"Полюби себя/меня"

Тяжёлый выдался день. Тяжёлый день тяжёлого месяца тяжёлого года. Юнги действительно устал и чувствовал себя своим телефоном, потому что зарядка того близилась к нулю, и он был готов сдохнуть в любую минуту. Сил не хватало даже на раздражение. И когда он начал так сильно уставать на работе? Быть учителем неконтролируемых подростков, у которых гормоны едва ли не из ушей льются – никогда не было его мечтой. В своё время он не знал, чего хотел, а мечты его были какими-то детскими и глупыми. Например, он хотел, чтобы его любили таким, какой он есть. Это было очень глупо. Потому что как только ты открываешься, выставляя свои чувства перед тем кто, как казалось, никогда не отвернётся от тебя и ни за что не бросит, ты ломаешься, словно спичка об спичечный коробок, так и не сумев зажечься. Сломанная спичка больше не нужна, потому что она уже не может выполнить свою функцию, её проще выбросить. Скандал. Родителям оказался не нужен сын, который не сможет порадовать их внуками, которым нельзя с гордостью похвастаться соседям и друзьям, который не хочет быть, как все, проживая жизнь обычного парня, меняя девушек, словно перчатки и радуя семью успехами на учёбе, а затем на работе. Они не слушали, потому что проблема была не в том, что он не хочет. Он не мог, но сказал, что ошибся. Солгал, сказав, что всё в порядке, чтобы остаться нужным. Но он не мог. Сколько бы он не пытался слиться с толпой, как бы ни старался чувствовать себя свободным, внушая себе, что он должен делать то, что бы от него хотели другие, ничего не получалось. Он провожал девушек до дома, получая взамен влюблённые улыбки или нежные чмоки в уголки губ. Он гулял с друзьями, обсуждая своё будущее, которое было похоже на роман с идеальной концовкой. Он перестал прикасаться к себе, боясь, что его тело вновь не послушается и не отреагирует на женские стоны какого-то порно, которое он включал уже не в первый раз. Юнги лишь загнал себя в угол, страдая от чувства, что он проживает не свою жизнь. Причиняя себе боль ложью, в которую он сам заставлял себя верить, он начал терять себя, замечая, что его дни сливаются в один нескончаемый кошмар. Парализованный, скованный страхом того, что как только он прекратит быть человеком, каким хотят его видеть другие, от него отвернуться. Юнги боялся и, кажется, уже не знал, как остановиться, меняя маски день ото дня и, делая вид, что все, что было сказано им когда-то, было лишь бредом. Он уверял всех в своей ошибке, но чувствовал, что совершает ошибку здесь и сейчас. Порой ему казалось, что он душит себя собственными руками, заглушая в себе все чувства, перекрывая им кислород, убивая себя. Но ему хотелось жить. Чтобы не сойти с ума он постоянно что-то делал, ища отдушину, в которую можно выплеснуть хотя бы каплю всего отчаяния, что копилось годами. Юнги занимался музыкой, рисовал, писал стихи, занимался спортом, вязал, готовил, осваивал основы психологии, учил японский язык. Но только поздними вечерами ему становилось чуточку легче, когда, выключив свет и взяв руки, ноутбук его пальцы начинали бегать по клавиатуре, выбрасывая боль и разочарование в выдуманную историю, творя судьбу её героев, так как он хочет. Он всё ещё был той самой сломанной спичкой, тогда брошенной в разожженный другими людьми огонь. Он знал, что горит и что вскоре превратится в пепел, исчезнет, распадётся на мелкие частички и станет лишь пылинкой в этом чёртвом мире, где всем плевать, что ты чувствуешь. Но ему всё ещё хотелось жить. Ему хотелось жить, а не существовать, подстраиваясь под рамки общества, хотелось вздохнуть полной грудью, смотреть в глаза и говорить, не беспокоясь о том, что