Разгляди во мне сначала предателя, Зарисуй мою ложь на холсте, Под запрет ставь любые объятия, Не шепчи за меня в полутьме. Отыщи сто ножей в моей правой, Защити себя всю — хороша! Тебе знать совершенно не надо, Что я с детства — мальчишка-левша.
— Ни за что! Ты не отправишься на задание с ним, Гермиона, — возмущение и гнев Рона можно было резать ножом в эту самую секунду, — никакой операции с ним на пару! Это было предсказуемо, очень громко и чертовски раздражающе. Аврорат после условно досрочного освобождения и слепленного из дерьма и палок оправдательного вердикта принял меня с самыми искренними объятиями: удушающими, как недоверие Золотого мальчика, и потными, как вечно недовольный бубнёж его рыжего «плюс один». Более-менее за весь прошедший год с мёртвой точки сдвинулись лишь отношения с характерной ведьмой уж очень сильной закалки: Грейнджер уже давно не принимает даже пассивно-агрессивного участия в поливании меня приевшейся грязью, но всё так же стабильно предпочитает не вставать со мной спина к спине на заданиях, что уже не единожды вышло нам боком, но обходилось, к счастью, малой кровью — нисколько не удивительно, что именно моей. По правде говоря, даже интересно: сколько еще режущих и связывающих я должен словить по её неимоверной гриффиндорской тупости? Я — классический сторонник самой классической классики, поэтому с целомудренной гримасой отвращения перевожу яростный поток Уизли в сторону реального виновника всей Санта-Барбары: — Ты можешь в любую секунду оспорить Личный приказ Кингсли Лично с ним, рыжий, — и в ту же секунду багровый шарик стремительно сдувается: ведь эта собачка всё ещё не научилась лаять на тех, кто постарше, даже если они и дают ей под зад — удивительная гриффиндорская смелость! Благоразумие Поттера делает видимые успехи: в стёклах старомодных очков нарисовалось смирение и немое обращение к главной героине нашей низкосортной комедии: — Гермиона, — на самом деле, из уст героя эта фраза всё чаще звучит как затёртая до дыр формальность. Видимо, счастливый отец двоих детей перешагнул ступень школьных забот о всех и каждом, уверившись, наконец, в неуязвимости подружки: вдруг чёртова везучесть передаётся воздушно-капельным путём? Невозмутимо перевожу взгляд на волшебницу, в ту же секунду попадая под прицел карамельных глаз: маленькая мисс сканирует меня, оживлённо бегая по лицу, оставляя настолько явные следы своего любопытства, что хочется в ту же секунду стереть их руками. Но в этой жизни правило «наоборот» без моего же ведома становится кредом: под проницательными глазами Гермионы я лишь расправляю и так держащие идеальную осанку плечи и отвечаю ей взглядом равнозначной откровенной заинтересованности. — Всё нормально, ребята. — Железная леди говорит это настолько пресным тоном, что я почти верю в её бумажную сухость, — Приказы начальства не обсуждаются, — она кривит улыбку, и, очевидно, только мои «бессовестные» глаза видят, насколько она на самом деле растеряна. Железной леди всё ещё нужна парочка уроков профессионального притворства. Как жаль, что Малфои не занимаются благотворительностью. Мне остаётся только кривая усмешка и небрежное движение плеч — последний акт нашего сценария, где моих реплик больше не предусмотрено. Бархатный занавес закрывается, и за кулисами начинается совсем другая история: встречайте трилогию без хэппи-энда о том, как Гермиона Грейнджер стала единственно желанной женщиной в моей жизни. Оправдательный вердикт в зале суда оказался слишком дорогостоящим удовольствием: помощь в поимке былых «соратников», ставшие родными косые взгляд и не шепот, а громкий мат прямо в глаза — к этой цене я оказался готов, и даже моральные силы работали на все десять. Отвратительной неожиданностью стал подарок от приближенных павшего Лорда: разве не прелестной возможностью отомстить становится предатель и злополучная грязнокровка, с первых операций работающие в паре? Записки с угрозами осыпались пеплом после "Инсендио" сквозь плотно сжатые зубы, а убогий сквер на окраине Лондона стал ночным прибежищем оправданного убийцы: именно оттуда было максимально приемлемо во всей этой ситуации следить за окнами Грейнджер, не страшась словить проклятие от неё же, а хуже того — рассказать, что Золотая девочка всё ещё на мушке у ПСов. Безалаберно пропущенное занятие по чарам невидимости добросовестно отработано сотнями наложенных дезиллюминационных, когда в выученных наизусть окнах в разгар ночи зажигался свет: только мне одному известно, насколько милой выглядит вечно хмурая Грейнджер в полночь на крохотной кухне со стаканом прохладной воды. И теперь у нас стокгольмский синдром наизнанку: как ещё объяснить свою потребность в женщине, которой я могу предложить лишь неприятности? И разве это не ирония судьбы: не доверять тыл человеку, который и так всегда за твоей спиной, Гермиона?Давай сердце укроем в ехидство, На глаза — настороженный взгляд Я же знаю, ты — дочь любопытства, А глаза твои вечно горят. Закрывай от меня свои двери, Защищай миллиметры души: Я хочу от тебя лишь Доверия, Твой миллион испытаний — гроши.
