Ирония судьбы

      Скромно обставленная квартира на седьмом этаже. Здесь все было так по-советски, по-обыкновенному уютно… Но отсюда Жилин уходил и приходил сюда в абсолютном молчании, без улыбки, приветственных или прощальных объятий, без напутственных слов про шарф, который нужно надеть, потому что на дворе зима… Жилин жил один. И был он тоже один. Он механически вешал пальто на крючок возле входной двери, туда же отправлял портфель и механически шел на кухню. В чайнике всегда было полно воды попросту потому, что, кроме Жилина, ее некому было тратить. Механически зажигал газ, механически сыпал заварку… И только с недавних пор мужчина стал чувствовать себя по-настоящему живым человеком.       На седьмом этаже горит свет в окне. Товарищ милиционер ускоряет шаг, пряча нос в воротник пальто. Позвякивает связка ключей. Жилин подставляет ее под свет фонаря и торопливо ищет нужный, его дыхание дрожит, щеки покалывает декабрьская вьюга. Тепло. Лифт. Эхо шагов. Жилин притопывает еще за порогом, стряхивая снег. Целый сугроб собрал на себя. Снег остается на усах и ресницах. В замке послушно проворачивается ключ. Полковник на мгновение застывает, слыша из квартиры вкусный аромат. Инженер всегда любил готовить. Правда, не для кого было — вечно пустая квартира, доставшаяся ещё от родителей, Особа, которая жила в другом городе и, кажется, даже не догадывалась о привязанности одного сотрудника НИИ к ней. А для себя готовить было совсем неинтересно — ведь он и так знает, что умеет, так зачем же лишние доказательства? Да и домой он возвращался поздно, не было желания даже подходить к плите после рабочего дня… Но одной зимой все немного (резко) изменилось. Нашелся человечек, для которого и готовить поздним вечером было в радость. Этой особью… этим человеком стал полковник милиции Жилин. Можно сказать, сошлись два одиночества — встретились, разговорились, да и завертелось все…       Вот и сейчас Инженер стоял у духовки, ожидая, пока торт дойдет до готовности и его можно будет достать. А запахом торта пропиталась вся квартира — то ли горячий воздух зимой так передвигается, то ли что… Но Инженеру не очень хотелось бы думать об этом. Лучше подумать о полковнике, который сейчас наверняка спешит домой… Наверное, снова шарф в участке забыл, а там ведь холодно, декабрь. За окном кружатся снежинки, оседая на стекла, и мороз вырисовывает чудные узоры. И вдруг раздается такой родной голос: — Я дома! — говорит Жилин в коридор, только дверь подается, и с наслаждением втягивает теплый воздух полной грудью. Жилина ждут. — Привет, — Инженер появляется и спокойно околачивается на дверной косяк, — как работа? — О-ой, — по-доброму хмурясь, протягивает Жилин и кряхтя снимает с себя верхнюю одежду, — распустил я их всех. Новый год же скоро, вон какая погода, пусть идут к своим домой, готовятся, празднуют… Инженер только тихо улыбается. Разумеется, этого и ожидалось. Полковник слишком хороший человек, он не стал бы держать несчастных (пусть они даже и преступники) ночью в темном закрытом участке, это во-первых. А во-вторых, если бы преступники остались на ночь в участке, то и Жилину пришлось бы там оставаться. Честно говоря, это было бы очень плохо… Ведь Инженер ждал его, беспокоился. Но чего говорить о том, что не случилось? Лучше уж он присмотрится к полковнику, пробежится взглядом… Все лишнее остается у двери, и вот перед Инженером стоит уже не закрытый в своей форме, как в коконе, полковник милиции, а моложавый ласковый друг, с капельками воды на лице, красными от мороза скулами и взъерошенными черными волосами. Никто, кроме Инженера, не видел его таким. Никто, кроме Инженера, не готовил на его кухне, не встречал его с работы таким обычным и милым вопросом, как прошел день. Никого, как Инженера, полковник не хотел защитить настолько сильно, что