***
«Всё очень плохо», ― думает Тьедоль. Кросс спит на диване, уткнувшись в подушку. Спит в одежде, в сапогах ― длинные ноги не помещаются на диване и свисают с подлокотника. Он мертвецки пьян, его блистательная генеральская форма запачкана грязью, а на скуле виднеется свежий синяк. Тики присаживается на корточки рядом с ним и просто долго смотрит на генерала с бесстрастным лицом ― с таким он обычно играет в покер. ― Бармен из игорного дома прислал к нам мальчика с посланием, что генерал плохо себя чувствует, ― торопливо объясняет Барба. ― Ну, я сразу же отправился в город за ним. Оказалось, что генерал чуток перебрал с выпивкой и поссорился с какими-то джентльменами. Возникла потасовка, генерал разбросал всех нападающих по залу, но потом сам упал и отключился. Мы вызывали доктора, он сказал, что с ним всё в порядке, не беря во внимание пару синяков, но со вчерашнего дня генерал спит беспробудным сном. Хорошо ещё, что бармен такой хороший джентльмен, позаботился о нём и прислал за нами. ― Так хорошо позаботился… ― неожиданно говорит Тики сквозь зубы. ― А золотые пуговицы с формы его где, не сказал? Он проводит рукой по форме Кросса и откидывает расстёгнутый ворот. Тики прав ― золотые именные пуговицы с генеральской формы аккуратно срезаны с петель. Тьедоль поджимает губы, чувствуя, как волной подымается в нём гнев. Какая низость и подлость человеческой натуры! У Тики, который смотрит на него сейчас в упор, в глазах взрываются и потухают янтарные искры. ― Пуговицы надо вернуть, ― холодно и спокойно говорит Аллен Уолкер. Тьедоль не заметил его прихода, но было очевидно, что он, по крайней мере, уже осведомился у Матушки о ситуации, а теперь ещё и знал о пропаже пуговиц. Аллен смотрит на спящего Кросса с каким-то смешанным чувством ― на его лице непередаваемый коктейль эмоций, но глаза его полны решимости. Тики с готовностью подымается с места. В его движениях ― грация ягуара, учуявшего запах добычи, и это заставляет Тьедоля немного напрячься. ― Погодите, ― останавливает он Тики, кладя ему руку на плечо, ― возвращаться на место преступления ― не самая хорошая идея. Или вы забыли, что случилось в прошлый раз, когда вы наведались в игорный дом? Не то, чтобы Тьедоль ему не доверял. Они с Тики уже, можно сказать, друзья с того момента, когда прямо посреди атаки акума в Брюсселе, Тики внезапно появился перед ним, выныривая из мостовой и останавливая шквальный огонь ядовитых пуль всего одним взмахом руки. Не успевает Тьедоль как следует удивиться этому явлению, как его уже ждёт второй сюрприз ― откуда-то сверху, как мстительный ангел, расправивший крылья, на стайку замерших в ожидании акума падает никто иной как Аллен Уолкер. Всего какая-то доля секунды, и Коронованый Клоун не оставляет от акума ничего кроме дымящихся груд метала, медленно рассыпающихся в пыль. ― Тики Микк и… Аллен Уолкер, ― пораженно восклицает он, не веря своим глазам. ― Вот уж кого я не ожидал сегодня встретить. ― А вот мы как раз вас искали, ― с торжествующей улыбкой говорит Тики, протягивая ему руку, которую Тьедоль неуверенно жмёт, чувствуя себя как в каком-то странном сне. ― Я отыскал своих друзей здесь, в Бельгии. И ещё кое-кого, ― указывает он кивком на Уолкера, который не спеша подходит к ним. ― Теперь мы с мальчиком возвращаемся в Англию, а по дороге уничтожаем акума, как того желает его душа, ― он подмигивает Уолкеру, а тот отвечает ему тычком в бок за откровенную иронию в его словах. Тики это нисколечко не смущает, и он продолжает, глядя на Тьедоля с обезоруживающей улыбкой. ― Не хотите ли составить нам компанию? Конечно он сказал да. Он был очень, очень рад увидеть их обоих. Он даже прослезился немного, если память ему не изменяла. И, по правде говоря, сейчас Тьедоль не так волнуется за жизни мелких воришек из игорного дома, сколько переживает о том, что очередной инцидент может привлечь внимание Ордена. И Тики это понимает, понимает риск, и всё же… ― Если он проснётся и