Мой король

Большак захлёстывала огромная волна смуты и печали, он купался в крови, как и прежде, только все становилось хуже. Старый ямщик невольно шмыгал носом и напевал какую-то песню своим хриплым голосом. Словно бы лязг ножен в его груди теплилось предчувствие. Бандитские клинки никогда не тупятся, как говорили на больших дорогах, значит, всегда нужно быть начеку. По обоим краям дороги шел в даль густой лес, лишь изредка сменяясь полями. Скоя'таэли бесшумно двигались по деревьями, оглядывали повозку с dh'oine. Но нападать не было смысла – на повозке, кроме нескольких ящиков и четверых людей, не было ничего стоящего. Молодой, на редкость, эльф натянул тетиву, резко отвёл в сторону прицел лука и попал по дереву. Стрела влетела быстро, наконечник впился в кору. В воздухе только сейчас раздался характерный свист. — Надо вам в оба смотреть, милсдарь. Говорят, что здеся белки водются. Но не такие, что орехи в дупла тащут, а те, что по людя́м добрым стреляють, да повозки грабють, — ямщик повернулся к своим пассажирам. Он получил неприлично большую для себя сумму, от того так и разбрасывался советами и предупреждениями. — Я знаю, господин, что большак место опасное, – проговорил человек в темном плаще, тоже глядя на стрелу в дереве. — Так отчевой-та вы поехали, сударь? У вас, енто, орудия нет никакого. Бандиты везде, ой бандиты. Кровь везде, люди на людей идут. И так уже много веков. И нелюди енти, значится, все за одно, все за одно. Что краснолюд, что низушек, что, упаси Господи, эльф. Говорил мне один такой, мол, не бандит я, а я то знаю, что морде хитрой верить ни-ни. Ведьмаки да чародейки тож вон против нас скоро пойдут. Люди то они люди, только человеческого в них ничего, – продолжал ямщик, повелевая лошади идти быстрее. Над ними собирались тучи, а идти в дождь не было желания. — Останови телегу, господин, – человек в черном плаще обратился к ямщику. Лошади фыркали, чувствуя первые капли дождя на своих носах. Копыта стукались друг об друга, поднимали пыль с дорог. Дождь усиливался и усиливался, но именно здесь начиналось небольшое поселение. И у дороги стоял трактир, у которого человек в черном плаще и захотел остановиться. — Милсдарь, вы не путаете? Дыра дырой, что здесь делать? — ямщик повернулся, оставив поводья. — Я хочу остановиться в трактире, – он осадил своих спутников, которые пялились на него с некоторым недоумением. — В трактире? Чу. Вы, видно, человек приятный, а там – пьяницы да убивцы! Вам что здесь делать? Путник взглянул на покосившуюся двухскатную крышу. В небольшой щели располагалось гнездо какой-то птицы, оттуда раздавались тоненькие и громкие звуки. Дверь скрипела от ветра, тусклый огонек горел внутри. Дождь все усиливался, поэтому было принято общее решение. Человек в черном плаще и несколько людей около него сошли с телеги. Ямщик спрыгнул с козлов, проведя лошадей под навес. А люди в плащах направились внутрь, чувствуя, как руки краснеют от холодного ветра. *** — Выпейте с нами, господин! Фонарь на потолке горел, как и глаза подпитых граждан, держащих кружки с пивом. Смех разносился по стенам небольшой корчмы, кто-то блевал в углу. Человек в черном плаще отказался от предложения, отстранился и позвал за собой своих спутников. Молодая шпана пила дешёвый алкоголь, не задумываясь о последствиях. Угощали девушек, флиртовали с трактирщицей, которая фыркала и чистила тарелки. Таких женщин человек в плаще уважал больше всего – они производили вид сильных и независимых. А иногда они были красивыми – с рыжими волосами и весёлыми глазами. Но это было редкостью. Старые псы здесь тоже были – ветераны военных действий, моряки и охотники. Они поправляли оружие на поясах, некоторые осматривали корчму одним глазом, другие требовали водки и пили в одиночестве. Среди них был и он. Худощавый, бледный, в потрёпанной одежде. Он наклонился над столом, кашлял и шмыгал носом, сморкаясь в грязный платок. Девушка принесла ему стопку, он поблагодарил