забрал к себе. Пока снаружи неспокойно, пока по новостям все чаще мелькают лица преступной группировки, лучше Инженеру оставаться здесь. В тесноте, да не в обиде. Несколько десятков лет одиночества стали уже особенным образом жизни, но Жилин никогда не жалел о своем решении его нарушить. Ради этого человека — хрупкого, в больших очках и с непослушными кудрями — полковник готов держать под прицелом весь мир. — А я, между прочим, вообще-то… с-скучал, — еще сложновато даются приятные слова, Жилин спотыкается, скользит взглядом под ногами, но губы все-таки подаются на улыбку, и мужчина целует Инженера в висок. Немного мокро, Инженер забавно морщится. — А я тоже… ну, это, скучал… — ему легко говорит эти слова — правда ведь скучал. По добродушной улыбке, по весёлым глазам, да и просто. Инженер прижимается ближе, пусть он и не очень тактильный. Почему-то в объятиях Жилина ему слишком спокойно, не пугают даже бандитники. Может, потому что Жилин сможет его защитить? — Тихо-тих, я же с холода, ну… хм-мхм, — посмеивается Жилин, когда к нему тихо жмется Инженер, упираясь подбородком в плечо. Со спины обнимает одна крепкая рука: во второй барсетка, тоже немного припорошенная снегом. А в кухне свистит-разрывается чайник — давно уже пора его снять с плиты. И поэтому Инженер нехотя выскальзывает из объятий. — Замёрз? — улыбается по-доброму — Идём чай пить. С торт… Черт! Вот голова дырявая! Только бы не сгорел, только бы не сгорел. А иначе весь вечер будет испорчен… Но нет — сегодня повезло — и торт остался цел, и чайник уже вскипел. — Вот, набрал тут кое-что… — мурлычет Жилин, и на стол ставится ноша, судя по звуку, тяжеловатая, и полковник неспешно начинает ее распаковывать. — А ты, голубчик, всё молчишь-молчишь; мне вон телевизор про тебя всё-ё рассказал, — мужчина лукаво прищуривается в сторону Инженера. — Что телевизор мог рассказать? — сразу насторожился Инженер, наливая чай по кружкам, — Вроде ничего не было… Только «Слезы сентября» крутили весь день. Странно, кстати, всё-таки не осень уже… Но там тааакие перипетии — даже любовный шестиугольник есть, ага! Так что телевизор обо мне говорил? — невпопад интересуется Инженер, присаживаясь за стол. — Ты чай пей, а то наверняка замёрз, на улице-то холодно… На столе тем временем тарелка наполняется фруктами и отправляется под кран. — А то, что ты воот на столечко, — Жилин соединяет указательный и большой пальцы, — от профессора. Все опыты твои, вот эти, с мышами, крутили, ага… А ты — «Слезы сентября», что в них такого, — Жилин разводит руками, забавно хмурясь, — своих, что ли, мелодрам не хватает, — усмехается беззлобно. — Вон, тебе и позвонят, наверное, уже скоро, на премию пойдешь. По этому поводу, собст-на, и вот что, — с этими словами Жилин ставит в центр стола хорошее шампанское, в темном глянцевом стекле и позолоченными завитушными надписями. Инженер рассеянно переводит взгляд с бутылки на фрукты и обратно. Да нет, не может быть такого! Он-то молодец, конечно, но к премии? И профессором быть? Вот это подарок к новому году… Такой ценный такой желанный… а может, это просто шутка? Злая, недобрая шутка? Да нет, не может Жилин так шутить. Он слишком хороший для этого. — От профессора? — удивлённо хлопает глазами Инженер. — Да быть не может такого… Да ты шутишь. Ну, шутишь же? Полковник поворачивается к Инженеру, который постепенно впитывает эту удивительную информацию, и похлопывает его по плечу, уверенно заглядывая в глаза. Ученый понимает каким-то шестым чувством — не шутит. И так сразу хорошо на душе, весело… Хочется плясать и веселиться. Праздновать, одним словом. — Такие хорошие новости… — Инженер опускает глаза — А я, балда, все пропустил, мелодрамы свои смотрел… Жилин снова оборачивается к мойке, засучивает рукава дымно-голубой форменной рубашки и подставляет под воду