолок и подскочил с кровати. В его сумке лежал чёрный блокнот с чёрной резинкой, недавно начатый, и ручка, самая простая, синяя. Он впопыхах распотрошил сумку, выудил оттуда нужное, и опять запрыгнул на диван. Ему хотелось составить список. На первое место он поставил «побывать в лас-вегасе». Он уже был в Вегасе, но теперь, осознавая что он живёт с будущим, хотелось переоткрыть для себя и старые вещи. При мысли о Вегасе в голове всплыл образ Брендона. «позвать брендона ури на свидание» Взлохмаченные волосы, очки на переносице, с покрасневшими глазами, бодрый голос, улыбка. Объятья, объятья, объятья. Их можно было заменить поцелуями. «поцеловать брендона ури» Даллон Джеймс Уикс осмотрел свой список, согласно хмыкнул сам себе, и закрыл блокнот, чтобы вновь посмотреть на потолок. В конце концов, у него есть ещё целое будущее, чтобы составить список