ее и заглушил ее залпом и стукнул по столу, поморщившись от приторного вкуса. Человек в черном плаще прошел между столами и появился около мужчины. Люди с ним отошли дальше, размеренно наблюдая. – Я не помешаю? Мужчина поднял голову. Тогда он увидел морщины на его лице, царапины, неопрятная щетина. В карих глазах сверкал янтарный блеск. – Мне уже ничего не помешает. Человек в черном воспринял это как согласие. Он присел на скамью, все ещё прикрывая лицо капюшоном, кашлянул, подозвал девушку. Мужчина следил за его движениями и удивился, когда тот решил заплатить за очередной стакан для него. Старался добиться расположения, хотел поговорить. Это он сразу понял. Но для чего – не понимает по сей день. – Итак, – начал человек в плаще, хватая двумя пальцами стопку. – Как тебя зовут? Вопрос был неожиданный. В последний раз его об этом спрашивала с той же искренностью в голосе маленькая девочка, которая тоже жила в борделе, так же, как и он, убиралась в залах. И получала от матери за то, что родилась на свет. Он слышал, как она кричала, когда пьяная проститутка оставляла на ее теле синяки. Но она не мучалась долго, умерла от какой-то болезни. Очень быстро, словно бы не было ее никогда. Но мужчина всегда вспоминал, как она с самого утра подбегала к нему и кричала... – Роше. Вернон Роше, – он сделал глоток, приставил тыльную часть ладони ко лбу и опёрся локтем об стол. – Хорошее имя. – Херовое имя. Роше оставил стопку и вздохнул, снова поднимая взгляд на человека. Он видел лишь его челюсть, которая слегка торчала из-под капюшона. – Зачем ты подсел? – спросил Роше. – Работу для наёмника здесь ищут в другой стороне, а ты не похож на добропорядочного гражданина. – А как по-твоему выглядят добропорядочные? Вернон замолчал. – И правда, – поговорил он после небольшой паузы. – Теперь добропорядочных нет. Остались лишь те, кто прикидывается. – Отчего же, Вернон Роше? – господин ещё больше налег на стол. – А от того, что мораль – устаревающее слово. Как и все другие. Как и честные эльфы. – Честные эльфы, – это было больше всего похоже на правду. Все, что удерживало людей от пущей жестокости ослабевает. Стареет. Умирает. – Ещё водки! Роше прикрыл глаза, стараясь не смотреть на человека. Он казался ему каким-то необычным. От него приятно пахло, он отчётливо говорил. Он заказал ему выпить. – Кто ты? Капюшоны носят либо монахи, либо убийцы. А ты? Ты привел людей, они кто? – Роше не удержался. В его голове было много догадок, но каждая из них разбивалась, словно волна об бурные скалы. – Это прямой вопрос? Ты, Вернон Роше, хочешь узнать, кто я? Для чего? – он часто повторял его полное имя, что начинало раздражать, словно бы делал акцент на нем. Ему, похоже, правда понравилось имя. – А вдруг ты какой-нибудь барон? А я без уважительных титулов и поклонов говорю. А то схватят и повесят. Тут начал раздражаться уже человек в плаще. – Позеры и глупцы все эти бароны. Вьются, как крысы в тесной трубе, которую греют снаружи. И эти крысы прогрызают себе путь. Слышал? Сквозь человека, – он плюнул в сторону, выпуская пар. – А подхалимов я не люблю ещё больше. Важно не то, как народ к тебе обращается. А с чем. И как к тебе относится. Обычный крестьянин может назвать меня ублюдком, так я его тоже ублюдком назову. Но буду уважать. Вместо того, чтобы облизать мне задницу, он мне ее надрал. Он подбирал не особенно приятные аллегории. Роше вздрогнул. – И все же, я спросил прямо. Мне нужен ответ, – начал он. – И мне тоже. Ты патриот? Он не умел вести бесед, совершенно. Перескакивал с одной темы на другую, был слишком резок, не отвечал на поставленные вопросы и яро перебивал. С такими Роше предпочитал не разговаривать, но что-то заставляло его отвечать и отвечать. Может быть, приятный запах... – Хер моржовый, а не патриот. Одно название. Патриотизм не ограничивается на уважении и любви к своей стране. В такое время нужна каждая жизнь. Которую следует отдать за страну. – Так что тебе