Против всех

      Петунье Дурсль, а в данный момент пока еще Эванс, девятнадцать лет. Снова.       Пет одета в летнюю ветровку, продуваемую ноябрьским ветром. Ее руки дрожат, но отнюдь не от холода. Раз за разом она пытается запалить сигарету, вытащенную из смятой пачки, бессовестно украденной у отца.       Живого отца. Который умер лет сорок назад.       Получается, кажется, на десятой попытке.       Она кашляет, давится непривычным для тела дымом до слез из глаз, но все равно вдыхает его, пытаясь успокоиться. По старой-будущей привычке.       Старая-будущая… как глупо это звучит. Впрочем, вся жизнь Петуньи Эванс, впоследствии Дурсль, абсурдна и нелепа.       С того дня, когда у нее родилась сестра-волшебница.       Петунья ее ненавидела. Искренне и злобно, как не должна была ненавидеть никогда. Но ненавидела. Сначала ее. Потом своего племянника. Затем магический мир.       А в конце концов она стала ненавидеть весь мир. В свои пятьдесят девять она ненавидела всех и вся.       Она кривит губы в улыбке, кривой, жутковатой. На тонких губах и юном лице она кажется мерзкой и жестокой.       Но Петунье плевать. Вот честно. Ей настолько плевать, что о ней теперь думают. На старости лет пройдя все круги ада и испытывая хоть какую-то привязанность только к своей винтовке с сентиментально вырезанными именами своей семьи на гладком прикладе, ее настолько все…       Магглы с радостью убили бы ее за то, что она связана с магами. Маги — за то, что она маггла. А Петунья с удовольствием перестреляла бы их всех, не разбирая пол, возраст, видовую принадлежность, национальность и страну.       В принципе, она так и делала.       Петунья прекрасно понимала, что никогда не была хорошим человеком. Но она хотя бы признавалась в этом самой себе.       И, о боги, она была честна с племянником. Которого не любила и любить не желала. В принципе, и любить-то его было не за что.       Сначала была Лили, родная и теплая, а потом превращающая чашки в крыс и называющая свою сестру презрительно «маггла». Эта рыжая тварь мало того, что не давала ей житья на каникулах, так еще и испортила ей свадьбу.       А потом имела глупость сдохнуть, и ее сын-маг, с веления прекрасного и несравненного Альбуса Дамблдора, попал к ней. В ее семью. В ее дом. Где все магическое должно было оставаться за порогом. Где жили нормальные люди, что не считают, что превращать людей в свиней и чашки в крыс — весело.       Мелкий Поттер был чудовищем. Опасной бомбой, которая могла рвануть в любой момент. И она взрывалась. Осыпала осколками битого стекла из оконных рам, зеркала в прихожей и посуды с люстрой.       Петунья хотела себе дочку. И это желание было таким трепетным, нежным. Мечта ее детства, сокровенное чудо, которому она бы заплетала косички, рассказывала сказки, говорила о девичьем.       Она была бы серьезной и ответственной. Умной и целеустремленной. Любимой и родной.       Несбыточная мечта.       Обнимая орущего от боли в сломанной руке сына, она понимала, что родить еще одного ребенка просто не сможет. Ибо дорогой племянничек своими психами мог подорвать весь дом. Уже тогда она подвергала риску мужа и сына. А если еще и маленький ребенок…       Деньги на ремонт уходили в никуда.       Петунья до сих пор вспоминает своего мужа с нежностью и теплом. За все время, когда у них случались пожары, вылетали стекла и содрогался дом, тот ни разу не поставил ей это в укор.       Но и любви к мальчишке все эти фокусы у него не вызвали.       Она благодарна ему бесконечно, что он не оставил ее и не ушел. Что вместе с ней боролся с ненормальностью племянника. А ведь мог развернуться и оставить ее разбираться со своими проблемами и сумасшедшими родственниками самостоятельно. Но Вернон остался. И не бросил их с Дадли.       Дадли… сын, которого они избаловали. Любили без памяти и, возможно, сделали огромную ошибку в его воспитании. Но как иначе? Они привыкли жить так, будто каждый день — последний.       С каким трудом им удалось хоть как-то ограничить это чудовище, по ошибке названное Гарри Поттером, она до сих пор вспоминает с содроганием.       Было время, когда ей казалось, что они справились и мальчишка стал нормальным. Насколько может быть нормальным среди обычных людей инопланетянин.       А потом он уехал. Уехал в свою чудовищную школу, и Петунья наконец-то смогла почувствовать себя в безопасности, а не в клетке с тигром.       Почти год она привыкала жить нормальной жизнью. Не боясь, что по возвращению домой она найдет пепелище. Или трупы.       Она впервые за десять лет смогла со спокойной душой устроиться на работу и не бояться.       То был чудный год.       А потом дорогой племянничек вернулся. С глазами, полными превосходства. Глазами, что были так похожи на глаза Лили.       И черт дернул Петунью прочитать беспорядочно раскиданные по полу письма, после того как он улетел из дома, вырвав на окнах решетки. На летающем автомобиле.       Ну, ты же убил профессора Квиррелла.       Ей было глубоко плевать, кто этот Рон Уизли, пишущий со страшными ошибками. Но боже милостивый…       У нее дома жил одиннадцатилетний ребенок, который убил человека. И даже, кажется, не мучился по этому поводу.       Кто даст гарантии, что ее сын, живущий по соседству с этим ребенком, не станет следующей жертвой?       А потом каждое лето превращалось в какой-то кошмар.       Сестра мужа, едва не умершая от разрыва сердца.       