Mesmerized

На ней было шелковое красное кимоно. Такое же, как закат, разливавшийся за ее спиной. Вход в чайный домик очень низкий – это специально, чтобы входящий сюда отвесил низкий поклон, не смотря на то, кто ты по статусу. А еще, чтобы ты точно оставил оружие снаружи. Самурай не сможет войти в чайный домик с оружием. И поэтому Синдзиро оставил револьвер 38-го калибра на входе. Они молчали, и в этом молчании можно было расслышать, как тектонические плиты с рокотом бьются об друга, как галактики цепляются друг за друга, путаясь в туманностях, и расцепляются с оглушительным перезвоном, а еще как толчется чай в ступке в мягких руках Саэко. Она залила получившуюся кашицу кипятком – по боку черного пузатого чайника проскакал розовый солнечный зайчик. Такой же розовый, как глаза Синдзиро. Чай получился ярко-зеленый, как васаби, пенистый, как кофе и очень густой. На языке еще не прошел приторно-сладкий, вязкий вкус рисовых пирожков. Кажется, Саэко называла их смешным словом «Мотигаси» или как-то так, еще когда они поднимались в гору, к чайному садику. Синдзиро тогда еще жаловался, что лакированные черноносые штиблеты натерли ему ноги, а Саэко лишь пожала плечами и сказала: «Я предупреждала тебя насчет обуви». Синдзиро бы с удовольствием съел еще этих штук, но во всем важна умеренность. Это закон вещей здесь. А, кроме того, сладости не должны насыщать, они должны настраивать и подготавливать к тому, ради чего они собрались. В уединении, над лоном моря и под покрывалом плавно темнеющего неба. Он принял из ее руки чашку с чаем, тяван, и зашипел сквозь зубы – керамика обожгла пальцы. Саэко сурово посмотрела на него единственным глазом, таким же красным, как кимоно, как ленты в ее волосах и как солнце за ее спиной. Синдзиро, извиняясь за излишний шум, вжал голову в плечи. Он положил тяван в левую руку, накрытую платком, и сделал первый, маленький глоток. Чай был на вкус тягучий, густой и горький. Горячая жидкость заставляла мелкие ранки во рту неприятно пощипывать и обволакивала горло, но все же, в этот момент Синдзиро ощутил странное успокоение. Как будто с его плеч свалилась огромная скала, а на этой скале, вдобавок ко всему, располагались поросшие бурьяном руины белокаменной крепости. Он повернул тяван три раза против часовой стрелки, считая про себя повороты: раз, два, три. А потом выпил все до дна за три глубоких глотка. Раз, два, три. Они поклонились друг другу под воркование моря и шум ветра в листьях. ― Ну, как? – спросила Саэко, наклонив голову, когда они перешли к легкому чаю. Она щурилась, как лисица, в ее удивительно низком, для молодой девушки, голосе прозвучали тягучие карамельные нотки. Синдзиро не понимал, какого ответа она ждала. ― Очень сложно описать то, что я испытал… Это было странно, но, говоря откровенно, я почувствовал некоторое облегчение. Он задумчиво запустил свои длинные пальцы в волосы. А она выглядела удовлетворенной этим ответом. ― Славно. — Какой закат нынче... – слегка растерянно сказал он. — Красный, как очищающее пламя? – с насмешкой спросила она. ― Скорее, как кровь. Но не венозная, что медленно стекает по руке, а артериальная. ― Фонтан, бьющий из горла. Я поняла. Смоляные кудри спадали ей на прикрытое марлевой повязкой отсутствие глаза, когда она наклонялась, чтобы налить еще чаю. ― Можно я?.. – тихо спросил Синдзиро. ― Что? Он осторожно, кончиками пальцев убрал волосы ей за ухо. Она инстинктивно дернулась и раздраженно поджала губы. По ее щекам пробежал румянец, и его невозможно было не заметить даже в багровых закатных огнях. ― Я, вообще-то, не давала тебе разрешения. ― Прошу прощения, просто я… − он начал оправдываться после паузы, сам, собственно говоря, не понимая, что именно он. Это было глупо с его стороны, особенно если учитывать, каким хрупки и шатким было их перемирие. Саэко шумно вздохнула. ― Следи за собой, − сказала она, но это прозвучало на удивление отходчиво. Синдзиро почувствовал облегчение второй раз за вечер. — Не знаю, знал ты это или нет, но есть такая вещь как Риндзитяною. Синдзиро, конечно же, не знал. Несмотря на японские корни по линии отца, он был европейцем до мозга кости, догматичным англосаксом-завоевателем. И отнюдь не с манерами джентельмена. Он убрал от лица чашку и поднял на нее заинтересованные глаза. Его треугольные очки с розовыми стеклами лежали, сложенные, рядом с ним и ему приходилось близоруко щуриться. ― Это ритуальное чаепитие. Их проводили, готовясь к переломным моментам. Например, перед битвой… Или перед суицидом, − добавила она после драматичной паузы. — Ого! С ума сойти... А перед свадьбой? — Само собой. Под ними шумело море, а над крышей над их головой начинали выступать первые звезды. Они говорили обо всем на свете… Кроме Кавельеров и всего, что было с этим связано.