пуговиц на форме не найдёт, что он будет думать о себе? ― мягко говорит он, и, конечно, Тьедоль уже убирает руку с его плеча, потому что он и сам не может вынести этой мысли. ― Я иду с вами, ― безапелляционно заявляет он. ― С этого момента, всё, что ни случится ― моя ответственность. К игорному дому минут десять-пятнадцать ходьбы. Утренняя прогулка освежает голову, помогает собраться с мыслями что, как надеется Тьедоль, не даст им совершить глупостей. Хотя глупостей наделать хочется ― он зол не меньше Аллена и Тики. Игорный дом ― всё то же злачное место, которым его помнит Тьедоль. В центральном зале с баром стоит тошнотворный запах копчёностей, закисшего пива и немытых тел. Как Кросс вообще мог тут находиться ― остаётся для него загадкой. Как будто он наказывал себя таким изощренным образом. Бармен, завидя их, изображает сильную занятость, вытирая чашки, подбрасывая дров в камин, хотя сейчас, таким ранним утром, в зале почти что пусто ― только несколько человек разбойного вида сидят за крайним столиком у окна. Один из них жестами что-то сообщает бармену. ― Добрый день, ― вежливо здоровается Тьедоль. ― Мы ― друзья генерала Кросса. Он в последнее время был завсегдатаем вашего заведения. Бармен невозмутимо подымает брови. ― А, так вы пришли рассчитаться за его долги? ― Долги, ― повторяет Аллен с каменным лицом. И тоном таким, что кажется, он сейчас либо рассмеется, либо заплачет. Бармен наклоняется и достает стопку чеков из-под барной стойки. С невозмутимым видом кладет её на столешницу перед ними. Аллен смотрит на эти чеки со вселенской тоской во взгляде, и плечи его опускаются под их невидимым грузом. Тики тем временем берет всю пачку в руки, небрежно перелистывает, усмехается снисходительно, затем вдруг швыряет их разом в камин. Возмущенное восклицание бармена замирает где-то на полпути в его глотке, потому что в следующую секунду Тики уже держит его за горло и трясет как тряпичную куклу в руках. Тьедоль с возрастающим ужасом наблюдает за этой сценой. Всю дорогу сюда он молился, чтобы всё обошлось без инцидента. Но вот всё пошло к чертям в одно мгновение, и пока Тики вытряхивает душу из бармена, хмурые ребята в углу зала уже вскакивают с мест и хватаются за ножи ― и вот это всё уже самый настоящий инцидент, и надо бы вмешаться… Но тут он замечает, что среди всего этого нарастающего бедлама Аллен Уолкер остается совершенно спокоен. ― Тики, ― говорит он будничным тоном. ― Похоже, вот те парни в конце зала желают нам что-то сказать. Тики выпускает из рук тушку бармена, который безвольной массой сползает по стенке вниз и остается так сидеть, таращась на них с неописуемым ужасом в глазах. Тем временем что-то ползёт по рукам Тики ― почти незримое, как шёпот, то ли ветви, то ли тени, и в бездонных его глазах загорается синее пламя. Вооруженные хулиганы не успевают даже приблизиться к ним, как вдруг оказываются оплетенными этими странными ветвями, и комната звенит от их истошных испуганных воплей. Они, правда, скоро смолкают, потому что темные щупальца попросту затыкают им рты. ― У моего учителя, ― медленно говорит Аллен в образовавшейся тишине, ― были золотые пуговицы на его генеральской форме, и бриллиантовые запонки на рукавах. К сожалению, он где-то их оставил в этом месте. Господа, не будете ли вы так добры, и не поможете ли вы нам их найти? На лице Аллена ― ангельская улыбка, которую он надевает и снимает как перчатку. Он ― безусловно, талантливый актёр, и Тьедоль очень надеется, что сейчас он тоже всего лишь играет роль. ― Мы, конечно, можем поговорить и о других вещах, ― приятным тоном сообщает им Тики. Таким за завтраком обычно спрашивают, не хотите ли вы сливок к вашему кофе. Но хоть голос его льётся как свежий мед, хищная улыбка на лице заставляет думать о скоротечности жизни. ― Мне кажется, не так давно я побеседовал здесь с восьмью джентльменами. Помнится, они мне тоже что-то говорили о долгах. Они выходят на улицу уже через пять минут, и