руки, местами покрытые старыми шрамами, конечно, с работы. — «Слезы сентября» когда-нибудь закончатся — вот это шутка, настоящая, а я с тобой не шутил, не-ет, — полковник медленно качает головой. Хороший человек хорош во всем. Когда-то Инженер выбрал своим путь науки — и совершенно точно не ошибся, такое призвание ему дано не иначе, как свыше. «Ты моя гордость,» — хочет сойти с губ, но Жилин намеренно молчит, мысленно начинает обратный отсчет до того, как Инженера накроет лавина осознания и полковник услышит его восторги. Четыре, три, два… Не шутка… Это не шутка! — бьётся загнанной птицей в сознании. Так это же хорошо, это же отлично! Если премия будет, то можно куда-то уехать, даже не смотря на то что, зима сейчас… А морю… Или в Сочи — там сейчас хорошо, говорят. Взять бы полковника с собой — во-первых, ему тоже нужно отдохнуть, а во-вторых… Ну как же без него? Куда же теперь Инженер без него? А потом, через секунду времени, до Инженера доходит, что он просто замер, как какая-то фигура. — Это… это же отлично! — захлёбывается восторгом, точно ребенок. — Это же премия будет… Это же поехать куда-то можно! А можно и не ехать, можно просто провести время… ну, может, вдвоем… К концу фразы весь запал Инженера пропадает — только и может сидеть и глазами большими хлопать. И радость на лице — неподдельная, как будто ребенок получил долгожданный подарок на новый год. Плечи Жилина подрагивают в беззвучном смешке. Он спиной чувствует, как сияет и искрится без пяти минут профессор. Именно это и нравится полковнику в нем: минул не один десяток лет, а эти большие золотисто-карие глаза все еще с таким детским трепетом и любопытством изучают огромный-огромный мир. Мир, который открывается перед обоими мужчинами теперь, с этой фантастической наградой. Они могут только догадываться, где окажутся уже скоро. Пока Катамарановск будет утопать в сугробах и бледных лучах фонарей, уставшие, но довольные лица будет ласкать свежий солоноватый ветерок, хозяин солнечного города Сочи. Ах-х… Теплая вода обволакивает руки, но вот Жилин закрывает кран. Тарелка с мандаринами и виноградом глухо стукается о стол. Полковник оборачивается и встречает Инженера умиротворенной улыбкой и таким спокойным-спокойным, уверенным кофейным взглядом. — Да ты ж моя гордость, ученый, — протягивает каждое слово Жилин. — Вот и я, наконец, отпуск увижу, не железный же совсем. Погреемся с тобой, полетаем. Его руки накрывает полотенце, и мужчина умело зацепляет за горлышко шампанское. Мышцы видимо напрягаются на несколько секунд — и в разговоры вмешивается глухой хлопок: старт чарующему вечеру дан. Инженер понимает, что вот прямо сейчас начнется настоящий праздник, в хорошей компании, под хороший алкоголь. Вот и налит первый бокал, пузырьки весело искрятся, будто бы намекая, что пора уже пригубить, почувствовать пьянящий вкус. Инженер, едва ли не впервые за долгое время, чувствует абсолютное спокойствие и пустоту вместо вечно надоедающих мыслей. С полковником было хорошо. Очень-очень комфортно и так тепло на душе, что ли? Жилин открывает рот, чтобы сказать первый тост, собственно, о виновнике торжества, но быстро его закрывает и на какую-то секунду перестает дышать. Не хочет перебивать Инженера. Первый тост за ним, всё-таки он же премию должен получить. — Спасибо, — да, это правильное слово. И пусть Жилин смотрит немного удивлённо, но так нужно, — за то, что помогаешь, за то, что позволил пожить у тебя, за то, что бережешь. За Вас, полковник Жилин! И выпивает быстро, почти что залпом, немного морщась. Кислое послевкусие требует закусить, и мужчина протягивает руку к винограду, отправляя виноградину в рот. Вкусный, сладкий. И где Жилин умудрился найти такой, да ещё и посреди зимы? Совсем волшебник… Персональный волшебник для Инженера. Тот мечтательно улыбается, наблюдая за