его поймут неправильно и не переживать, что подумают другие, если он сделает то, что по-настоящему хочет. Он больше не хотел творить судьбу героев своих рассказов, он хотел творить свою. Он всё бросил. Он бросил семью, которая не желала знать его после того как он сказал, что больше не выдержит. Он расстался с друзьями, которые кривились и плевались оскорблениями, узнав о нём правду. Он оставил родной город, в котором было счастливым лишь детство, в котором не было душевных терзаний и, опутывающей, словно паутина, лжи. Он взял с собой лишь ноутбук, в котором были его мысли, его истории, которым он мог показать настоящего себя. Уезжая, он обещал себе, что больше не будет прежним, что не запятнает новую страничку своей жизни столькими ошибками, исправит все помарки. Он знал, что ему придётся неизбежно врать другим, но себе он клялся никогда больше не лгать. Пусть он и был тогда сгоревшей спичкой, но он стал сильнее, превратившись в ту птицу, что возрождается из пепла. Юнги гордился собой пусть, и все его мечты были разрушены и он жил лишь на их развалинах. Зато он был свободен. «Хосок бы сказал, что ты просто одинок», - хмыкнул Мин своим мыслям, прогуливаясь по знакомым улочкам Сеула, окутанным светом фонарей и витрин. В последние дни он частенько вспоминал друга и любимые посиделки в баре за стаканчиком чего-нибудь крепкого. Хосок знал о Юнги намного больше других его приятелей и тем более коллег по работе. При первой же встрече в баре пьяненький Чон разболтался о своей нетрадиционной ориентации, а в их вторую встречу там же, Мин признался, что ему тоже нравятся парни. В тот момент ему показалось необходимым хоть кому-то сказать об этом, Хосок был таким же, а значит, мог понять его. Разглядывая вывеску знакомого бара, к которому Юнги ноги сами привели, он вспоминал улыбку друга в тот вечер, вместо слов говорящую «о, хён, мы нашли друг друга». Так Хосок стал единственным другом, которым мужчина искренне дорожил, проявляя свою заботу и внимание. Пусть в своей немного сдержанной особенной манере. Дверь уже привычно скрипнула, когда Мин вошёл в помещение, где было в разы теплее, чем на улице и терпко пахло алкоголем с фруктовыми нотками. Сбросив с плеч пальто, он сразу же бросил взгляд на барную стойку, нисколько не сомневаясь, что увидит там Пака. Парень выглядел чуть уставшим, но скрашивал бледность своего лица улыбкой, которой одаривал всех желающих выпить. Его руки проворно открывали бутылку за бутылкой, а несколько прядей волос постоянно падали на глаза, мешая молодому человеку сосредоточиться на работе. Юнги должен был признать, что строгая чёрная жилетка и белая рубашка шли Чимину больше, чем школьная форма, хотя и делали его старше. Сейчас он не был похож на школьника, ежедневно борющегося за справедливость и участвующего во всех школьных разборках. Пак походил на клубного неформала с кольцами в ушах, татуировками, обвивающими его шею и всегда немного дерзкой искоркой в глазах, которого желали все девушки, заказывающий не первый коктейль. Юнги, всё ещё чувствуя усталость и лёгкую тяжесть в груди из-за печальных воспоминаний из прошлого, присел на высокий стул и, сложив руки в замок, наблюдал за барменом, ожидая своей очереди сделать заказ. Сегодня ему было отчего-то плевать, что нальёт ему выпивку его же ученик. - Добрый вечер. Голос Чимина звучит немного отдалённо из-за музыки, доносящейся из зала с танцующими, но Юнги расслышал и кивнул, глядя на то, как парень протирает стакан, который, вероятно, окажется в его руках. Пак же смотрит на него со своей раздражающей хитринкой, будто лис, который знает больше других и гордится этим. «Маленький засранец». Мужчина