мешает? – То, что я застрял в этой дыре. Здесь не ходят патрули, нападают белки. Они голодают, мы не меньше. Я в детстве бегал в казармы, мечтал стать воином. А сейчас мечтаю выжить. И не спиться. Мать моя умерла, сифилис подхватила. Давно уже. Некого мне больше жалеть и защищать. Не патриот я. – Патриот. Тебя заботит даже самая маленькая жизнь в пределах Темерии. – Но сделать я ничего не могу. И не хочу. Они оба замолчали, снова заглушая мысли стаканом. Роше вытер нос ладонью, ощутил морозную дрожь по всему телу – большая дыра на штанине пропускала холод. – Но если бы мог, то сделал бы. Я ценю это. – Нужно мне твое одобрение. Убегаешь от вопросов, водку пьешь, как будто до этого только вина глотал. Мутный ты тип. – Ты уже говорил, что на добропорядочного я не похож. Мы с тобой выяснили, что таких больше нет. Не значит ли это что я совершенно обычный человек? – он поговорил это спокойно, словно подтытожил. – Но мутный. – Все мы мутные. Окно резко раскрылось, ветер кинулся в открытую комнату, капли дождя начали проникать внутрь. Трактирщица быстро захлопнула его, закрыла на засов. Но ветер не успокаивался, а всё ещё пытался пробиться. – Не думал я что сегодня буду это говорить, но ты мне понравился, Вернон Роше, – проговорил человек. – Что говорить? Это к чему? Понравился?! – Давай с тобой поспорим. – Выкладывай условия. Монеты зазвенели в кармане плаща. – Веришь ли ты в то, что перед тобой король? Роше побледнел, впал в ступор, но быстро осознал, что человек шутит над ним. – Ну да, верю, – усмехнулся он. – Нынче короли по трактирам разгуливают. Каждый день передо мной то Эмгыр, то Радовид, чтоб их курву мать. – Я не шучу. Я полностью серьёзен с тобой, будь серьёзен со мной. – Конечно, Ваше Величество. Сию минуту же, – он не прекратил. Немного посмеялся, после чего сделал серьезное выражение лица. – Это ведь так глупо. Ты меня за молодого придурка держишь? – Сколько ставишь? – Все свое состояние. – Порванные штаны и горстку суицидальных мыслей? – Смешно. На данный момент у меня 50 оренов. Ставлю их, мой король. – Тогда смотри. Человек откинул капюшон, все ещё слегка придерживая его, чтобы не раскрыть себя на всю таверну. Правильные черты лица, большая челюсть и радостный взгляд. Говорят, настоящий король статен и опрятен. Тогда это настоящий король. Роше выронил из рук стопку. Она разбилась, а осколки разлетелись по столу. Он раскрыл рот и ошарашенно смотрел на своего собеседника. На Фольтеста, Темерского короля. – Чего глазенки вылупил? Выиграл я. Отдавай свои.... сколько-там...50 оренов. Он не мог сдвинуться с места, глядел на короля и нервно искал деньги. – Все, успокойся, не потребую я с тебя. – Я не думал, что такое возможно, – Роше нервно усмехнулся. – Король прощает мне долг в 50 оренов, а я столько всего наговорил. – Я говорил, что ценю твою честность. Но если будешь брать слова обратно – перестану тебя уважать. Пойдем со мной. – Что? Куда? Он немного помолчал, заговорчески улыбнулся. – Добро пожаловать в армию Темерии. Чувствуй себя как дома. *** Чувства росли. А в них, словно в буйных зарослях плюща, путался Фольтест. Потому что не вырвал с корнем то, о чем давно думал. О Верноне Роше. Об их первой встрече, об его осанке и грации, об его лице и карих глазах с янтарным отблеском. О том, как он умел превратить любой скандал в обычную беседу, о том, каким хорошим был человеком. И все это сплеталось неравномерно буквально не оставляя другого выбора, кроме как повиноваться этому потоку и остаться там. А Роше думал о том, как безмерно благодарен. О том, что никогда не сможет отблагодарить своего короля, которого впредь называл только так. О том, что не знал человека лучше, чем Фольтест. Но это не тревожило его так же сильно, как абсолютно другие чувства скреблись на душе у короля. Он думал больше, чем обычно. – Ваше Величество... – Сунь себе в задницу эти титулы, называй меня так, как мать назвала! Помните ещё мое имя, а?! Или ждёте, пока я копыта