jk_kook [19:43]: Кто «она»?
Чонгук феерично мажет, упуская драгоценную возможность отвесить хэдшот самому скиловому игроку во вражеской команде. vante_30 [19:43]: А, это моя сводная сестра. Я вроде говорил про нее как-то.jk_kook [19:45]: Та, что уехала в Америку учиться в магистратуру еще до нашего с тобой знакомства?
vante_30 [19:45]: Ага, она вернулась неделю назад. Пиздец, лучше бы дальше в своих Штатах сидела. Чонгука одним выстрелом убивает вдова из команды противников, и, пока он сидит на респавне, в голове действительно всплывают воспоминания еще с первого курса — они с Тэхеном только начали более-менее близко общаться, найдя общие интересы, и тот как-то упомянул, что у него есть сводная сестра, с которой у них общий отец. И что та уехала в Америку после бакалавриата. Чонгук громко хмыкает, со злостью вылетая с респавна с целью нагнуть всех и вся, но его сразу же хэдшотят. Он ревет, начиная ненавидеть Тэхена, ибо обычно именно он следил за тем, чтобы его здоровье всегда было в порядке, а теперь вот — на последней катке не может с респавна вылезти, отвлеченный разговорами о чужих сестрах.jk_kook [19:49]: Может, зайдешь уже в овер?
vante_30 [19:49]: Не могу, мы все еще на Каннаме.jk_kook [19:51]: Вы там что, телок снимаете?! Я в тебе нуждаюсь больше, чем они!
Десятую катку Чонгук успешно просирает и получает кучу осуждения в личке, но оно, пожалуй, оправдано. Ведь его постоянно убивали у респавна, ибо он так не вовремя растерял всю концентрацию и свои навыки теневого ассасина, который умеет сливаться с интерьером. Тэхен так и не отвечает. Пропадает из катока на все выходные, чем конкретно нервирует. В понедельник Чонгук пиздит его поганой метлой в универе, на что получает лишь усталый взгляд и фразу «ненавижу женщин, они демоны». Может, и демоны, но это никак не объясняет то, что ты оставил друга в трудную минуту?! Чуть позже Чонгук узнает, что Юнджи, оказывается, работает помощником какого-то распиздатого музыкального продюсера в Америке, и ей нужно было сделать визит в несколько компаний здесь, в Корее. Он не особо впечатляется, слушая болтовню Тэхена, но все же ставит в голове галочку: музыка, значит. Неплохо. Но брата зачем таскать с собой? Пять лет что ли? — Боже, да девчонки же, — отмахивается Тэхен, — она говорит, что забыла корейский за то время, пока в Америке жила, и ей типа стремно одной. На самом же деле у меня такое чувство, что она только больше матов выучила. Чонгук видит Юнджи еще пару раз. Однажды она снова встречает Тэхена на выходе из кампуса, но не волочет куда-то в никуда, а пристраивается рядом к их палочкам твикс и молча курит, едва ли вслушиваясь в обсуждение предстоящей игры. Чонгук мало обращает на Юнджи внимания — только один раз бросает оценивающий взгляд на ее огромный свитшот и узкие джинсы с прорезями на коленях. Весь ее облик так и кричит: «Я не хочу выслуживаться перед вами, я просто хочу быть собой». Чонгук хмыкает, даже не замечая этого, невольно вспоминая всех девчонок, с которыми успел пообщаться за свои недолгие двадцать лет: короткие платья, юбки с принтами цветов, розовые кофточки с оголенными плечами, стильные пиджаки, яркая помада, модные прически. Все то, что нравится парням. Все то, на что они падки. А Юнджи — похуй. Она натягивает капюшон своей толстовки на голову и прикуривает вторую сигарету. Выглядит, как человек, который живет лишь для себя. Чонгуку — становится интересно. Он даже пытается заглянуть в чужие глаза, но не выходит — не потому, что Юнджи взгляд отводит, а потому, что ей — не интересно. Ей похуй — так же, как на чужое мнение, ведомое лишь стереотипами. В другой раз Чонгук сталкивает с ней на кухне в доме Тэхена, когда спускается вниз, чтобы взять из холодильника новую бутылку колы. Девушка мельком смотрит на него и продолжает свой путь, поудобнее перехватывая две пачки чипсов. На ней не то пижама, не то черт пойми что, но это что-то — огромное, совершенно безразмерное и безвкусное. Чонгук — провожает Юнджи взглядом, два раза мажа рукой мимо ручки холодильника. Накануне Хэллоуина Тэхен заваливается к нему домой, тряся необъятным пакетом, полным всякого пищевого мусора. Они этот мусор точат часа два — не меньше, — попутно играя в овер с двух