усмехается своим мыслям, потому что слова, что прозвучали в его голове, не таили в себе ни капли злобы. Чимин не был прилежным учеником, чтобы завоевать доверие учителя Мин. но, кажется, был неплохим человеком, чтобы вызвать симпатию у недоверчивого Юнги. Неважно, что именно напридумывал себе Пак, отчего смел так бесстыдно ухмыляться, пока наливал Мину, но он нисколько не сомневался, что Чимин никому не расскажет, ни о баре, ни о Хосоке, ни об этом чёртовом виски. Юнги плохо помнил день, когда увидел Пак Чимина впервые, зато помнил то впечатление, какое оставил о себе парень с разбитым носом в кабинете директора. Мужчина тогда лишь надеялся, что этот проблемный ребёнок не ученик его класса. После, встречая парня в школьных коридорах, учитель не обращал на него внимания, школьные хулиганы - это не его проблема. Но Чимин, видимо, считал иначе, начав вступать в конфликты со старостой класса, руководителем которого он был. Пришлось присмотреться к Паку получше и понять, что он очень сложный, словно кубик-рубика. Пока ты складываешь одну сторону, усиленно налегая на один цвет, остальные его стороны постоянно меняются и путаются, превращаясь в красочную мешанину. Мин знал лишь одну сторону Чимина, и она была яркой, привлекающей внимание, возможно, для кого-то не лучшей, но честной. Юнги порой поражал этот юношеский максимализм, который бурлил в парне, что поставив перед ним стакан, вежливо улыбнулся. - Вы перестали заходить сюда, потому что здесь подрабатываю я? – Чимин вновь обратил внимание на мужчину, когда за барной стойкой стало меньше людей. - С чего ты взял, что я здесь часто бываю? – стуча кубиками льда, об стенки стакана, что опустел, спросил Мин. - Мне сказали об этом, -наливая ему ещё виски, отозвался парень, - Многие подумали, что Вам и Вашему другу я не угодил. - Ответ неверный, - смочив алкоголем губы, сказал Юнги, - Я выжидал, когда утихнет чувство стыда. - Но любить – это не стыдно. Чимин возразил ему в своей обычной манере, немного дерзко и до крайней степени уверенно. Расслабив бабочку на шее, а затем и вовсе ее, сняв и, как обычно, наплевав на дресс-код, Пак вздохнул с облегчением и, прямо посмотрев на Юнги, продолжил. - Любить – это прекрасно и не важно, кого Вы любите. Суть не в человеке, а в самом чувстве к нему, ведь любить можно по-разному. Каждый сам решает, во что превратить свою любовь – в лекарство или в то, что рано или поздно отравит Вас, станет ядом. Можно любить и быть окрылённым, а можно любить, страдать и бояться своих чувств. Я уже как-то говорил Вам, что ориентация не определяет, то насколько Вы хороший человек? - Да, но, Чимин, мне лишь неловко за то, что Хосок не умеет пить, - с трудом сдерживая смешок после такой пламенной речи, ответил Мин. - Но Вы ведь поняли, о чём я? – Чимин одарил, усмехающегося мужчину строгим проницательным взглядом. Юнги готов был поклясться, что у него возникло чувство, что непослушный ученик здесь он. Конечно, он понял его, потому что внимательно слушал. Слушать пламенные речи Чимина о свободе и справедливости всегда казалось Мину интересным и забавным потому, что парень твёрдо был убеждён в том, о чём говорит. Возможно, Чимину кажется, что он всесильный, пуленепробиваемый перед чужим мнением, что может всё. Возможно, он в это верит. Он бы не хотел видеть, как справедливый мир Чимина, который он придумал, и к которому он стремился, рухнет. Пак был лишь маленьким человеком, которого уже скоро поглотит реальность того, что этот мир уже не спасти. Каким Чимин станет после крушения своего «Неверленда»? Останется ли этот парень прежним, когда его мечты рухнут? Юнги искренне не хотел это знать. Ему