Тьедоль с наслаждением вдыхает свежий утренний воздух. На секунду он прикрывает глаза ― это был не самый приятный момент в его жизни, и, хотя всё закончилось быстро и бескровно, его всё ещё немного колотит. Неудивительно, что бармен и его подручные (как оказалось, это и были те мерзавцы, что напали на Кросса несколькими днями раньше) чистосердечно раскаялись в содеянных грехах, увидели ошибочность своего пути и клятвенно обещали провести всю оставшуюся жизнь в молитвах и посте. Души, оказывается, можно было спасать не только с помощью Чистоты. К сожалению, как выяснилось, прыткие ребята уже успели сплавить драгоценности ростовщику, и теперь они втроем направлялись в ближайший ломбард. Благо, вырученные за них деньги были возвращены с лихвой, так что оставалось только обменять их на пуговицы. Да и с долгами генерала тоже вопрос, похоже, был решён. ― Ну, и чего вы так бледны, Тьедоль? ― с усмешкой спрашивает его Тики. ― На вас посмотреть, так можно подумать, вы только что увидели что-то настолько ужасное, что сейчас готовы потерять свой завтрак. ― Можно было и предупредить меня, что вы спектакль устраивать собрались, ― недовольно бурчит он в ответ. ― Я там из-за вас двоих чуть не поседел! ― Думаю, в вашем случае это невозможно, генерал. Вы и так совсем седой! ― вяло отшучивается Тики. Он чувствует себя неловко ― это видно по тому, как он немного нервно проводит рукой по волосам. Его смоляные кудри выбиваются из прически и падают на лоб, лезут в глаза. ― Тики никого бы там не тронул, ― заверяет его Аллен, беззаботно машет в воздухе рукой. ― Без хорошей на то причины он и мухи не обидит. «Пока ты не скажешь», ― думает про себя Тьедоль. И это опасная мысль, она жалит его немного, и он сознательно гонит её от себя. Если Микк нашел свою совесть в Аллене Уолкере, то ничего в этом плохого по сути нет. Кроме того, сейчас главное ― вернуть пуговицы, и желательно без приключений. Ростовщик оказывается акумой. Едва они ступают на порог, как глаз Аллена обрастает магическим визором, нацеливаясь на щупленького старичка в пенсне. В ту же минуту старичок превращается в паукообразное существо, которое успевает метнуть в них пучок паутины, прежде чем Аллен рассекает его надвое своей Чистотой. ― Ну, ― философски рассуждает Тьедоль, пока Аллен и Тики отклеивают его от стены, ― этого следовало ожидать. Все ростовщики немного акумы. И они хохочут все втроём над его шуткой, отдирая липкую паутину, которая тянется как жвачка и так же намертво приклеивается к одежде. Потом они дружно ищут запонки и пуговицы Кросса среди тысяч одинаковых коробок в захламлённом ломбарде. Когда они их, наконец, находят, Аллен бережно заворачивает их в кусочек вельвета и засовывает их себе за пазуху. Домой они возвращаются в приподнятом расположении духа. Их радостно встречает Барба и сразу же принимается чинить генеральскую форму. Тики запоздало вспоминает в этот момент, что даже не представил своих друзей Барбе и Матушке ― слишком уж они утром были заняты Кроссом. Поэтому все представления проходят за обедом, где ребята-шахтеры травят пошлые анекдоты, а Тики рассказывает забавные истории из их бродячей жизни. Мальчик Из, которого Тьедоль несколькими месяцами раньше взял себе в ученики, смотрит на всё это с застенчивой улыбкой. Ему немного неловко сидеть в компании незнакомцев, и Тьедоль достает из портфеля белый лист бумаги и протягивает его мальчику вместе с грифелем. Из с благодарностью принимается рисовать различные предметы в доме, а Тьедоль откидывается назад в удобном кресле и с наслаждением вытягивает вперёд натруженные ноги. Яркие события дня потихоньку бледнеют, и сейчас ему очень хорошо. ― Что будете пить: чай или кофе? ― спрашивает его Матушка. ― Ваш портвейн, если позволите, ― отвечает он. Матушка позволяет. И все становится еще лучше.***
