Родственники, правила и просто десерты

      Вот так.       Почти все.       Вершина ее кулинарного мастерства получилась почти шестьдесят сантиметров в длину, по тридцать — в ширину и высоту и была облита сладкой белой глазурью. Шоколад пошел на черепицу для крыши, окна и двери были отделаны карамельными тростями, мятные конфеты, мармелад и леденцы служили украшением, и сверху все покрывала сахарная пудра.       Изумительно.       — Во имя Мерлина! Что ты делаешь?       Гермиона закинула в рот конфетку «M&M’s» и мысленно похвалила себя, что не подпрыгнула до потолка. Не оглядываясь на Драко, она хлопнула по бледной конечности, которая бездумно потянулась к лежащей на столе горе сладостей.       — Ай!       В ответ ее дернули за волосы, Гермиона развернулась, намереваясь его отчитать, но заработала звучный поцелуй в губы, и Драко выскочил из пределов досягаемости.       Хмурясь, они с опаской разглядывали друг друга, пока Гермиона не смирилась с тупиковой ситуацией и не вернулась к своей задаче.       — Я готовлю твоим родителям магловское украшение на стол тире десерт, — ответила она.       — О, это чудесно! Они его возненавидят, — весело хмыкнул Драко и, посчитав, что опасность миновала, подкрался ближе.       — Твой отец считает, что загнал меня в угол, — буднично заметила Гермиона, игнорируя Драко, который уперся в стол руками по обе стороны от нее — буквально дыша в затылок. — По законам этикета чистокровных, если я принесу ему за стол хоть что-то съедобное, то оскорблю намеком, будто бы ему не хватает средств накормить гостей. Однако если я не принесу какую-нибудь сладость в качестве подарка, то оскорблю тем, что не только не уважаю его и всю семью, но и жду, что мне будут прислуживать, — фыркнула она, выбрала зеленый квадратный леденец и сунула Драко в губы — она как никто знала, что красный или желтый ему лучше не давать. Он счастливо вздохнул. — Серьезно, мало того, что ваши драгоценные чистокровные законы абсурдны, они еще и крайне противоречивы.       — Мне все понятно, — пожал плечами Драко, облизывая леденец.       — Еще бы, — мрачно пробормотала Гермиона.       — Таким образом, у нас всегда, в любой ситуации есть возможность выбрать, строить из себя оскорбленных или нет, — беззаботно пояснил он. — Нельзя прикончить кого-нибудь за ужином, пока они передают горошек, только потому, что тебе так в голову взбрело. Нужен законный выдуманный повод, которым можно оправдать свою склонность к убийствам.       — Вот в это охотно верю. Поэтому представляю тебе пряничный домик. Сладкий, но обычно идет как элемент декора, хотя и съедобный. Так что если Люциус попробует возмутиться, что я принесла в его дом еду, я скажу, что это украшение. В другом случае скажу, что это съедобно. А еще я сделала дом вручную, это оскорбление, потому что я не использовала магию — а чистокровные обязаны колдовать по любому поводу, — но это еще и большой комплимент, потому что я потратила кучу времени, чтобы приготовить его без магии. В общем, если он будет жаловаться, то серьезно оскорбит уже меня и нарушит свои драгоценные правила этикета.       Драко открыл рот, но Гермиона заткнула его маршмеллоу. Он радостно заработал челюстями, и она по глупости подумала, что, может, он не собирался ничего говорить. Может, Драко открыл рот, как делают птенцы, и она соответствующе среагировала.       — Я уже проверила насчет магловских вещей, — но она все равно решила объяснить: — Ни один чистокровный никогда, слышишь, никогда не принес бы магловскую еду в дом другого чистокровного, так что правила это не запрещают, — гордо заявила Гермиона.       — Какой-то маленький, — рассеянно заметил Драко, прижимаясь к ее спине, и пренебрежительно скривил губы: — Даже не дом. Скорее лачуга. Пряничная лачуга. А внутри, видимо, куча пряничных Уизли.       Гермиона хмуро уставилась на свой шедевр, на который ушла уйма времени, силясь не злиться и не наградить Драко подзатыльником. В конце концов, он вырос в поместье.       — Да, — кисло признала она, будучи безжалостно честной с самой собой, — дом очень маленький. Крошечный. Такой же, как черное сморщенное сердце твоего отца.       — Ого! — удивленно хохотнул Драко.       К радости Гермионы, его заинтересовали ее старания, и они провели остаток дня, заканчивая украшать домик, а позже раскрашивали пряничных человечков. Драко, разумеется, не обошелся без того, чтобы превратить их достойное занятие в лепку для извращенцев, и Гермионе пришлось избавиться от парочки печений оскорбительного вида.       Но в целом она была собой весьма довольна.       