полковником, который только смакует этот первый бокал. И так хорошо в голове, шумит шампанское, хочется любить весь мир и всех существ на планете. Но Жилина — особенно… Густые брови слегка ползут вверх, когда Инженер вместо тоста произносит слова благодарности самому полковнику. Уже с первым «спасибо» тот опускает взгляд и волнительно бегает по углам кухоньки, рубашке Инженера, поднимаются к его лицу, и тогда губы Жилина трогает застенчивая улыбка. Да, все, что сказал ученый: «помогаешь, позволил пожить, бережёшь» — все это правда относится к полковнику, тот и не смеет возразить, а только поднятого бокала да свою персону не ожидал. Мелочь, конечно, кому может показаться, но Жилин воспринимает буквально каждое доброе слово почти как предложение руки и сердца, не меньше. Может, потому что мало было таких слов вообще, а сейчас, с появлением Инженера, только и успевай греться под этим светом, каждый раз краснея. Молчит. Кисло-сладкий вкус покалывает язык, прохладной волной омывает горло и проливает ниже, уже словно горючая жидкость. Полковник пьет медленно, не пропуская ни капли, смешно щурясь от игривой кислинки. Хорошее шампанское, не прогадал. На какие-то мгновения воцаряется тишина, и за окном становится слышно вьюгу. И скромная квартира вмиг чувствуется по-другому, уютным укрытием, нерушимой башней для двух любящих хозяев.       Кажется, выпит уже второй? Или третий бокал? Инженер, честно сказать, и не вспомнит, незачем их считать. Намного приятнее ощутить теплоту, раствориться в приятном голосе Жилина, который уже что-то рассказывает, но все слова как-то пролетают, ненадолго задерживаясь в голове. Как хорошо в такой компании — родной уже, за столько вечеров, проведенных здесь же, в старенькой квартире. Инженер переводит взгляд с заснеженного окна на самого полковника, наблюдая за его чертами лица. Красивый — как-то запоздало констатирует факт. Слишком красивый для полковника. И ресницы — длинные-длинные, и губы, наверное, чувственные… Мелькает желание прижаться ближе, рассмотреть каждую чёрточку, сфотографировать и навеки оставить в сердце. — А танцы? — невпопад спрашивает, прерывая Жилина — Мы с моими друзьями… Ну, с НИИ… всегда танцуем… И замолкает, смотря на полковника в оба глаза, наблюдая за сменой эмоций на его, обычно спокойном, лице. Это как кино, самое лучшее. И смотреть бы на него, постоянно. В гостиной мерцает свет. Только одна лампочка, и он приглушенный, такой мягкий и махровый, оттеняет краешек как всегда застенчивой улыбки полковника. Градус слегка расслабляет, обвивает руки и шею душным теплом, дотронься — и покажется, что у тебя температура, а это просто напиток сегодняшнего вечера, морок, который наводят эти дымно-янтарные глаза, спрятавшиеся за толстыми линзами очков, в которых отражается беспокойный экран телевизора. Там знакомые до мельчайших деталей, жестов и интонаций герои играют историю любви, удивительно сложившейся в чужом для мужчины городе… «Ирония судьбы». » — Вы же ищете предлог, чтобы остаться. — Ищу. Не нахожу. — А я не могу найти предлог, чтоб вас задержать…» — говорят родные голоса. Даа, больше такого не снять. Из года в год люди согреваются теплом этих картин, снова смеются над шутками, переживают и плачут вместе с героями, каждый раз как в первый. Жилин и Инженер любят присоединяться к этой новогодней традиции. И только сегодня у пузатого экрана покоится одна пустая бутылка из-под шампанского, а герои фильма остаются без внимания. Ведь настоящая «ирония судьбы» — здесь, в этих сморенных влюбленных глазах напротив, в расстегнутой первой пуговице на рубашке, чтобы свободнее дышалось, в бережно держащих друг друга руках, между которыми пульсирует тепло. Этот медленный танец теней видно за занавесками, в заснеженном окне. » — Разве может быть запрограммированное, ожидаемое, запланированное