Кросс просыпается в своей комнате и несколько минут мучительно и безрезультатно пытается вспомнить, как он тут оказался. Последнее, что он помнит, ― это то, как на него напали в баре. Он был так пьян, что еле держался на ногах, но отточенные рефлексы всё равно выручили его ― и он успел увернуться от первого нападающего, схватить его за шиворот и, перекинув через себя, швырнуть об барную стойку. Второй успел мазнуть его кулаком по щеке, прежде чем сам получил удар под дых, мгновенно выбивший его из игры. Третий и четвёртый решили попробовать удачу вдвоём и вооружились ножами. Это не сильно им помогло, потому что уже вошедший в кураж Кросс с лёгкостью выбил нож из рук одного и воткнул его в плечо другого, что заставило того тоже выпустить оружие из рук. Удар локтём под дых, затем кулаком в нос, быстрый захват шеи со спины ― и с нападающими было покончено. Триумфально улыбаясь, Кросс схватил с ближайшего стола чью-то бутылку и, откупорив её, отпил прямо из горла. Видимо, его тело посчитало в этот момент, что это уже было лишним, в глазах потемнело, и он рухнул на пол прямо посреди зала. Как некрасиво ― успел подумать он. Как некрасиво ― думает он прямо сейчас, потирая пальцами виски и морщась от яркого дневного света. Он всю жизнь жил как легенда, а теперь… Отражение в зеркале показывает ему кого-то, кто кажется ему незнакомцем. У него длинные рыжие волосы и неизменно молодое лицо ― магия всё-таки имеет свои преимущества. Но даже она не в силах скрыть усталость в его глазах, да и недельная щетина не добавляет ему красоты. Он поднимается с кровати и в этот момент слышит довольно настойчивый стук в дверь. Это явно не Матушка и не Барба. ― Эй, Кросс, вы ещё спите? Вставайте скорее, полно вам уже в кровати валяться третий день подряд. Вы как болеющая викторианская дева! Голос подозрительно похож на голос Тики Микка, но этого не может быть, поэтому Кросс колеблется между тем, чтобы послать его куда подальше и тем, чтобы всё-таки открыть дверь. Стук в дверь повторяется уже сильнее. ― Ну же, ей-богу, Кросс, я сейчас войду и буду вас будить, как спящую красавицу. Вы там прилично одеты? Надеюсь, вы прилично одеты. Кросс рывком открывает дверь. За дверью действительно Тики. ― Кросс, ― расплывается он в улыбке, ― как хорошо, что вы проснулись сами. Я всё-таки предпочитаю целовать принцесс без бороды и щетины. Кросс закрывает дверь перед его лицом. ― Ну, это несерьёзно! ― возмущается Тики и нагло шагает через дверь. До чего же все-таки отвратительная у него способность, ― недовольно кривится Кросс. Вспоминает недавно обнаруженную им бутылку прекраснейшего виски, которую он хранил для какого-то особенного случая, закупоренную, но пустую внутри, ― и кривится сильнее. ― Микк, какого чёрта вы тут делаете? ― раздосадовано говорит он. ― Как грубо! ― восклицает Микк, удивленно вскинув брови, ― Я приехал проведать старого друга. ― Мы не друзья, ― категорично заявляет Кросс, глядя на него исподлобья. ― Я вообще-то имел в виду Барбу, ― язвительно отвечает Тики. Он принёс с собой поднос, на котором стоит стакан воды с лимонным соком. Он ставит поднос на тумбочку у кровати Кросса и протягивает ему стакан. ― А с таким характером, как у вас, оно и не удивительно, что единственные «друзья», которые всегда о вас помнят, ― это ваши кредиторы. Кросс берёт стакан из его рук и выпивает залпом, морщится не столько от кислого вкуса, сколько от слова «кредиторы». ― Что, они чеки опять принесли? ― спрашивает он, поглаживая подбородок. ― Попытались, ― хищно улыбается Тики. ― Но мне вчера случилось с ними побеседовать, и оказалось, что это вовсе они вам ещё должны, а не наоборот. Разве это не прекрасно, Кросс? ― Зависит от того, есть ли у них сейчас сердца, ― хмыкает Кросс. ― У кредиторов-то? Ну что вы, это совершенно бессердечные люди, ― деланно вздыхает Тики, забирает у Кросса пустой стакан и ставит его на поднос. ― Они, конечно, живы, не переживайте, ― быстро добавляет он, должно быть, заметив хмурое выражение лица своего собеседника. Он оглядывается по сторонам, будто что-то ищет, затем вспоминает. ― Ах, да! Внизу