— Протего! — зазубренный луч Круциатуса рассыпается сотней искр о появившийся вовремя щит. Что-что, а реакция у Грейнджер — подарок судьбы. — Буду должен, — собственный голос немного хрипит из-за сбившегося дыхания, но Гермиона легко улавливает суть, двигаясь наперерез очередному бедолаге, возомнившему себя Богом и карателем. — Не расплатишься, — уверенно хмыкает ведьма, ни на секунду не теряя профессиональной сосредоточенности. Ох, дорогая, подвиги не принято считать, но ты даже не представляешь, как много мне задолжала. Эта мысль заставляет меня хмыкнуть, хоть немного приподнимая поганое настроение: кто сказал, что нельзя ловить банду преступников в хорошем расположении духа? Выброс дофамина уходит так же стремительно, как и появился: становится совсем не смешно, когда наш не золотой дуэт замыкают в кольцо, а особо выдающийся представитель оборотной стороны закона начинает накладывать антиаппарационное. Грейнджер тоже быстро вникает в неожиданную смену позиций: пассы палочкой становятся нервными, менее точными, а взгляд карих глаз всё чаще приковывается к волшебнику, накладывающему барьер, из-за чего приходится перетянуть инициативу на себя, пока ведьму не зацепило шальное проклятие. Краем уха слышу, как волшебница за моей спиной уверенно шепчет контрзаклятие. — Малфой! — голос у Гермионы нервный, и это в очередной раз заставляет напрячься. — Прости мои манеры, Грейнджер, но повернуться я сейчас не могу, — ехидство ненадолго выручает, создавая иллюзию наших обыденных отношений: как будто мы сейчас не в западне. — Аппарируй, идиот, — кареглазая шипит, и боковым зрением я вижу, как, сцепив зубы, она изо всех сил старается удержать созданную в куполе брешь буквально в метре от меня, — живо, Малфой, вызовешь подмогу, я больше не могу! И, честно говоря, ещё пару лет назад я бы стремительно набросил на себя защитное и быстро, но, непременно, аристократично убрался с поля боя в свой безвкусный, но безопасный кабинет. Возможно, по дороге бы даже обмолвился очкастому, что его подружку убивают. Это действительно было бы классным решением, но, чёрт возьми, годы явно не идут мне на пользу: — Пошевелись сама, Грейнджер, и сможешь расцепить свои бобровые зубы: тащи подручных щенков сюда, можно даже снять намордники, — Сектумсемпра пролетает в холостую в сантиметрах от моей голени, а отличница злобно сверкает на меня глазами. — Придурок, — это последнее, что я слышу перед тем, как она закрывает с трудом созданную в куполе брешь. Гриффиндорская тупость и упрямство этой ведьмы подталкивают её занять заученную оборонительную стойку, прижавшись ко мне спиной настолько сильно, что со стороны мы кажемся сиамскими близнецами. Когда я мечтал о её доверии, забыл упомянуть, что оно должно проявиться в менее опасной ситуации.А когда ты растаешь, проснёшься; Когда снимешь кольчугу-броню; Когда мне во весь рот улыбнёшься; Перестанешь быть воином в бою; Когда станешь уверена в правде; Когда снимешь молчания печать — И закончится век косых взглядов, И захочешь со мною мечтать.