хотелось до последнего верить, что где-то будет существовать такой человек как Пак, который будет верен себе до конца. - Откуда в твоей речи столько выразительных средств лексики, Чимин? – Юнги перевел тему, а Чимин усмехнулся. - Чтобы быть красноречивым не обязательно получать «отлично» на уроках корейского языка. - Теперь все мы знаем, что, ты бы мог, если бы хотел. - Люди могут всё, учитель. Пак улыбнулся и вернулся к работе довольный тем, что доказал, что в жизни ему помогает не «корейский язык», а его собственный - длинный и острый. Мин не сдержал кривой улыбки и снял очки, потерев сонные глаза. После короткого обмена колкостями Юнги на удивление расслабился, позволив всего на несколько мгновений внушить себе, что Чимин не ученик старшей школы, а всего лишь бармен и приятный собеседник. Приняв ситуацию такой, какая она есть, вечер в разы стал приятнее. Юнги даже смог отдохнуть, неспеша выпивая и наблюдая за посетителями бара, обменяться с Хосоком парой сообщений и отметить, что Чимин неплохо справляется с большим потоком людей, желающих его внимания. Для прекрасного завершения вечера оставалось лишь оплатить счёт, который он хотел вежливо спросить у Пака, но не успел из-за пошедшего к барной стойке мужчины. Юнги решил подождать и не мешать парню работать, продолжая наблюдать за тем, как меняется выражение лица Чимина, когда клиент начинает разговор достаточно громко, не беспокоясь о том, что его могут услышать другие. - Ты? – восклицает мужчина, разглядывая парня уже хмельным взглядом. – Ты что здесь, сопляк, забыл? - Я работаю, - голос Чимина звучит обманчиво спокойно, но Юнги заметил, как напряжённо его пальцы вцепились в салфетку, которую тот держал. Мужчина, глядя в лицо молодого человека, рассмеялся. Его смех можно было бы сравнить с криком чайки – резкий и неприятный. Как и весь он в общем. Возможно, впечатлением было обманчивым, учитывая его нетрезвость, но липкий взгляд маленьких глаз и тонкие губы, изогнутые в презрительной усмешке, выдавали всю его мерзкую натуру, которую не спасал, ни дорогой костюм, ни дорогие часы на запястье. Приглядевшись, у Мина возникла мысль, что лицо это кажется ему знакомым, будто он встречал его где-то мельком. Да, и запомнил он его, скорее всего только потому, что оно ему не понравилось. - Таких, как ты нужно держать подальше от общества, - сказал мужчина, продолжая рассматривать Пака, - Ты на людей тут не бросаешься? Кто вообще взял тебя сюда работать? Или ты ему угрожал? Думаю, что такой как ты мог бы. Бровь Чимина нервно дёрнулась, а Юнги напрягся, ощущая, что понятия не имеет, как поступить. Сейчас он не был учителем, так должен ли он вмешаться в разборки бармена с проблемным клиентом? Мина сдерживало себя лишь то, каким спокойным казался Чимин, который обычно мог вспыхнуть от одного неверного слова. - Чего молчишь? – не выдержал клиент, оперившись руками об стойку и наклонившись к парню ближе. - Слова подбирая, - глядя тому в глаза, ответил Чимин. - Какие слова? - Вы старше, поэтому цензурные. Пак не сдерживает ухмылки и превращается в себя прежнего, одаривая мужчину лишь насмешливым взглядом и не переходя границ дозволенного в общении с клиентом, который ко всему прочему ещё и старше. - Сын мне рассказывал, что в выражениях ты не стеснялся, когда разбивал его нос. В эту же секунду Мина посетила догадка. Не нужно быть гением, что сложить два плюс два. По случаю судьбы именно в этот бар, где подрабатывал парень, решил заглянуть отец одного из тех учеников, которым не посчастливилось познакомиться с кулаком Чимина, а таких было немало. А Юнги этот человек был знаком, потому что он, скорее всего когда-то видел его в