Барба приготовил для вас ванну. Вам не мешало бы освежиться. Под мрачным взглядом Кросса он пожимает плечами и проваливается сквозь пол. Буквально. Кросс стоит ещё какое-то время посреди комнаты, затем решает, что Тики всё-таки прав, и ванна ему не помешает. Спускаясь по ступенях вниз, он слышит звуки разговора, смех. По-видимому, в кухне собралась целая толпа ― Микк, похоже, притащил с собою всех своих бродяг. Как будто они тут приют для нищебродов держат! Приняв ванну, Кросс сразу чувствует себя лучше. Он быстро поднимается к себе наверх, старательно обходя кухню стороной. Все еще терзающая его головная боль требует уединения и тишины. Но в комнате его уже ждут Тики и Тьедоль. ― Что вы оба тут забыли? ― цедит сквозь зубы Кросс. Он старается не подать виду, что удивлен появлению тут другого генерала. Не только Тики, но и Фрой? Что тут вообще происходит? ― И тебе доброе утро, Мариан, ― с многострадальным вздохом произносит Тьедоль. ― Барба привёл в порядок твою форму, ― он кивком головы указывает на стул, где лежит аккуратно сложенная одежда. ― А мы с Тики принесли тебе принадлежности для бритья. Или ты надумал отрастить усы и длинную бороду? Кросс берёт форму в руки, бережно проводит по ней рукой. Даже сейчас она много значит для него. Он аккуратно раскладывает её на кровати, затем поворачивается к трюмо. Там и вправду стоит медный таз с водой, мыло, бритва, полотенце. Он садится за стол и начинает привычным жестом наносить на лицо пену. Но когда он берётся за бритву, то тут же понимает, что нервы его сейчас ни к черту, и руки дрожат. Он подносит бритву к шее и от его неосторожного движения на коже сразу выступает кровь. Он пытается снова, с таким же результатом, а в третий раз Тики уже останавливает его руку и берет бритву в свою. ― Простите, Кросс, но смотреть, как вы вспарываете себе горло, не входит в мои планы на сегодня. ― А я-то думал, ты этому обрадуешься, ― иронизирует Кросс. ― Раньше бы обрадовался. Не сейчас. Так что, позвольте мне, ― серьёзно отвечает Тики. И добавляет, уже шутливо, в довершение картинно хлопая ресницами. ― Обещаю, я буду нежен. Оскал на его лице говорит об обратном, но Кросс почему-то находит это забавным и с трудом сдерживает улыбку. Тьедоль позади него тоже старательно маскирует смех под покашливание. Конечно, это кажется сумасшествием — подпускать Ноя с бритвой к горлу генерала Черного Ордена. Комуи, узнай он об этом, наверное, хватил бы удар. Но Кросс не из робкого десятка. ― Испортишь бороду ― застрелю, ― говорит он, глядя в насмешливые глаза Тики, и со скучающим видом откидывается на спинку стула. Тики моргает, очевидно пытаясь понять, шутка это была или самая что ни на есть настоящая угроза, затем по-кошачьи щурится и говорит: ― Вот это уже больше похоже на Кросса, которого мы все любим и ненавидим. Он взмахивает платком как профессиональный брадобрей и повязывает его Кроссу на шею. Затем он заново наносит ему на лицо мыльную пену и принимается за работу. Стоит признать, что делает он это быстро и четко, и результатом Кросс вполне доволен. Пока Тики чистит инструменты и аккуратно складывает их обратно в кожаный пенал, Кросс вытирает остатки пены с лица полотенцем, смотрит на своё отражение в зеркале и наконец-то чувствует себя самим собой. ― Ну что ж, Мариан, ― говорит ему Тьедоль, положив руку на плечо, ― одевайся и спускайся вниз. Мы ждём тебя за столом. ― Не забудьте про ваш до неприличия дорогой одеколон! ― смеётся Тики, и они оба уходят, прикрыв за собой дверь. ― Полно себя жалеть, старина, ― решительно говорит Кросс своему отражению, застёгивая пуговицы на форме и поправляя манжеты. ― Ничего уже не изменишь. Остаётся только идти дальше, как говорил когда-то Мана Уолкер. Он медленно спускается вниз, во второй раз за этот день. По мере его приближения шум в кухне как будто бы постепенно стихает и замирает вовсе, как только он появляется на пороге комнаты. Восемь пар глаз смотрят на него с разной степенью