Сумасшедший уголовник, убивший толпу магглов, в роли крестного отца для маленького чудовища.       Дикие крики по ночам, от которых чудом не вылетали окна в доме и было невозможно спать.       Едва не свихнувшийся сын.       Требование покинуть собственный дом.       Семнадцать лет ожидания, что либо скоро у нее на пороге появится псих-террорист со сворой сумасшедших, либо отдел по паранормальным явлениям с повесткой из сумасшедшего дома.       Когда племянник стал совершеннолетним, она вздохнула с облегчением. И стоя на берегу моря во Франции, молча ревела, не успевая смахивать слезы с лица.       Ей казалось, что все закончилось. Больше никогда в ее мире не появится это отвратительное слово «магия».       А через пять лет магглы объявили Охоту на ведьм.       Откуда стало известно, что она та самая кровная родственница Гарри Поттера, непонятно. Первым на костре сгорел муж. Затем сын. Она стояла перед обезумевшей толпой во главе с, мать ее, Святой Инквизицией, привязанная к столбу, и слышала крики «Гори, ведьма!» под вой заживо сгорающих мужа и сына.       А потом явился племянничек и героически ее спас.       Петунья Дурсль его ненавидела.       Ненавидела их всех.       И магов, считающих, что магглы всего лишь интересные животные. И магглов, считающих магов тоже весьма интересными зверюшками.       А потом началась война всех против всех. Магглы чистили свою кровь от крови Сатаны. Маги, что недавно побороли свою идею о чистой волшебной крови, рьяно стали чистить ее снова от маггловской.       И мир погрузился в безумие. Беспощадное и жестокое.       Мир апокалипсиса. Охота на ведьм.       В котором жила Петунья Дурсль, с безразличием и цинизмом уничтожая и тех, и тех, и остальных в придачу.       Серебряные пули с аконитом. Пули с ядом. Просто пули.       Ножи. «Коктейль Молотова» против оживших трупов, что воняют гнилью. Магия, шмагия. Выживание.       Одиночество и какое-то упрямое желание жить и усложнить жизнь всем, кому удастся. Не важно кому.       Оружие за спиной с именами мужа и сына.       Петунья Дурсль перестала быть нормальной. И теперь стала понимать милые шуточки сестры, бросая серебро с аконитом в колодец, из которого деревня оборотней брала воду.       Чертово средневековье, безумие, трупы и горящие костры на новый лад.       И Петунья Дурсль в безумии этого мира.       Вот уж точно — история любит повторение.       Петунья хотела дожить до прекрасного момента, когда этот чертов мир наконец сам себя загубит. Возможно, случится ледниковый период, грохнется с небес метеорит, или они вымрут как динозавры.       Плевать, честное слово. Она хотела увидеть эпическую концовку и застрелиться в итоге под людские крики боли.       Не мне, так никому.       Горите все.       Но каждой ведьме свой костер. И Петунья угодила на свой повторно. Вот только покойный племянничек уже ее спасать не пришел. И когда она с хохотом вдыхала запах гари, прибитая к столбу, она не жалела. Она желала.       Жаждала.       — Будьте вы все прокляты!       А потом, умирая от плавящейся, вспыхивающей кожи, воняющей паленым мясом, она закрыла глаза.       Чтобы открыть их в родительском доме. В мире, где еще не случилось все то безумие и кровавая баня.       В мире, где еще не пылали костры, не летали в небе драконы, не взрывались, разнося по округе радиацию, бомбы, не бегали обезумевшие в полнолуние оборотни, от которых было лишь одно спасение — высота. И серебряные пули с аконитом. И то не всегда.       В этом мире Петунья еще не Дурсль. И ей всего девятнадцать.       Она еще не курит сигареты и не без свойственной ей педантичности не чистит свою винтовку.       Она еще не вдова и не мать.       И ей еще не пятьдесят девять.       О демоны, как же ее достало. Она даже умереть спокойно не может. Врут инквизиторы, огонь против магии и ведьм не помогает. Иначе она бы здесь не появилась.       Впрочем, Петунье всегда не везло. Пора бы привыкнуть к тому, что всякой ненормальщине будто медом намазано.       Застрелиться, что ли?       Церковь не одобрит. Но плевала она на церковь. Она, как оказалось, настолько же святая, насколько прекрасно горящая в огне, несмотря на свою людскую кровь без примесей бесовщины.       Чертов мир. Чертова магия.       Сдохли бы все дружно, и не было б проблем.       Мир другой, но проще он не стал. Совсем. И просто так убить причину всех событий невозможно, так как и причины она толком не знает. И никто, даже ее племянник, объяснить ей это не сумел.       — Волан-де-морт, — вспоминает она имя некого Темного Лорда, усмехается криво и устало откидывает голову на влажную кору раскидистого дуба у заброшенной детской площадки. — Добрым словом и пистолетом, да?       Что ж, Косая Аллея пока что еще стоит. Так что все проще простого.       И да, магия в той или иной степени доступна даже магглам. А у Петуньи было время узнать, как ей пользоваться на благо себе.       Сколько бы Петунья ни пыталась быть нормальной, но она уже слишком далеко ушла от нормального человека.       Тесный контакт со Святой Инквизицией и покоцаный вампир в качестве источника информации по магии крови, разливающийся соловьем, добрая волшебница Гермиона с магией рун, чьи цепочки она научила накладывать Петунью на свое оружие, сделали ее весьма подкованной в магии магглой.       Мысль о том, чтобы просто пристрелить свою сестрицу, сделав ее козлом отпущения, была мимолетной. Но все же она была.       А жаль. Жаль, что проблемы вот так просто не решаются.