счастье?» — задумчиво обращается фильм. Встретились два одиночества и в ту же встречу позабыли свои имена. Они больше не утопают в тишине пустых квартир, не обходятся обществом четырех стен, не вздыхают, сами себе подавая газету, сами с собой прощаясь в зеркало, без потаенной радости. Они больше не «одиночества». Они есть друг у друга. Полковник с того мгновения так часто ощущает себя мальчишкой. Коллеги отмечают, что он и впрямь будто бы помолодел, а Жилин легко отмахивается, а сам прячет вспыхнувший румянец и сияние в некогда отстраненных, усталых глазах. Полковник заново учится жить с появлением Инженера. А ведь все началось с простого чувства долга. Жилин же дал слово защищать ученого всеми способами, и первым из них стал переезд Инженера прямо к нему, в его маленький мир. » — Но я же буду мелькать у тебя перед глазами! — Мелькай. Мне нравится…» Полковник задевает краем внимания этот эпизод фильма и тихонько посмеивается. Как точно… Хорошо. Как же хорошо просто кружиться в медленном танце вечером у экрана телевизора, мельком смотреть старый фильм, который можно назвать классикой. И просто наслаждаться атмосферой праздника. И ощущением присутствия полковника. Так хорошо держать его за руку, вдыхать запах одеколона, и растворяться, плавиться от приятного шума в голове. И «Ирония судьбы» на экране. Пусть все ее видели уже сотни раз, но до сих пор с замиранием сердца следят за судьбой героев. А у Инженера лёгкий румянец на скулах, когда мысли уходят далеко от этого фильма. Или это от выпитого шампанского? Но мысли предательски улетали от фильма, сосредотачивались на теплой руке. Провести бы пальцами, сжать покрепче, да и не отпускать. И проводит легонько по запястью, наблюдая за реакцией. Вот — глаза горят восторгом, губы приподняты в полуулыбке. Красивый — решает для себя Инженер и хочет навеки замереть, любуясь этой картинкой… » — Какая всё-таки гадость эта ваша заливная рыба!..» — проговаривают знакомые голоса, а Инженер усмехается, вспоминая первые вечера в квартире Жилина. Тогда он едва не сжёг шторы, когда пытался приготовить что-то… И как полковник буквально сорвался с работы, приехал… Долго осматривал Инженера, проговаривая, что «шторы и другие можно купить, а главное, что вы, голубчик, не пострадали». Уже тогда заботился, опекал. какой фильм сильный, сколько воспоминаний вызывает. " — Разве может быть запрограммированное, ожидаемое, запланированное счастье?» — еще повторяется эхом в мыслях ученого. Почти сразу все заметили, что Инженер изменился — стал спокойней, уверенней. Но было и плохое: когда мужчина полностью уходил в свои мысли, то мог и нечаянно смешать какие-то не те химикаты или размешивать эту смесь не ложечкой, а рукой… Был такой один случай, когда он сахар размешивал пальцем. Но это давно было, да. Нет, счастье всегда приходит внезапно, не стучась в дверь и не спрашивая разрешения. Оно просто держит тебя за руку темными вечерами, смотря вместе с тобой замысловатый новогодний фильм, вальсирует под звуки того же фильма и остаётся рядом, питая своей силой и спокойствием, согревает своей улыбкой… И танец продолжается, медленно и тягуче двигаются две фигуры, и только снег за окном может быть свидетелем их совместного счастья. Внимательный взгляд цвета терпкого кофе замечает все. Даже шампанское не в силах помешать ему цепляться за каждую мелкую морщинку, за каждую трещинку на губах, за каждый лучик радужки глаз. Жилин никогда не был особенным ценителем искусства, но Инженер для него и есть целое искусство. Искусство быть таким по-ребячески милым, что простой полковник милиции маленького городка буквально хотел чувствовать себя спасителем мира, не меньше. Просто закрывать это большеглазое чудо грудью от всех стрел. Жилин еще немного приближается к Инженеру, дотрагиваясь дыханием к его