Будучи ловцом слизеринской квиддичной команды, я занимал и ещё более выигрышный трофей среди всех своих сверстников: Драко Малфой никогда ничего не ломал. Мерлин и Моргана, но с костеростом я был знаком только в теории, оградившись от неприятной практики. Вылезти из сегодняшней передряги живым было подарком, вырванным кровью, потом, грейнджеровскими мозгами и моей рукой: именно в этот отвратительный день незримая корона изысканного и невредимого принца превратилась в пыль. В жестоком бою пострадали левая рука и мои вкусовые рецепторы: костерост оказался дрянью похлеще, чем казался в книжных описаниях. Второй час кряду я слушаю восхищенные поздравления с успешно завершённой операцией и скупые подбадривания, что на ближайшие три дня я лишился "хотя бы не ведущей руки, а всего лишь левой". Всё, что мне остаётся в этом ущербном меню, — с незаметной фальшью кивать и соглашаться, принимая эти дешёвые словесные аплодисменты: за прошедшее время никто не заметил, что я чёртов левша и именно сейчас моей беспомощностью можно ломать стены: курс "амбидекстер" не входит в программу представителей голубых кровей. Грейнджер врывается в кабинет с ноги, так стремительно толкая дверь, что парочка бумаг, жалобно шелестя, летят ей под ноги. Волшебная палочка держит буйные кудри в изощрённом подобии пучка, а сама гриффиндорка нагружена горкой коробочек, над которыми клубится пар. Аромат горячей пищи моментально вынуждает желудок на ответное приветствие: сегодня был день рекордов, и мне впервые пришлось прятать за кашлем вопли собственной физиологии — чёртова девчонка не может поесть в общей столовой? — Чем обязан, безбашенная? — эпитет прочно прицепился к этой своенравной госпоже, которая, не моргнув глазом, бросилась в пекло сегодняшней бойни, собственноручно уничтожив свой шанс на безопасный исход. — Жизненно необходимым приёмом пищи, — гриффиндорка ловко уселась в свободное кресло на колёсиках, уверенно двигаясь в моём направлении, заставляя тихонько завывать потрёпанный ламинат, — время обедать, Малфой. К этому повороту событий меня не подготовил ни Тёмный Лорд, ни дементоры, ни чёртов костерост. Попытаться поесть сейчас правой рукой — тождественно бесплатному унижению, которое можно дарить вместе с мороженым на входе в цирк. Осложняет ситуацию и присутствие волшебницы: почему-то впервые вместе пообедать она решила именно тогда, когда я восхитительно недееспособен. Хренов день рекордов! — Грейнджер, я сыт, — ещё никогда ложь не срывалась с моего языка настолько вежливым тоном — дурное влияние зависимости от шатенки во всей его красе. — Малфой, ты левша, — взглядом зазнайки она без стеснения проходится по указанной части тела, — Переставай выпендриваться и открывай рот. Челюсть стремительно поползла вниз: не от голода, от удивления: — Издеваешься? Изящно выгнутая бровь, волевой взгляд и наклонённый в мою сторону корпус; рука с ложкой горячего супа над лихо трансфигурированной из карандаша суповой тарелкой — нет, она ни хрена не шутила. Дилемма о потерянном достоинстве оказалась временной спутницей: ещё никогда простой приём пищи не вызывал в душе такой теплоты — и, я клянусь, это вовсе не от высокой температуры супа.Ты поймёшь: нет предательства в плане; Не скрывал злобных пуль арсенал; Не мечтал под луной об ударе: Молча дал тебе время, душой обожал. Знал твою осторожность, принял все меры, Да прошёл все проверки на целость души — Пока ты во мне ищешь козни химеры, Своей левой рукой гну чужие ножи.
Прошло два месяца со злосчастного «дня рекордов», и я могу только похвастаться своим улучшенным положением. И причин, на самом деле, очень длинный и приятный ряд. Перво-наперво, жизнь становится удивительно радужной, когда твоя доминантная рука наконец начинает работать с тобой заодно. Банально, но «что имеем — не ценим, а плачет только Уизли». Во-вторых, убогая свора из двух щенков перестала убивать мой слух своими постоянными возмущениями: после рецидивной операции, которую мы с Грейнджер обратили в гордость нашего резюме, её верные друзья перестали раскрывать рот в сторону нашего напарничества. В этой же куче пляшет и приобретённое уважение от его величества Министра: просматривая воспоминание, предназначенное для сдачи в архив по текущему делу, мужчина с отеческой благодарностью перевёл на меня быстрый взгляд, поняв, что бросать Золотую девочку на произвол судьбы не входило в мои планы. Возможно, это и стало причиной небольших изменений в моём кабинете: пришлось избавиться от привычки жаловаться на убогость обстановки, когда помещение полностью переделали под меня, прикрывшись плановым ремонтом — Министр умеет выражать благодарность косвенно, но очень приятно. Ну и конечно, невозможно не радоваться, когда в твоём графике появляется давно забытая табличка из трёх букв — «сон». Ведь гораздо проще следить за безопасностью Золотой девочки, когда она — хозяйка твоего дома, разделяющая с тобой постель. Кажущееся невозможным «спиной к спине» переросло в волшебное «сердцем к сердцу» — и я не в состоянии передать словами, как же я наконец-то счастлив.