откину?! Советник побледнел, оставил документы на столе и вышел, стараясь не поворачиваться спиной к королю. – Иди! Иди! – он все ещё злобно кричал вслед, и сам не понимал, откуда берется его агрессия. От того, что он не мог смириться с тем, что мог так резко запутаться и дать слабину. Старался скрыть за ширмой из злости. Он откинулся в кресле, все ещё отрицая то, что был влюблен, не вспоминая о том, что единственным человеком, которого он любил так же, была его сестра. И о том, что теперь она мертва. Роше же двигался вперёд. Он быстро заслужил особенное звание, перестал считаться новичком, тренируя свои навыки. Он слушал высших чинов, общался с другими воинами. – Что это за особый отряд короля? – спрашивал он у них после тренировок. – Пиние Солоски, говорят, называются, – ответил один из них, шепелявя. Он был здоровый и без нескольких зубов. – Синие Полоски, идиота кусок. Для борьбы с белками, вот. Хотя кто его знает. А что, хочешь вступить? – Что? Нет, я до туда не дослужусь. – Зря ты так говоришь. У тебя есть то, что нет ни у кого из нас – расположение короля. Даже не так. Особенное расположения, – сказал один из них, с выбритыми висками и шрамом, пересекающим глаз. – О чем ты? – Ни о чем, Роше, не бери в голову. Так и шло время. Фольтест и Роше часто встречались взглядами, смущенными, иногда радостными. Столь мимолётными, но настоящими. То, что он ценил в Роше – искренность. Даже в самых глупых вещах. Роше мог выражать свое мнение. Но все ещё не мог разговаривать с Фольтестом на равных. Что-то удерживало его, может быть, он тоже отрицал собственные чувства. А может быть он так был сосредоточен на фехтовании, что краснел, глядя на Фольтеста, который иногда приходил посмотреть на тренировки. С времени того момента в трактире прошло много времени, никто из них уже не вспоминал об этом. Но оба чувствовали связь. Ту или иную, словно они были знакомы так долго, что знают друг друга полностью. – Как у тебя дела? – Фольтест лишь иногда останавливал его с этим вопросом. А он отвечал, как мог с каждым днём становясь ближе к королю. *** Пожар, лютый огонь. Казарма пылала, освещая темный вечер языками пламени. Они струились всюду, словно огненные змеи, охватывая все своим убийственным маневром. Воины бежали оттуда, те, кто мог. Но кого-то змеи не выпускали из своего царства. – Черт возьми! – деревянная крыша обвалилась перед ногами, перегородив путь наружу. Воздух кончался, а лёгкие наполнялись дымом. Он терял рассудок, как и связь с реальностью, судорожно пытаясь найти выход. А огонь больно жжёт. Он припал к полу, тяжело дышал. – Вернон...ты в порядке? Ты сильно ударился...Вернон! Он не слышал уже ничего, он видел свет и шел на него. Лишь голоса в его голове, одинокие бессвязные голоса. Он очнулся на голой земле. – Смотрите, кто у нас тут! Маленький ублюдок! Вокруг него стояли дети. Да он и сам был ребенком. – Не называйте меня так! – А что ты сделаешь? Расплачешься? Он сжал кулак, поднялся с земли и ударил мальчика. Криво, наотмашь, но попал в цель. – Ах ты! – мальчик кинулся на Роше, свалил его и пнул ногой. Остальные дети смеялись и тоже начали пинать его, пока у него изо рта не выступила кровь. Он пытался подняться, опереться на локти. Но не мог. Снова звук треска досок, который смешивается с детским смехом. – Смотрите на него! Он скорчился, скорчился и лежит! Глупый и трусливый! Трус! Ублюдок! – Я не ублюдок! – он стонал сквозь боль, стараясь собраться. – Я не трус! Его снова больно ударили по животу. По всему телу снова выступят синяки. Снова мама будет плакать. Почему они не любят меня? Я ведь не другой. – Я такой же как они... Голова гудела, а к глазам подступали слезы. Они уже были реальны. Холодная земля. Но другая. И чье-то лицо в свете луны. Красивое. Словно лицо той девочки. Но он не хотел снова потерять это лицо из вида. – Вернон, они тебя побили? – Маришка, я не трус! Ты же не думаешь, что я трус? – Нет, ты очень смелый! Смелый и красивый! Они просто глупые, не знают ничего! Не хотят с тобой дружить, да и пусть! Пусть они подавятся, так моя маменька говорит! – Я не ублюдок...