лицу. Музыка… со стороны экрана доносится легендарная «Снег над Ленинградом», которая будто бы погружает в сон. Сознание Жилина медленно обволакивает что-то свежее, прохладное, как ветер высоко-высоко над землей, и вот уже кажется, что пахнет праздником. Мужчина снова поддается тяжести собственных ресниц, его взгляд растворяется в полусумраке. Он вдруг ощущает себя таким молодым и легким, вдруг будто бы исчезают все шрамы на теле и душе. А в близорукой памяти распахивается окно и через него врывается ослепительное сияние. Так сияет чистое счастье… Танец постепенно начинает перерастать в что-то большее, чем просто движения. И пусть только сейчас заиграла музыка, такая приятная, новогодняя и светлая, Инженеру хочется застыть, смотреть в счастливые глаза Жилина. И сделать все, абсолютно всё возможное, чтобы эти глаза светились счастьем каждый день. Эти отблески счастья в прямом смысле слова согревали. И сознание Инженера затопляет огромное волна теплоты, как только он понимает, что эти глаза напротив светятся счастьем именно из-за него. Инженер как-то очень быстро привык к присутствию полковника в своей жизни — и теперь, кажется, совсем не представлял, как все это было до. Как можно было возвращаться в пустую квартиру, не готовить ужин на двоих, не видеть никогда таких чистых и влюбленных глаз. А сейчас хотелось, очень хотелось слушать тихую музыку и считать удары сердца Жилина. Один, два, три… Тянет тонким-тонким запахом одеколона, и вот уже сердце восторженно трепещет, наполняясь такой радостью, такой верой и такой любовью, от которых дыхание судорожно мечется в груди. Жилин припоминает самую первую встречу, слышит дыхание Инженера, его слова, произнесенные за первым бокалом шампанского вот этими искусанными губами, на которые сейчас пал взгляд полковника. » — Надо уметь сдерживать свои чувства. — Зачем? Не слишком ли часто мы в жизни сдерживаемся?» — слова героев «Иронии» слишком правильные. Музыка еще продолжает переливаться живым родником внутри. Лицо Жилина покрывается румянцем, он склоняется к Инженеру еще до того, что ощущает его взволнованное дыхание на коже, и смотрит ему в глаза так глубоко и так открыто, как не смотрел еще никогда. Он видит в них танцующие блики домашнего света, свое отражение и даже бесконечно прекрасный силуэт ангела у себя за спиной. В уголках глаз поблескивает роса. Инженер прикрывает веки… Телевизор ещё что-то говорит на фоне, но уже совсем ничего не слышно — громче всех слов только удары двоих сердец… Жилин подается еще чуть вперед и аккуратно, робко, чтобы не спугнуть, касается горячих губ Инженера своими. Поцелуй не становится неожиданностью, полковник ласков. Инженер со вкусом отвечает на этот нежный и долгий поцелуй. Полковник научил Инженера жить. А потом и сам научил летать. Их души словно бы обретают крылья, они так долго были сложенны за спинами, так сильно изранены и покрыты сажей или химическими ожогами, что теперь, впервые раскрывшись, они становятся прекрасными веерами и крепкими стенами для обоих сердец. Инженер прижимается ближе, обнимая полковника за шею, отвечая на поцелуй со всей присущей ему теплотой. И кажется, что ревущая за окном зима складывает все оружие к ногам влюбленных и сдается, затихает, смущенная этой картиной. Ведь настоящую любовь так редко встречают люди… Кончики пальцев дотрагиваются до порозовевшей кожи. В первый раз Жилин счастлив именно так, быть рядом с кем-то любимым сердцем. Его рука чуть дрожит, он нежно проводит по щеке и скользит чуть выше, уже зарываясь в темных, с проседью, прядях. Поцелуй разъединяется так медленно, и полковник чуть склоняет голову, касаясь лба Инженера своим. Глаза закрываются. Дыхание тяжелое, глубокое, сладкое… Улыбка. » — У меня такое ощущение, что за эту ночь мы прожили целую жизнь…» — осторожно доносится с экрана.