Маленький секрет

«9:37»       Фёдор смотрел на панель электронных часов на тумбе рядом с телевизором и от скуки постукивал пальцем по подлокотнику старенького дивана, стараясь попасть в темп двух ненавязчиво мигающих точек между значением часов и минут. Часы отставали на три минуты, поэтому, уже даже не задумываясь, Федя мысленно прибавлял недостающие к имеющемуся значению. Вот так он сидел уже больше десяти минут, ожидая, пока любимец публики, а заодно и его собственный, Всеволод Старозубов соизволит, наконец, выйти из ванной. Они должны были выйти из дома уже пятнадцать минут назад, чтобы к десяти часам Сева успел на какую-то свою очередную запись в здании радиостанции. Ехать, благо, недалеко, но время уже всерьёз поджимало. О причинах такого долгого пребывания в ванной Феде оставалось лишь гадать. Ну нельзя же так долго бриться, равнять усы и укладывать волосы — в чём же тогда дело?       Не выдержав, Горький встал с дивана и подошёл к двери ванной, тихо постучав по ней костяшками пальцев. По ту сторону был слышен лишь шум работающего фена. — Сев, ну ты чего в самом деле? Может, тебе помощь нужна? — спросил Фёдор, приблизившись лицом к двери. Ответа не последовало, поэтому мужчина приоткрыл дверь и заглянул в образовавшуюся щель. Так делать некрасиво, но Федя утешил себя тем, что всё же изначально постучал и даже задал вопрос, прежде чем войти.       Всеволод стоял у раковины перед зеркалом, в руке у него был фен, которым он судорожно сушил висящий на железной штанге для шторки свой чёрный пиджак. Не весь, а только один из лацканов. Услышав, что дверь открылась, он тут же нервно обернулся, не отвлекаясь от своего занятия. — Подожди, я уже почти закончил. Выйди, пожалуйста, — ответил он, снова обратив взгляд на пиджак. От усердия он закусил нижнюю губу.       Федя не вышел. Его взгляд привлёк таинственный тюбик, лежащий на полу без колпачка. Он был неровным на вид и наполовину пустым, а значит, использовался довольно часто длительное время. Возле него был небольшой смазанный сгусток чего-то светло-бежевого, похожего по консистенции на гуашь или майонез. Видимо, именно этот тюбик стал причиной форс-мажорной ситуации. Наклонившись, Фёдор поднял его и стал внимательно рассматривать — брать пришлось аккуратно, потому что частично тюбик тоже был измазан в собственном содержимом. «Балет. Крем тональный. Тон натуральный». — Федь, ты слышал? — снова обернулся Сева, наконец выключая фен и откладывая на тумбу. Но как только он увидел предмет в руке Феди, тотчас же шагнул к нему и неожиданно резко отобрал, пряча за спину. Фёдор был готов поклясться, что увидел, как на лице певца проступил румянец. — Зачем тебе тональный крем? — в недоумении спросил Горький, пока Сева закрывал тюбик и откладывал куда-то максимально далеко от фединой зоны досягаемости. — Просто синяки под глазами замазал… Чтобы вид свежее был. Федь, ну всё, пошли уже, — он надел пиджак и, застёгивая его, спешно шагнул мимо Фёдора к двери, но неожиданно его лицо мягко обхватили чужие ладони, останавливая. Старозубов замер, широко распахнув глаза, и в растерянности посмотрел на пристально рассматривающего его лицо Федю. — Ну что ты делаешь?       Таксист прищурился, всматриваясь в ровную бледную кожу своего возлюбленного, но всё же заметил на ней нечто странное, чего не замечал раньше. Он осторожно провёл подушечкой указательного пальца по переносице Севы, и под стёртым слоем тонального крема на чистой коже показалось несколько крошечных пятнышек нежно-карамельного цвета. Певец тут же с протестом отстранил руки Феди, отшагивая от него и ещё больше краснея от смущения. — Федя, ты совсем уже с ума сошёл? Зачем?!       