ноутов одновременно. Межсеместровые тесты успешно сданы, и теперь можно расслабиться по полной. Чонгук думает вдруг, что до жути любит эту жизнь — если она вот такая. А что еще нужно? Друзья, что понимают, возможность двигаться к мечте, любимое хобби, вкусная еда и разговоры по душам. Охуительно же. — А сколько ей лет? — неожиданно спрашивает Чонгук. — Че? — отвлекается от своего ноута Тэхен. — А, ты про Юнджи что ли? Двадцать шесть. Она брала академ после бакалавриата. Короче, старая тетя, которая не знает, чего она хочет от жизни. — Разве не знает? — не соглашается Чонгук. — Это мы с тобой не знаем. — А ты чего спрашиваешь? — Тэхен, засунувший руку в пакет с чипсами, вдруг замирает, а после достает ее и крепко хватается пальцами за его щеку. — Только не говори мне, что она тебе понравилась, у-тю-тю. — Отъебись, — Чонгук вырывается с грозным видом, — мне просто интересно было. Мне не нравятся девчонки, которые делают вид, что они мужики, так что расслабься. — И правильно, — Тэхен возвращает руки на клавиатуру, — потому что это плохая идея. На Юнджи нельзя западать — она сожрет и даже не подавится. Чонгук эти слова пропускает мимо ушей, полностью погружаясь в игру и игнорируя тревожный звоночек, который не звенит, а говорит человеческим голосом, мол, тебя скоро сожрут, подтягивай штаны. Юнджи больше не встречает Тэхена возле кампуса — Чонгук даже начинает забывать про ее существование, пока однажды не становится свидетелем чужой ссоры, что происходила в катоке: Тэхен плюется, ругается, машет руками, выкрикивает неприличные слова и всячески привлекает к себе чужое внимание, а Чонгук — пытается его успокоить, спустя минуту оставляя эти бесполезные попытки. Сидит тихо, присосавшись к трубочке молочного коктейля, и молча слушает чужие стенания по поводу того, что кто-то совершенно не знает, что такое личные границы. Так всегда бывает с такими девчонками? Чонгук помнит, что его последняя девушка всегда много улыбалась и соглашалась со всем, что он говорил, шла за ним, куда бы он ни показал, была вся такая воздушная и мягкая. Чонгуку ведь такие и нравятся: женственные, хрупкие, с лучистым и теплым взглядом. И обязательно младше него. Юнджи — посылает Тэхена нахуй на английском и уходит в офф, оставив после себя целую ораву смайлов-какашек. Чонгук — ловит легкий сбой в системе, потому что едва может сдержать смех. За неделю до Рождества Тэхен начинает сбегать из универа раньше, чем Чонгук успевает поднять свой рюкзак. Он мысленно провожает в добрый путь свой рейтинг в овере и постепенно мирится с внезапным одиночеством — до тех пор, пока однажды Тэхен сам не зовет его поиграть, прямо в общем чате предлагая на днях завалиться к нему с ночевкой. Чат — смеется и отпускает сальные шутки. Чонгук собирает рюкзак: ноутбук, пара толстовок, учебник на всякий случай и обязательно зубная щетка. Он летит в сторону метро окрыленный, не чувствуя ног, и уже представляет, как в ближайшую неделю будет много играть, жрать вкусное и пить пиво в неположенное время. Дверь ему открывает не Тэхен. Чонгук растерянно замирает, отступая на шаг, когда видит перед собой Юнджи. Та щурится, словно что-то вспоминая. — А, ты одногруппник Тэхена. Проходи, — она сторонится. На ней — короткое черное платье, едва достающее до середины бедра. Оголенные плечи, подчеркнутая воротом тонкая шея, ботфорты на высоком каблуке. Чонгук случайно спотыкается о чужую обувь, составленную у выхода, и не может заставить себя перестать пялиться. То есть. Это что. Он привык к мешковатым толстовкам, а это — что? Отмена, срочно нажмите на «отменить». — Тэхен, слезай с унитаза уже! — орет Юнджи и встает перед зеркалом в прихожей. Чонгук наблюдает за тем, как она надевает серьги с длинными цепочками. Как она трогает их пальцами, довольно смотря на себя в зеркало. Как она поправляет прическу — карэ до плеч — и приседает, чтобы затянуть шнурки на обуви. Чонгук неловко отводит взгляд, когда чужая юбка от этого действия задирается. — Ты куда намылилась, Баба-Яга? — Тэхен съезжает задницей по перилам лестницы, ведущей со второго этажа. — Все тебе расскажи, — ухмыляется Юнджи и достает помаду. — Опять свиданка? — настаивает Тэхен. — Может, хватит уже? Оставь ты девчонок в