Неудачница

Ей всегда хотелось быть достойной. Достаточно умной, достаточно яркой, достаточно сильной. И она всегда чувствовала, что не дотягивает. Чего-то упорно не хватало, и каждый успех казался чем-то исключительным… исключительным, а главное — незаслуженным. Подарком, полученным по ошибке, подаренным кем-то, кто ждёт от неё гораздо большего, чем то, на что она в действительности способна. Аверина, эта глупая бледная моль, в очередной раз выкрутилась… Девчонка рвётся доказать миру, что чего-то стоит, и — вот странно — у неё получается. Почему? Ты неудачница, Кира. Феликса, в отличие от неё, не волнуют поражения; если затея проваливается, он просто смеётся и переходит к плану Б. Может, поэтому его Агнесса почти не наказывает. У Марго в глазах сквозит вековая тоска, от которой порой хочется выпрыгнуть прямо из окна их высотки, игнорируя наличие крыльев. Но все — и сама Кира, и Феликс, и даже Агнесса, — все они знают о том, насколько Марго сильная. Она была настоящим ангелом. А Кире всего-навсего были к лицу белые крылья. Она чуть придвигает к себе зеркало — и почти сразу отшатывается: слишком больно смотреть. Зеркало не лжёт, показывая ей заплаканную, обиженную на весь мир никчёмную тварь. Оно словно тоже издевается над ней, говоря: вспомни, какой ты была когда-то… И вспоминает ведь, зная, что собственноручно открывает ворота для новой порции боли — гораздо более сильной, чем любит причинять Агнесса. Кира бессмертна, но совершенно не может терпеть физические страдания — именно поэтому место куклы для битья в этом доме давно и прочно закреплено за ней. Она помнит… Прохладный подоконник, блюдо с персиками, которые она слишком любит, чтобы беспокоиться о том, что от их сока пальцы моментально станут липкими. Сборник стихов на коленях — и почему всем ангелам так нравятся стихи? Тошнотворно же, разве нет? — и взгляд вверх, где пологие ветви с нежно-зелёными листьями тянутся к ней будто из самого неба, а пробивающиеся через них солнечные лучи ласково греют кожу. Ива — интересное дерево: гнётся, но не ломается. Не то что она. Она помнит. Глупое веселье, своё восхищённое лицо, восторженные круги перед зеркалом в любимом белом сарафане — она ангел, невероятно! Жаль, что никому не расскажешь. Глаза сияют так ярко, а в груди беззаботная радость лопается озорными лимонадными пузырьками, искрится, как свежий снег под морозным солнцем. Она вся — искрится, свет так и льётся из неё. Впору сахарной пудрой кашлять от этой картинки. И… первое проваленное задание. Не первое из проваленных, а самое первое. Мальчик, которого она должна была спасти, но не успела. Кто, кроме неё, мог проиграть, даже не включившись в игру? Это воспоминание она гонит, потому что распростёртое на дороге тело и лужица крови, медленно растекающаяся из-под детской головы, — уже чересчур. Слишком сильная боль, чтобы забыть её, вытравить новыми ощущениями, новой болью, и своей, и чужой. О да, ей нравится причинять боль, нравится карать — но нужда наказывать саму себя не уходит и спустя двадцать, пятьдесят, сто лет, всё так же хищно усмехаясь с её левого плеча. Она помнит абсолютно всё, но, видимо, никогда не сможет понять, в чём был смысл. На все вопросы, которые у неё когда-либо были, ей гарантирован лишь один ответ. — Ты неудачница, Кира.