Фёдор просто замер в полнейшем шоке от увиденного. Вот уже почти две недели, как они вместе, но, оказывается, всё это время его окружал обман. Правда была сокрыта под густым слоем тонального крема! — Это я хочу у тебя спросить! Ты что, замазываешь веснушки? Серьёзно? — удивлению Феди не было предела. Он снова шагнул к Севе и попытался накрыть ладонью его щёку, но тот недовольно отвернул голову, уперевшись рукой в чужое плечо. — Да, замазываю! Потому что они уродливые, и я не хочу их видеть! — Что за глупости? Они же такие хорошенькие. Ну ладно если не нравится, как на экране выглядит, но дома… Сев, ну ты чего? Я вообще впервые увидел, что ты что-то там замазываешь. — Вот и не надо было видеть, я попросил тебя выйти! — Сева недовольно нахмурился и гордо вышел из ванной в прихожую. Там он стал обуваться, и Федя буквально мог почувствовать, как в воздухе витают его обида и смущение. Взяв с крючка серый плащ певца, Горький галантно встал позади него, расправляя вещь, чтобы помочь надеть её. — Сева, ну прости меня. Я не хотел тебя расстраивать, — Фёдор приблизился и поцеловал певца в щёку, приобняв его со спины. Когда Федя в чём-то провинится, он всегда становится ласковым, как кот. — Не хотел он… Про индюка знаешь? — Так он, вроде, как грится, думал, а не хотел.       Сева обернулся и очень выразительно посмотрел на Федю, давая понять, что лучше бы он удержался от своего комментария. Фёдор в ответ на это беззаботно посмеялся и снова поцеловал его, уже за ухом. — Поехали уже, и так опаздываем, — Сева несколько смягчился, но всё равно сохранял недовольный вид. Федя быстро сунул ноги в ботинки и набросил куртку, после чего они оба вышли из дома.       В пути до радиостанции они говорили о чём-то простом и бытовом, про случай в ванной больше никто не вспоминал. Но если Всеволода это успокоило и расслабило, то у Феди осталось ощущение некой недосказанности, несмотря на то, что он понимал, насколько эта тема неприятна Севе.       Наконец, Фёдор остановился у входа в здание и посмотрел на Старозубова, который сидел на соседнем сидении. Тот улыбнулся и мимолётом поцеловал своего водителя в губы. — Заберёшь меня часов в шесть? — Конечно. Но у меня есть одно условие. Федя загадочно улыбнулся, а Сева вопросительно вскинул брови. — Какое? — Вечером ты разрешишь мне хорошенько отмыть твоё лицо. И любоваться им всю ночь, — с хитрецой ответил таксист, видя, как с вопросительного выражения на лице Севы снова выступает раздражение. — Да что ты пристал вообще с этими веснушками? И вообще это два условия, а не одно! — Тогда только отмыть. Старозубов смерил Фёдора долгим сердитым взглядом, но затем отстегнул ремень, взял с заднего сидения свой портфель и открыл дверь автомобиля. — Первый и последний раз. До вечера. — До вечера, душа моя, — Федя с ликованием улыбнулся и мечтательно вздохнул, как обычно взглядом провожая до дверей любимую стройную фигуру в длинном плаще.       Поздним вечером Всеволоду пришлось вытерпеть страшную и унизительную процедуру умывания. Но ещё более страшное началось потом, когда его, умытого и лишённого всякого слоя косметики, стали рассматривать внимательные глаза, цвета горячего шоколада. Федя рассматривал долго — временами даже ласково прикасался к коже подушечками пальцев, словно пытался запомнить расположение каждого крохотного пятнышка. Он улыбался и смотрел на россыпь веснушек на чужой коже с такой любовью, что Старозубов стал ощущать совершенно иное смущение. Если от того ему хотелось спрятаться и убежать, то это смущение приятно щекотало где-то в груди, разливая повсюду тепло, словно липовый мёд из большого деревянного бочонка. — Сева… Как ты мог скрывать нечто настолько прекрасное под слоем химии? Будь здесь полковник Жилин, я бы настоял на том, чтобы он выписал тебе штраф. — Ещё полковника Жилина нам здесь не хватало, — посмеялся Сева, щурясь и начиная отворачивать голову. — Ну всё, прекращай, давай ложиться.       Федя не дал ему отвернуть голову, снова приблизившись и прижавшись губами к конопатому носу, а затем к одной и к другой щеке. — Я очень прошу тебя, не скрывай их при мне. Ты очень красивый, и я готов сказать это столько же раз, сколько найду веснушек на твоей коже, — губы Фёдора прижались к шее Старозубова, и последний от такой нежности поплыл окончательно. — Они словно… Созвездия. Как грится, твоё личное звёздное небо. И моё тоже. — Я уже предвижу, какую ты придумаешь новую легенду про меня, — усмехнулся Всеволод и прикрыл глаза, с лаской запуская пальцы в чужие волосы. — Самую лучшую. Все будут в восторге, — губы Феди сместились чуть ниже, оставив поцелуй на выпирающей ключице.       Сева согласился лишь на одно условие — это чтобы его умыли и избавили от слоя тонального крема на лице. Но Федя выполнил и второе, когда любовался спящим лицом своего любимого конопатого артиста до первых лучей восходящего солнца.