***

      — А-А-А! Р-р-р! Я... просто... У-У-У! — сжала кулаки Гермиона, яростно вышагивая по припорошенной снегом дороге на территории Малфой-мэнора. Ее оранжевое лицо кривилось от бешенства, чрезвычайно длинный бородавчатый нос с каждым движением покачивался вверх-вниз, а за ней блестящим хвостом тянулся след из пиявок и лягушек. На небе ярко сияла луна, освещая снег и дорогу, по которой они с позором ковыляли, покидая мэнор.       Точнее, Гермиона ковыляла. Драко сочувственно подумал, что трудновато сохранить грацию, когда ты горбата.       Он шагал рядом гораздо спокойнее, стоящие торчком кроличьи уши — может, и ослиные, но Драко был на девяносто процентов уверен, что кроличьи — подергивались, и он не спускал глаз с белых павлинов. Павлины, казалось, невосприимчивые к холоду, подняли головы, наблюдая за потревожившими их покой, и Драко шагнул ближе к Гермионе — то тут, то там ему чудились синие отсветы. Он никогда не говорил ей, что эти твари умеют стрелять из глаз голубым огнем и испепелять незваных гостей.       Не хотел ее пугать.       Из Гермионы все лился поток бессвязных фраз:       — Как вообще... как... а потом еще... а мы... А-А-А! — остановившись, она подпрыгнула на месте, и с нее, как конфеты из пиньяты, посыпались лягушки и пиявки.       Драко не осмелился фыркнуть.       Она все равно к нему развернулась, длинный тонкий нос смешно трепыхнулся.       — В прошлом году не было никакого «праздника в честь короля Оденберри»! Так что не понимаю, как мы могли «оскорбить его память», не подарив твоему отцу благовоний и двух билетов на матч «Холихедских Гарпий».       — О! Мама любит «Холихедских Гарпий», — вскинулся Драко, но под взглядом спутницы тут же поник.       А она продолжала возмущаться:       — И что такое, скажи на милость, «обряд Айденбрека»? Кто вообще такой Гримлоу Мердун и что он курил, когда составлял эти... эти нелепые, совершенно абсурдные правила этикета?       Не дожидаясь ответа, Гермиона крутанулась и, громко топая, направилась к парадным воротам.       Драко терпеливо ждал, и, конечно же, она не сделала и двенадцати шагов, как стремительно повернулась обратно.       — Складывать салфетку на коленях — это НЕ смертельная угроза хозяину дома! Никто из чистокровных, с кем я общалась, ни разу не упомянул, что я должна держать ложку под углом, основываясь на расположении планет! Бросаться в меня чарами на бесплодие и плевать в мой бокал — это НЕ комплимент! А Астории — Мерлин, я вышибу ей все мозги! — Астории Герпес фон Гангрена НЕЛЬЗЯ лапать тебя, чтобы «получить благословение на зачатие», только потому, что рядом с ней стоит дуэнья! А-А-А! Я весь год штудировала правила! Я была уверена, что выиграю! — подражая боксерам, она несколько раз ударила воздух. Драко мимолетно отметил, что она в отличной форме. Лицу Астории это не сулило ничего хорошего.       — Отец тоже весь год их штудировал, — спокойно напомнил Драко. — Уверен, он старался как проклятый, после того как в прошлом году тебе удалось покинуть мэнор живой и почти невредимой. И учти, у него под рукой полторы тысячи лет истории.       — Да! — прошипела Гермиона, сжимая перед собой волосатые когтистые пальцы. Выражение ее лица, признаться честно, навевало тревожные мысли. — В этом году мне хотя бы позволили с позором уйти, после того как твой отец нас выгнал, а не нацепили на голову капюшоны и приказали эльфам бросить нас в «Яму отчаяния», из которой выбраться может лишь Малфой, если знает, где дверь.       — Да, разве это не мило с его стороны? — и Драко ее ободрил: — А дядюшке Люциферу ты начинаешь нравиться. Он проклял наших потомков тьмой всего на тысячу лет. Считай, благословил наш союз. Не все так плохо. Ты разве не видела, с какой ненавистью мама смотрела на твой пряничный домик? Не знаю, как ты, но у меня душа пела.       Гермиона чуть повеселела, но тут же скривилась. Смахнула с платья прилипшую лягушку.       — Твоей матери обязательно было наряжаться в траурное платье, притворяться, что ты умер, плакать и стенать над твоей колдографией, а потом спьяна произносить надгробную речь, когда принесли десерт?       Драко едва заметно улыбнулся.       Гермиона шлепнула его сумочкой, во все стороны полетели лягушки с пиявками.       — Она весь вечер называла меня «дрянной девкой», а ты даже ничего не сказал.       Драко пожал плечами:       — Я же «умер», она бы меня не услышала.       — Это не оправдание! Я была одна против всех! Ты бросил меня на произвол судьбы! — заподозрив что-то, она сощурилась и скрестила руки: — Знаешь, это на тебя не похоже. Совсем. В прошлом году ты поджег Забини, потому что он сказал, что бирюзовый тебе не идет, а сегодня ты просто сидел, и это был кошмар! Твой отец вытер об нас ноги на виду у половины чистокровного сообщества. Да он даже сейчас там глумится над нами, а ты такой... такой безмятежный. Ты что, хлестал успокаивающее зелье? Я тебя понимаю, но мог хотя бы поделиться.       Драко мягко улыбнулся:       — Гермиона. Я настоящий чистокровный, и не мне опускаться до их уровня. Чтобы сделать то, что отец сегодня сделал, ему пришлось месяцами копаться в заплесневевших талмудах или даже придумывать правила на лету, чтобы «поймать» тебя на их нарушении. Жалкое зрелище, тебе не кажется? Мы лучше него, и он это знает.       Гермиона уставилась на него с открытым ртом.       — Мерлин милосердный, ты под кайфом!       Из мэнора вдруг послышался приглушенный БАХ, и по воздуху прокатилась взрывная волна, заставив Гермиону от удивления покачнуться, а грязные водоросли, в которые превратились ее волосы, — на секунду взметнуться.       Безмятежная улыбка Драко превратилась в безумную.       — И-и-и я украдкой заколдовал твой домик, чтобы он взорвался. Нам пора бежать.       — А? Ч-что? — глупо повторила Гермиона.       Вслед за взрывом до них долетела злобная ругань.       — Бежим!       Они со всех ног рванули к воротам, потревожив павлинов — те с испуганным гвалтом брызнули врассыпную. Ночь, к замешательству Гермионы, прорезали лучи странного синего света, источник которого остался ей неведом. Разъяренные крики заставили Гермиону оглянуться — и разинуть рот. Рядом маниакально смеялся Драко.       Малфой-мэнор превратился в ослепительный шедевр пряничного искусства, покрытый леденцами, и это наполнило сердце Гермионы пряничной завистью. На пороге дома стоял огромный пряничный человек с длинными белоснежными волосами из глазури, лакричными бровями, искоса нарисованными над блестящими мармеладными глазками, и яростно кричал, потрясая крупным коричневым кулаком.       Они едва протиснулись между коваными решетками, как ворота с лязгом захлопнулись, и Драко, воспользовавшись инерцией, подхватил Гермиону на руки.       — А что касается «дрянной девки», так это мне всегда в тебе нравилось.       И он аппарировал с ней подальше до следующего Рождества.