Я не... – Вернон, пойдем со мной! Тебе очень больно? Я могу тебя отнести! Вернон? Он снова теряет сознание в другой реальности и просыпается в другой. Бред заполняет его разум, все как в тумане. – Нет, нет, я не трус, я не ублюдок... Он снова вполголоса говорит эти слова, но только непонятно кому. *** – Роше! Роше! Он очнулся в холодном поту. И теперь уже точно очнулся. Роше дрожал, не замечал ничего вокруг себя. Снова вспоминал и девочку, и детей, и слова, которые говорил. Пока не ощутил рук, чью-то сильную и теплую. И он прижался к этому теплу, как мог. – Роше, ты в порядке? Голос короля. Сначала это пронеслось в голове как обычная фраза, но потом он осознал, быстро отстранился и чуть было не вскрикнул. То самое красивое лицо, которое спасало его. Ожог, пожар. Теперь он вспомнил и языки пламени, и огненных змей. – Мой король? Что вы здесь делаете? – Ради Мелитэле, сколько раз я просил не общаться со мной на «вы»! – Много раз. Достаточно раз, чтобы я мог запомнить. Фольтест вздохнул. Возможно, против воли Роше, он обхватил его руками и прижал к себе. Холод и дрожь. Он ощущал это. – Тише, ты дрожишь. Все в прошлом. Все хорошо. – Раз вы так говорите. Он не стал противиться, снова поймав себя на мысли о том, что снова нарушил указ короля. – То есть... – Забудь, просто забудь. Я не хочу, чтобы ты начал волноваться ещё больше, особенно из-за такой чепухи. Сильные руки пронизывал холод. Но теперь Роше ощущал тепло, растекающееся по жилам. Он не мог пошевелиться, напряжение в нем росло. Хоть и напрягаться было не из-за чего. – Простите меня, мой король. – За что? – Давать слабину это удел трусов. А я не трус. – Давать слабину удел каждого, кто может говорить и мыслить. Ты не можешь держать все в себе, а потом сделать так, чтобы все вырвалось наружу – обычно, это убивает. Вернон, расскажи мне. – О чем? – О том, почему дрожишь от слова ублюдок. И да, он дрогнул. Стиснул зубы несколько мог и сжал веки. Но не смог справиться. Всё равно всё вылезло наружу. В один момент он дал слабину. Но не ощутил стыда. – Моя мать была куртизанкой, я жил в борделе. Дети на улицах знали об этом. У некоторых из них не было родителей вовсе, но они считали меня другим. Обижали мою мать, а я не мог этого им позволить, поэтому брал удар на себя. А удар был настолько силен, что я не выдерживал. Меня поддерживала только одна девочка. А теперь я думаю, что не ценил ее. Зря я не хотел идти с ней гулять, зря игнорировал ее. Мне так стыдно за то, что я ничего не почувствовал, когда увидел ее мертвое тело. Бледное, словно фарфоровая чаша, а в длинных пальцах она держала цветок. А я думал только о том, как плохо мне. И тут он зарыдал. Уткнувшись в плечо Фольтеста. Воспоминания больно сдавливали горло, словно бы его снова пинают ногами, опрокидывают на холодную землю. Он пытался остановиться, но не мог. А король молчал, не проронив ни слова. – Я ужасен, мой король. Святая Мэлитэле, каким же я был трусом, каким же я был ублюдком! Я и сам того не замечал. Все они были правы. Фольтест молчал. И продолжил молчать, когда ощутил влагу на губах Роше. В его глазах всё ещё сверкал янтарь, хоть и глаза были красными от слез. Вернон не стал противиться снова. Он уже не мог ничего сделать, ведь так ослаб. И он не понимал, нравится ему или нет. Он чувствовал язык Фольтеста на своем нёбе, когда сам сильнее обхватил его спину руками и приблизился к нему еще больше. Это то, что было ему нужно. Хоть все это забудется, им двоим придется об этом забыть. Все закончилось, но Роше не отпускал короля из объятий. Фольтест бережно гладил его по спине и не заглядывал в глаза, зная, как это может смутить Роше. – Я оставлю тебя, – наконец, он высвободился. – Ожог, скорее всего, будет тебя беспокоить. Только сейчас Вернон ощупал свой затылок. Неровная кожа болела от прикосновений.