покое. — Только после того, как они оставят в покое меня, — девушка причмокивает губами и смотрит на него, как на дурачка. — А ты продолжай играть дальше в свои игрушки. Наверное, тебе в пару только такой же долбоклюй и подойдет. А, так вот же, — Юнджи смотрит на Чонгука, — вот тебе, забирай, — она подхватывает джинсовую куртку и забрасывает ее за плечо, словно совершенно не боясь замерзнуть этим холодным декабрем. — Вали уже нахуй, — шипит Тэхен, а после хлопает за девушкой дверью так громко, что чуть не сносит косяк по пути. Чонгук — обомлело смотрит Юнджи вслед, потому что внутри него одно убило другое. Внутри него живет любовь к нежности и легкости, но затем вдруг приходит зависимость от наглости и сарказма, что тлеет на кончике едва зажженной сигареты. Он стягивает с себя куртку и медленно переводит взгляд на все еще злого Тэхена. — Даже не думай, — кажется, Чонгуку уже это говорили, — она тебя сожрет. — Я себя уже сам сожрал, — вырывается у него, а затолкнуть обратно — уже никак. — Ей мало интересны парни, — противно улыбается Тэхен, — так что можешь пострадать, я не против. Он цепляется за чужую брошенную фразу «оставь девчонок в покое» и невольно ежится. Чонгук вспоминает черное платье, красивые ноги, открытые плечи и красную помаду. И думает вдруг, что был бы не против сам стать девушкой — лишь бы его наконец заметили. Если по-другому никак. Именно так, накануне Рождества, Чонгук узнает, что Юнджи нравятся девушки. Что ее не интересуют парни, какими бы они ни были. Исключения бывают, но Чонгук знает наверняка, что он не входит в их число. Потому что он — это он, и он никак не может нравиться девчонкам, что любят чувствовать себя иначе, чем они бы ощущали себя вместе с парнем. В феврале Чонгук ловит себя на том, что заходит в овер все реже и реже. Но куда чаще пишет Тэхену и спрашивает, где он. Знает, что тот с Юнджи, и они шманяются по Каннаму. Знает, что Тэхен занят и вообще-то проводит время с сестрой. Знает, но ничего не может с собой поделать — слишком сильно хочется дать знать о своем присутствии. Юнджи так и не запоминает его имя. Лишь однажды, поздним мартом, когда он приходит к Тэхену, чтобы доделать лабораторную, она впервые улыбается ему и называет по имени, пропуская в дом. Чонгук старается казаться равнодушным, хочет быть похуистом, но все равно наблюдает за тем, как она застегивает свою кофту до самого горла и садится на пол, чтобы завязать кеды, после выпрямляясь и щелкая зажигалкой zippo, словно по привычке. Это так страшно — осознавать вдруг, что тебя в другом человеке привлекает не одежда и ее кричащие намеки, а именно сам человек, который, блять, может быть каким угодно. Чонгук проталкивает свой собственный взгляд обратно в себя и куда поглубже, чтобы не дай бог заметили, и поднимается по лестнице наверх в комнату Тэхена. Ближе к лету он все чаще видит, как Юнджи надевает юбки. Они короткие, максимально просто, а он — не может не пялиться на них. Юнджи обычно носит черную мешковатую одежду, но иногда становится самой настоящей леди — и в эти моменты у Чонгука отрубает мозг. Он каждый раз таращится на ее ноги, после получая по ушам от Тэхена, который слишком устал стоять на месте и смотреть на чужие воздыхания. В середине июня, едва сдав межсеместровые экзамены, Чонгук остается у Тэхена с ночевкой. Ужинает вместе с его семьей, радуясь этой возможности — чересчур хорошо хорошо знает как отца, так и мать Тэхена. Ему так приятно от осознания, что он в чужой семье, как родной, что не сразу понимает, что Юнджи на этом ужине нет. Она просто исчезла словно за миллион лет до. Он просыпается от жажды — выбирается из-под пледа, в котором уснул, обернувшись в три раза, и начинает медленно пробираться на первый этаж. Кругом — тишина. Все спят. Храп Тэхена слышно даже издалека. Чонгук тихо смеется себе под нос и быстро сбегает вниз по лестнице. Вода на вкус — обычная, а вот голова болит и очень даже непривычно, хотя накануне он выпил только одну бутылку соджу, проклиная своих тиммейтов. Чонгук замирает возле гостиной, когда видит за широкими окнами чужой силуэт. Запоздало-пьяно думает, что это проснулся Тэхен. И делает ошибку. — Вали спать, — роняет он, выходя на террасу. Юнджи стряхивает пепел и