интереса, но его взгляд сразу выхватывает из этой толпы до боли знакомое лицо. Лицо человека, которого он уже и не надеялся увидеть среди живых. Он сидит справа от Тики у самого окошка, и не заметить его просто невозможно: бледная кожа, седые волосы, глаза цвета ртути ― в этой пёстрой компании он единственное светлое пятно. Перед Алленом, а это несомненно он, уже стоит стопка пустых тарелок, которые он наверняка успел оприходовать за те пять-десять минут, что потребовались Кроссу, чтобы спуститься вниз. И сейчас мальчик смотрит на него с какой-то непередаваемой смесью эмоций, и что-то подсказывает Кроссу, что и на его лице, наверняка, можно увидеть нечто подобное. Тики выжидающе смотрит на них, пока, наконец, не вскакивает с места и не начинает тянуть за собой Аллена. ― Ну, и что вы как неродные, в самом-то деле. Хоть для приличия обнимитесь уже, что ли! Тьедоль булькает что-то невразумительное, пытаясь сдержать приступ смеха, друзья Тики недоуменно смотрят по сторонам. Тики и сам, похоже, не понимает, что за чушь он только что сморозил. Впрочем, в их семейке прикосновения, объятия и поцелуи были в порядке вещей, так что оно и неудивительно, что он ожидает чего-то подобного от Кросса и его ученика. ― Учитель не любит, когда к нему прикасаются грязные оборванцы, ― знакомит его с реальностью Аллен. И дополняет, чтобы совсем понятно было, ― А грязные оборванцы ― это все мы, пожалуй, исключая Матушку и, возможно, генерала Тьедоля. И в любой другой день Кросс, пожалуй, согласился бы с ним. В любой другой день, но не сегодня. ― Знаешь, глупый ученик, ― говорит он, усмехаясь своей же шутке, ― не такой уж ты и грязный сегодня. Иди сюда, я хоть посмотрю на тебя. И чувствует, как отлегает от сердца что-то, всё это время точившее его изнутри. Особенно когда глаза Аллена удивлённо распахиваются, и он, хоть и с тенью сомнения на лице, всё же делает эти несколько шагов навстречу ему и неуверенно замирает на расстоянии вытянутой руки. Кросс деланно вздыхает, закатывает глаза и легонько, самую малость приобнимает его за плечи. А плечи–то такие же худые и костлявые, ― думает он. Может, хоть тут откормится немного, на Барбиной стряпне. Если задержится хоть ненадолго… ― Учитель, я… ― сбившимся шепотом говорит Аллен. ― Знаю, не надо ничего объяснять, ― так же тихо перебивает его Кросс. ― Но вы должны знать… ― Не хочу ничего знать. Ни про Неа, ни про то, как ты выжил. Я догадываюсь. Этого достаточно, ― Кросс отпускает его, наконец, хлопает легонько по плечу, давая знать, что поддерживает его решение и действия. И Аллен будто выдыхает из себя сковывающее его до этого напряжение. ― Вы с Тики… в чём-то так похожи, ― криво усмехается его ученик, качнув головой, затем улыбается уже более уверенно и открыто. И Кросс в этот момент видит, насколько он изменился: стал сильнее, уверенней и спокойней. А в том, как он держит себя, как говорит, появилась какая-то неуловимая почти королевская грация. И Кросс чувствует гордость и чувствует страх за него: не сломится ли он под тяжестью бремени, которое сам на себя взвалил? ― Да, кстати, Кросс, ― прерывает ход его мыслей голос Тьедоля, ―, а как там тот портрет Тики, что я тебе оставил? ― Да, признаться, и мне хотелось бы взглянуть на него, ― тут же оживляется Аллен. Кросс обводит взглядом комнату и замечает в этот момент, что пока они тут с учеником сантиментами (внутри его коробит от одного этого слова) обменивались, остальные уже во всю приступили к трапезе. А теперь, заинтригованные словами Тьедоля, ещё и смотрели на него с явным ожиданием… ― Да вот прохладно намедни было, и я им камин растопил, ― оскалившись в улыбке, говорит Кросс и прямо-таки смакует этот момент: брови Тьедоля жалобно складываются домиком; Тики давится рыбкой, которую до этого уминал за обе щеки, и прокашлявшись, смотрит на Кросса так, как будто он вот только что щенка при нём ногою пнул; лица остальных тоже выражают разную степень разочарования и возмущения. И