школе. У него всегда была хорошая память на лица. Он умудрялся даже различать Ви и Тэхёна, которые с виду были похожи, как две капли воды. - Ваш сын, пользуясь своим возрастом и Вашим положением, вымогал деньги у младших, - казалось, Чимин был доволен тем, как от гнева щеки мужчины начали покрываться красными пятнами, - Вам бы стоило заняться его воспитанием, а не ходить по барам. - На себя посмотри, щенок! Кто тебя воспитывал? Твоей матери было нечего мне сказать? Почему она не пришла в школу? Ей стыдно? Моё мнение, что таких как твоя мать нужно лишать родительских прав, а таких животных, как ты, Пак, отправлять в места лишения свободы! Обстановка была напряжённой и достигла своего пика, когда в гневной тираде проскользнуло слово «мать». Некоторые люди, отдыхающие в зале стали обращать на них внимание, потому как выпивший мужчина повышал тон голоса с каждым новым оскорблением, направленным на Чимина, сжатые челюсти которого подсказали Юнги, что нужно действовать, пока не стало слишком поздно. Но Мин и опомниться не успел, как ноги плюющегося ядом мужчины мелькнули на барной стойке, а сам клиент оказалась перекинутым через неё, будто ничего не весил. По всему бару раздался звон бьющегося стекла, сквозь который можно было расслышать сбитое дыхание и звуки борьбы, разразившейся на полу за барной стойкой, которая не позволяла видеть происходящее. На поднявшийся шум сбежались люди, кто-то ринулся звать охрану, а Юнги переклинило и он ринулся за стойку, подгоняемый каким-то чувством ответственности за парня, который вцепившись в дорогой пиджак обидчика, не смел ударить, а только рычал на попытки пьяного мужчины оттолкнуть его. - Ебал я Ваше мнение в непристойных позах, - зашипел Пак сквозь зубы и тряхнул мужчину, - Так что не смейте говорить о моей матери! Никто не давал Вам права говорить о ней! Никто Вашего блядского мнения не спрашивал! Юнги обхватил Чимина поперек торса обеими руками, поражаясь тому, каким сильным может быть парень в приступе гнева, потому что попытки оттащить его не имели успеха. Лишь краем глаза он мог заметить, какой урон они нанесли бару, на полу которого валялись бутылки и битые бокалы, осколки от которых скрипели под подошвой, смешанные с разлитой выпивкой. - Чимин, отпусти его, - он старался, чтобы его голос звучал как можно спокойнее и увереннее, но скользящая по полу обувь крайне ему в этом мешала, - Чимин, прекрати, слышишь меня? Хватит, Чимин. Когда руки парня ослабли, Мин поспешил обрадоваться, надеясь, что сейчас этот сумбур закончится, потому что он устал и вспотел. Но Юнги понял, что обрадовался слишком рано, когда его оттащили от Пака чьи-то руки, а увидев полицейского и охрану, скручивающих уже несопротивляющегося Чимина, учитель понял, что этот вечер не закончится, а лишь стремительно перерастёт в весёлую ночку. **** - Учитель, я… - Чимин, просто замолчи сейчас, хорошо? – отозвался Мин Юнги, усердно растирая виски и бросая взгляды на полицейского, от которого их с Чимином разделяла лишь решётка. С момента их прибытия в полицейский участок прошло меньше часа, а Чимин до сих пор не знал, как начать разговор с учителем, которого никогда, кажется, не видел таким потрёпанным. Мужчина сидел рядом и всем своим видом показывал, что находится в режиме «мозговой шторм» и мешать ему не нужно, но парень никак не унимался обеспокоенный тем, что задолжал Мину слишком много извинений. У него до сих пор не укладывалось в голове, что он оказался за решёткой вместе со своим учителем. Но Чимин мог признать, что это была не самая ужасная компания в его жизни, потому что учитель Мин всегда нравился ему. Находясь рядом с ним, парень чувствовал себя