поднимает на него рассеянный взгляд. — Не фамильярничай, мелочь. На ней — безразмерная серая толстовка и такие же безразмерные штаны. В руке — наполовину скуренная сигарета. А губы — губы искажены в усмешке, такие яркие, но такие неправильные, ибо красные мазки помады выходят за их контур. Чонгук хочет уйти, но почему-то встает рядом и пучит глаза, хуея с самого себя. — Что, не вышло? — спрашивает он, отпуская и свою стеснительность, и свою замкнутость. Юнджи приподнимает брови, перехватывая сигарету другой рукой. — Смотря, что ты имеешь в виду. — Других девчонок, конечно же, — улыбается Чонгук — пакостно так и противно. Он даже наклоняется в сторону Юнджи, но сразу же отстраняется, понимая, что этим может сделать только хуже. Чонгуку в девушках всегда нравилась женственность. Ему нравились платья, короткие шорты и стройные ноги. Ему нравились длинные волосы, тонкие запястья и длинные ресницы. И он всегда обходил стороной девчонок, что не стремились быть, как большинство. Он избегал девушек, которые не хотели нравиться другим. Которые просто жили для себя, посылая нахуй тех, кто диктовал им правила: будь красивой, ешь мало, не кури, не пей и много улыбайся. Юнджи достает из пачки предпоследнюю сигарету и щелкает своей зажигалкой zippo. У Чонгука вместе с этим звуком что-то отмирает внутри. Он садится на пол террасы и свешивает вниз ноги. Оторопело понимает, что — все. — Детям уже давно пора спать, — Юнджи курит и болтает ногой, задевая высокую траву в саду. — Мне двадцать, — мрачно отзывается Чонгук, — я уже давно не ребенок. — Уверен? — Юнджи затягивается сигаретой — несколько раз и со вкусом, — а затем щелчком пальцев выбрасывает ее. — Уверен, что уже взрослый и можешь поступать, как взрослый? — Да, — Чонгук хоть и сглатывает шумно, но хочет казаться непоколебимой скалой. Девушка сдвигается вбок, все еще теряясь босыми ногами в высокой траве у веранды, а затем прижимается всем туловищем к Чонгуку, заставляя того вздрогнуть. Он приподнимает руки в тот самый момент, когда чужие ступни ложатся на его колени. И они — двигаются дальше. Чонгук задерживает дыхание, когда Юнджи обхватывает его ногами и забирается поверх. Упирается коленями в деревянный пол террасы, не садясь на его целиком — держится на расстоянии, — и опускает взгляд. Чонгук — проглатывает очередной вздох. — И как тебе? — Юнджи усмехается, смотря на него сверху вниз. — А тебе? — Чонгук жует невысказанные слова и никак не может найти новые. — Не мое, — честно отвечает девушка и хочет соскользнуть вбок, но он удерживает ее обеими руками. Смотрит так, словно еще секунда и — пожар. Юнджи щурится, отказываясь окончательно сдаваться, но Чонгука вдруг кроет до того наповал, что он забывает о том, что находится в чужом доме. Он тянется вперед, и у него лишь один вопрос, который так выедал его изнутри: — Только девушки? — Да, — Юнджи улыбается, но ее улыбка быстро становится какой-то странной, неприятной, — до тех пор, пока я сама не захочу. — Чего не захочешь? Ответа не следует — Юнджи наклоняется и прижимается своими губами к его. Чонгук на мгновение хочет отстраниться, но спустя секунду в нем оживает дурак, что хотел быть первым везде и во всем. Он целует в ответ, но, если честно, понятия не имеет, как это нужно делать так, чтобы понравилось такой девушке, как Юнджи. Она — смеется в поцелуй и легонько шлепает его по затылку, когда он слишком сильно заваливается вперед. — Купи зажигалку, — говорят ему, — потому что ее у тебя будут часто просить. — Без проблем, — соглашается Чонгук. Тэхен говорил, что Юнджи нравятся девушки. Он говорил, что она Чонгуку никогда не подойдет: из-за возраста, мировоззрения, разных взглядов. Из-за души, что никогда не войдет в синхрон с чужой. Тэхен много чего говорил, скорее защищая самого Чонгука, чем свою сестру, но теперь какая разница. Юнджи присаживается в коридоре, чтобы завязать кеды. Чонгук — стоит рядом и думает, что, блять, какие там платья, цветы и юбки по самые трусы. Женственность и прочее дерьмо. Какого хуя? Юнджи выпрямляется, накидывает на голову капюшон своей мешковатой толстовки и затягивает его чуть ли не до предела. Довольно глядит на него, и ее кофта — прячет половину ее лица. Чонгук — бесконечно влюблен.