только глядя на Аллена Кроссу становится слегка неловко ― ученик действительно знает его как облупленного, если то, как он недоверчиво выгнул бровь, о чем-то говорит. ― Да врёт он все! Тоже мне, шутник нашёлся! ― раздраженно бурчит из своего кресла Матушка, и Кросс бросает на неё сердитый взгляд, но Матушку-то этим не проймешь… ― Лежит этот портрет у него в кабинете, в сейфе за стеной, ― невозмутимо продолжает она, потягивая с наслаждением портвейн. ― О, это там, где он выпивку свою драгоценную хранит, что ли? ― весело говорит Тики. Со знанием дела, сволочь, говорит. ― А ты там похозяйничать успел, не так ли? ― рычит на него Кросс. ― Что не выдул ― так хоть попробовал. Коллекционный виски! ― Ну, Кросс, что вам жалко, что ли? Этому виски уже лет двадцать было. Купите себе новый, посвежее, ― отмахивается Тики. Будто и впрямь не знает ему цену. Кросс чертыхается вполголоса. (Потому что при детях же нельзя в открытую, хотя дите это от шахтеров, может, и покрепче словечки слыхало). ― Так, спокойно! ― осаживает их Аллен. ― Учитель, мы действительно все очень хотим посмотреть на портрет Тики, который нарисовал генерал Тьедоль. Мы много слышали о нем. А виски вам теперь в любом случае нельзя, ― категорично заявляет он холодным мрачным тоном, ― так что, может, оно и к лучшему, что Тики его выпил. ― Вы меня не иначе как убить сговорились, ― говорит Кросс сквозь зубы. ― Что мне теперь пить, воду? ― Будете пить чай, Кросс, как истинный британец, с молоком, ― разводит руками Тики. ― Да уж лучше сразу яд, ― припечатывает Кросс. И уже собирается напомнить этим зарвавшимся юнцам, что вообще-то яйца курицу не учат, но в этот момент свет из окна закрывает голова гигантской акумы с дурацкой звездой во лбу. И всё внимание, вполне предсказуемо, переключается на неё. ― Это не я! ― быстро говорит Тики, и нахохливается под устремлёнными на него со всех сторон обвиняющими взглядами. ― Они к тебе липнут ещё с Бельгии, ― хмыкает Тьедоль. ― Ну, оно и понятно. Ты же один остался. Куда им ещё идти? ― Я разберусь, ― со вздохом говорит Аллен, ― и решительно шагает к выходу. Кросс молча провожает его взглядом, и опять на душе у него кошки скребут. «Они не к Тики липнут, правда ведь, глупый ученик?» Словно почувствовав его взгляд на себе и тяжесть мыслей, на пороге Аллен оборачивается, и привычная улыбка озаряет его лицо. «Всё будет иначе», — одними губами произносит он, ни тени сомнения в глазах цвета закалённой стали. И почему-то Кросс ему верит.***
Тьедоль не зря так гордился этой своей работой ― это поистине его magnum opus. Глаза Иза прямо-таки плавятся от восторга, и он, кажется, впервые так оживлённо что-то обсуждает со своим учителем. Портрет Тики завораживает. На него хочется смотреть и смотреть. Игра теней на картине просто изумительна: солнце озаряет одну половину лица Тики, оставляя другую в тени ― аллегория на светлую и тёмную сторону Ноя. Даже глаза его разного цвета: в одном чуть больше светлого каштанового, в другом ― чуть больше золота и меди, будто художник поймал его в короткий миг трансформации из одной ипостаси в другую. Он выглядит гордым, красивым, опасным. Но Аллен читает в его глазах растерянность и одиночество. Тики на портрете кажется ему слишком уязвимым, и он отводит взгляд. Семья значила для Тики очень много. Слишком много. Не сразу, но постепенно он принял их сторону во всём, и оставался верен до конца. Какимы бы ни были изначально его собственные желания, они растворились, уступили место интересам Семьи и амбициям Графа. Потому что такова сущность Джойда: если он любит, то любит самоотверженно. Жаль, что предыдущий Граф уже не был способен на подобное.***