комфортно, заражаясь тем спокойствием, которое исходило от мужчины даже в такой херовой по всем параметрам ситуации. Сознание того, что учитель вступился за него, почему то приятно грело душу. Мин Юнги пытался помочь ему, а не тому мужчине, который, выйдя из воды сухим, вероятно, отсыпался дома. Учитель Мин тоже хотел спать. Откинув голову на холодную стенку небольшой камеры, в которой их закрыли, Чимин рассматривал его. Он наблюдал за тем, с каким трудом мужчина держит тяжелеющие веки открытыми, как вздыхает и облизывает губы, как раздраженно поправляет очки на переносице и как загребает длинными тонкими пальцами волосы, откидывая их со лба. Чимин тихо усмехнулся, поймав себя на неприличных мыслях, для которых было неподходящее время, не лучшее место и выбран не самый удачный объект. - Тебе весело? – заметив его лёгкую улыбку, спросил Мин и встал, разминая спину. – Нам нужно выбраться отсюда, я жутко устал и хочу домой. - Нет, учитель, мне не весело, простите, - качнул головой Пак и, глядя на мужчину, продолжил – За всё простите. Кажется из-за меня у Вас только одни неприятности. Из-за моей стычки с учеником Вашего класса Вас отстранили от школьной поездки. Вы могли бы сейчас наслаждаться природой, а не сидеть в компании меня и некоторых сомнительных личностей. На слова Чимина Юнги повернулся к бездомному мужчине, который мирно спал в углу камеры ,не проснувшись ни разу с самого момента их появления. - Меня не отстраняли, я сам попросил, чтобы учитель Хан подменил меня, - мужчина снова сел рядом и пожал плечами, - Много работы накопилось, я решил, что остаться и заняться ею будет полезнее, но сегодня я немного устал и решил расслабиться. А с тобой Пак, я смотрю, нужно всегда быть начеку? - Ох, учитель, - хмыкнул Чимин и сложил руки на груди, - Со мной Вы никогда не соскучитесь. Мин, несмотря на усталость, тихо рассмеялся и позволил себе, как и парень, расслабленно откинуть голову назад и принять более удобную позу. - Я не сомневаюсь в этом, - отозвался учитель, - Но будь осторожнее. Что мы теперь будем делать? Ты хоть понял, что натворил в баре? «Мы?» - нахмурился Пак и уставился на профиль мужчины, который спокойно сверлили стену перед собой глазами. - Я что-нибудь придумаю и разберусь с этим. Не волнуйтесь, Вы и так здесь по моей вине. - Да, нет. По своей, - возразил Мин, - Я мог бы не вмешиваться и уйти. Видимо, твоё влияние так подействовало на меня? Не знаю. Но я решил, что не попытаться помочь будет неправильным. Так что, если подумать, то тебе не за что извиняться. Чимин замолк, слушая тихий немного хриплый голос, который в стенах школьного кабинета звучал спокойно и уверенно, а сейчас казался мягким и успокаивающим. Такого Мин Юнги он был готов слушать не только в течение урока, но и сутки напролёт, лишь бы это чувство безмятежности не покидало его как можно дольше. Он даже не заметил, как злость, что не прекращала гореть где-то в груди после стычки в баре, испарилась, оставив после себя тлеющие угольки, жар которых стихал, стоило не отводить глаз от сидящего рядом мужчины чуть дольше. - Чимин, твоя мама, наверное, волнуется о тебе? – Мин повернулся к нему, поймав на себе внимательный взгляд и вопросительно приподнял брови. - Она думает, что у меня ночная смена, - ответил парень, продолжая смотреть в глаза напротив, - Я не хочу, чтобы она знала о том, что случилось. - В таком случае придётся искать кого-то другого, кто мог бы нам помочь, - последовал вздох, - Хосок бы сейчас нас выручил. - У вас нет больше друзей? - По большей части это коллеги, а их я бы хотел видеть сейчас в последнюю очередь, - ещё один более тяжёлый вздох, - Придётся звонить Сокджину.