Из смотрит на него с опаской, и шепчет в темноте комнаты, лишь только остальные ребята-шахтёры улеглись спать. ― А если Тики всё-таки вернётся, это будет наш Тики, или тот, другой? ― Ты знаешь другого Тики? ― осторожно спрашивает Аллен. Из и так кажется напуганным: он отводит глаза, кусает губы. Кивает неуверенно. ― Я видел другого Тики. И видел рядом с ним страшного толстого дядьку с зонтиком. Потом Тики ушёл, а дядька этот меня заметил и спросил… Спросил, буду ли я скучать по Тики, если он умрёт. Аллен с трудом обуздывает чувство негодования, клокочущее у него в груди, но внешне остается спокоен. ― И что ты ему ответил, Из? ― Сказал ему, что Тики не такой дурак, чтоб умереть, ― гордо вскидывает голову мальчик. И Аллен дарит ему одну из своих редких настоящих улыбок, треплет Иза ласково по голове. Толстый клоун с зонтиком больше никого не потревожит, а значит, и «другого» Тики Изу больше бояться не нужно.***
Что-то было не так с Графом, и уже давно. Задолго до того как он стал «Маной» и «Неа». Так давно, что даже память остальных Ноев не сохранила об этом воспоминания. Или была намеренно искажена? Граф искал Сердце. Но не для того, чтобы уничтожить его, как думали все вокруг и он сам, а потому что потерял его, и никак не мог найти. Поэтому теперь всё будет по-другому. В этом Аллен клянется сам себе. Потихоньку комната пустеет. Люди выходят из кабинета Кросса вслед за хозяином комнаты, всё ещё оживленно обсуждая картину. Их голоса отдаются луной в пустом коридоре. Тики остается ― курит, сидя на подоконнике, расслабленно прислонившись к откосу. Закатные лучи бросают мандариновые блики на рассыпавшиеся по его плечам смоляные пряди. Дым вьётся тонкой струйкой к потолку. Аллен берёт в руки бумагу и перо, не спеша начинает выводить аккуратные каллиграфические буквы. Перо чуть поскрипывает в его руке. Дорогой Книжник, Я не стану называть Вас учителем, так как более не являюсь Вашим учеником. Однако я вынужден отказаться от предложенной Вами должности, поскольку уже занимаю другую, не менее важную. Кроме того, я абсолютно не согласен с тем, что Книжник не может иметь привязанностей. Наоборот, я считаю такого Книжника наиболее подходящим для этой работы. Поэтому Ваш новый ученик Лави — был и остается верным выбором на роль будущего Книжника, и я искренне желаю скорейшего продолжения Вашей с ним совместной работы на благо Истории. Среди прочих вещей, я отправляю Вам Ваши записи перевода древних манускриптов, которые хранились все эти годы в тайнике в старом особняке Кэмпбеллов. Прошу примите к сведению, что перевод имени Джойда как «Удовольствия» не вполне точен. «Джойд» значит «Радость». Искренне Ваш, теперь уже бывший ученик, Д. Грей. Аллен подписывает письмо не своим именем (Книжник поймет, от кого оно, а Лави оценит шутку), запечатывает конверт, кладёт перо на красивую золоченую подставку, плотно закрывает чернильницу. С удивлением замечает, что за это время сумерки сгустились и плавно перешли в ночь. Он подходит к окну, где скучающий Тики уже успел едва ли не задремать, садится с другой стороны на подоконник и открывает настежь окно, с наслаждением вдыхая прохладный влажный воздух. Из кармана он достает бережно хранимую колоду карт и начинает их тасовать. Тики лениво жмурится, выдыхает на улыбке: «мальчик-шулер А», и Аллен улыбается ему в ответ. Вся жизнь — это ведь одна карточная игра. И если не нравятся карты, которые вытянула тебе судьба, то остается только мухлевать. Ночь еще молода, и звёзды вспыхивают в чернильной пустоте неба одна за другой как далёкие сигнальные огни. И в этой тишине, в приглушённом свете фонарей и окон, вдыхая запах тёплой прелой листвы так хорошо просто Быть. А ещё мечтать в сладкой полудреме, слушая отдалённый шёпот деревьев в лесу, тихий говор реки. Так будет не всегда, он знает. Когда-то снова придётся с кем-то сражаться. Возможно, опасность придёт даже извне, из этой ласково мерцающей тёмной пучины над его головой. И ему нужен будет Тики, рядом. И нужен будет Кросс, и Книжники со всеми их знаниями и умениями. И Семья, что спит сейчас в Ковчеге, убаюканная ласковой колыбельной, ему тоже когда-то понадобится. Но прямо сейчас, когда так хорошо и спокойно на душе, хочется просто быть, и чтобы кто-то был рядом.