Отражение

      — Здравствуй, Анна, — тихий, сравнимый с шелестом листвы голос отозвался легкой рябью на периферии слуха, вынуждая обладательницу васильковых глаз оторваться от увлекательного чтива.       — Фёдор! — нежные губы растянулись в самой сладкой улыбке, но Достоевский видел в глазах напротив только леденящую пустоту.       «Глаза — зеркало души» — иронично подумал он прежде, чем сесть перед хозяйкой сада, в котором они находились.       — Как твоя поездка? — учтиво поинтересовалась Анна, механическим движением разливая чай по кружкам.       — Всё прошло даже лучше, чем предполагалось, — незамедлительно отозвался Фёдор Михайлович, длинными пальцами постукивая по поверхности стола. — Детективы из Йокогамы только упростили нам задачу.       — Я очень рада, — девушка улыбнулась настолько приторно, что у Достоевского свело зубы.       Фёдор молчал. Между ними возникла странная атмосфера, которая устраивала обоих. Пользуясь сложившейся ситуацией, мужчина начал детально рассматривать девушку.       Урождённая Сниткина прошлым летом перешагнула рубеж в девятнадцать лет, но выглядела по-прежнему шестнадцатилетним подростком не без своего очарования. Светлые волосы волнами покрывали хрупкие плечи, щекоча лопатки; глаза имели необычайно притягательный оттенок голубизны, сравнимый с океанской впадиной, в которой, стоит только заглянуть, можно утонуть; тонкая кожа имела бледный вид, и кое-где можно было заметить голубоватый узор из пульсирующих вен, что сам Фёдор Михайлович находил весьма завораживающим; а самое очаровательное в её образе — маленькая родинка под нижней губой. Да, Достоевский в полной мере признавал красоту девушки, как и любой другой ценитель красоты, но в отличие от простых любителей, он знал намного больше.       Несмотря на чарующий образ, который мог ввергнуть в заблуждение даже самого опытного человека, что якобы разбирается в людях, Анна была пустой.       Он понял это сразу, как только увидел её. Тогда ему только стукнуло двадцать, и он, полный амбиций, прибыл ко двору Сниткиных, чтобы обговорить с теряющим свою власть Григорием Ивановичем пункты их соглашения, необходимого Достоевскому для осуществления собственного плана. В серьёзных авантюрах всегда приходится чем-то жертвовать, так что Фёдор предпочтет пожертвовать жалким чиновником, неспособным удержать собственную власть. И какого же было его удивление, когда он встретил четырнадцатилетнюю малышку, в глазах которой он увидел своё собственное отражение.       Завидев его тогда, она улыбнулась и сказала:       — Добрый вечер, господин «Демон»!       Казалось бы, что такого в словах подростка, не отпускающего плюшевую игрушку в столь позднем возрасте? Но Фёдор впервые ощутил холод, бегущий по позвоночнику. Для родителей Анна была невинным ангелом, чьим желаниям можно потакать бесконечно, но глаза цвета спелой малины увидели правду.       Не он здесь настоящий демон.       — Эй-эй, господин «Демон», хотите кое-что покажу? — совершенно игнорируя какие-либо нормы приличия, малышка без колебаний взяла молодого Достоевского за руку и повела за собой. Тот не сопротивлялся, следуя воле маленькой Сниткиной. — Мама с папой не любят, когда я показываю это другим, но мне кажется, что вам это может понравиться!       Вопросы в черепной коробке отошли на второй план сразу же, как только перед ним отворилась тяжелая дверь (как у такой хрупкой девочки получилось её отворить?). В темной комнате были высокие стены, увешанные картинами не самого лицеприятного содержания. Нормальному человеку они бы, возможно, сломали психику, но только не Фёдору. На холстах яркими пятнами были вырисованы смерть и боль, причем знакомых ему людей, мешавших его грандиозным планам. Теперь стало ясно, что с ними случилось.       — Это ты нарисовала?       — Конечно!       Достоевский испытал то, что доселе ему испытывать не приходилось.       Восторг.       Такое странное чувство, когда в груди не ощущается пустоты. Под рёбрами что-то довольно мурлычет, а мозговые импульсы пускают волну приятных мурашек по шее. Губы сами растягиваются в почти безумной улыбке.       — Вам нравится? — от нетерпения малышка сжала плюшевого мишку сильнее.       — Прекрасно.       — Я так и знала, что вы сможете оценить эти картины по достоинству, господин «Демон», — молодой человек был практически уверен, что тогда в чёрных зрачках отразился весь мир.       — Такая юная, а уже рисуешь такие картины, — в его голосе не было и доли насмешки. — Неужели мысли о смерти не пугают тебя?       Малышка задумалась, приложив тоненький пальчик к губам. Достоевский внутренне восхитился её актерской игрой на подсознательном уровне, потому что видел, что юная аристократка знала ответ.       — А её разве стоит бояться?       После этого он решил, что просто обязан забрать Анну из этого отвратительного места, тормозившего развитие столь потрясающей способности юного дарования.       «Фантазёр» — способность, позволяющая воплощать в реальность то, что нарисовано на холсте вне зависимости от сюжета и его соответствия действительности. Работает лишь в определённом месте, прозванным мастерской, а также при условии использования крови владельца. На самом деле данная способность распространяется на любой вид искусства при наличии крови, но она забирает много сил и ресурсов, так что для снижения рисков пришлось смешивать кровь с красками.       Прекрасная, но в то же время ужасная способность вкупе с гениальным мышлением представляли собой главную опасность миропорядку.       И Фёдору Достоевскому это нравилось до ломающего рёбра смеха.       — Фёдор! — из омута воспоминаний его отвлёк нежный голосок. — Чай остывает.       — Прости, задумался, — сморгнув остатки наваждения длинными ресницами, губами прижался к чашке с остывшим чаем.       — И о чём же? — не скрывая своего детского любопытства, девушка склонила голову.       Не перестаёт удивлять его своей игрой.       — Сегодня годовщина нашей первой встречи, — отпил он и внимательно посмотрел на собеседницу, — а также смерти твоих родителей.       Как он и ожидал, на лице голубоглазой не дрогнул ни один мускул. Действительно, что можно пытаться увидеть на лице той, кто собственноручно отправила отца и мать на тот свет?       — Вот как, — на лице сияла улыбка, в глазах же росла необъятная бездна. Прекрасно.       — И ты даже ни капли не сожалеешь о содеянном? — ироничная усмешка выступила на прекрасном лице.       — Они бы всё равно умерли, — пожала плечами блондинка, откусывая от печенья кусок. — Я лишь ускорила этот процесс.       Достоевский расхохотался. Логика её мышления казалась до смешного простой в подобных вещах, но в ней можно было отыскать смысл.       — Будь ты чуточку милосерднее, — кто знает? — они смогли бы прожить ещё не одно десятилетие, — постукивание пальцев по поверхности стола усилилось.       — Разве? — милая улыбка сменилась на лукавую усмешку. Девушка подалась вперёд, носами практически соприкасаясь с брюнетом. — Не ты ли планировал использовать их, как пушечное мясо в своих коварных планах? Если так подумать, то им ещё повезло умереть от моей руки.       — Может быть, — спрашивать, откуда она это знает, не имело смысла. Анна была невероятно смышленой девушкой, подающей надежды ещё в детстве, только вот идиоты, называвшие себя её родителями, не разглядели в ней гениальности. Возможно, из-за того, что одарённая сама того не хотела.       Она была прекрасным манипулятором. Любой, кто попадал под чары её внешности, движений, голоса, взгляда, был безнадёжно потерян и в итоге встречал незавидный конец. Фёдор Михайлович был точно таким же. Он умело находил болевые точки людей и беспощадно давил на них. Он стремился к идеальному подчинению, к идеальному миру, где не было бы эсперов, но даже такому гению, как он, нужна была компания. И речь шла не о верных подчинённых, готовых умереть за него и исполнять любые капризы, нет. Речь шла о человеке, способном постичь и принять его идеалы, его мысли, его чувства, которых у него не было. Он смотрел в зеркало и мечтал найти такого же, как и он. Своё отражение.       И нашёл.       Анна Григорьевна Сниткина* стала для него лучом надежды. Она без лишних слов понимала его мысли по одному лишь взгляду, поощряя любую идею улыбкой; помогала проработать план до совершенства так, что ни у кого не возникало сомнений по поводу успеха; часами могла поддерживать беседу на интересные ему темы, также получая от неё удовольствие. Прекрасное, прекрасное отражение, посланное самим Богом.       — Очень скоро ты отправишься в Йокогаму опять, да? — лениво поинтересовалась девушка, доедая последний кусочек печенья.       — Да, — отрицать очевидное смыла не было.       — Ты по-прежнему стремишься заполучить эту книгу? — две глубокие бездны смотрели прямиком в его, и те словно пытались поглотить друг друга.       Потрясающе.       — Ты сомневаешься в моём желании привести мир к совершенству? — ухмыльнулся Достоевский. — Или чего-то опасаешься? — сощурился от догадки.       Анна промолчала, не переставая лениво улыбаться.       — Боишься, что я тебя просто использую? — тихо хохотнул алоглазый.       — А может это я использую тебя? — на какой-то миг Фёдору почудилось, что так оно и есть, но такого просто быть не могло. — Все мы используем друг друга в той или иной степени. Даже друзья, чтобы банально спастись от одиночества.       — Разумеется, ведь социализированному мозгу общение необходимо так же, как нам — воздух. Иначе он не сможет нормально функционировать, — сощурился глава «Крысиного Дома».       — Общение — своего рода учение, — продолжила за него девушка, довольно скалясь. Истинная хищница. — Когда мы общаемся, мы изучаем окружающий нас мир через слова, узнаем что-то новое, освобождаем место для информации посредством беседы, запоминаем, чтобы потом забыть. Без всего этого мозг может просто «сломаться», что равносильно смерти.       Снова тишина, прерываемая шелестом листвы. Мужчина невольно засмотрелся, как солнечные зайчики, проникшие сюда сквозь прозрачное стекло оранжереи, путались в светлых ресницах. Рёбра затрещали от давления, которое им устроило колотящееся сердце.       Сморщился.       — Скажи, Фёдор, ты боишься смерти? — хитрый прищур голубых глаз вызвал у него странную усмешку.       — Я сама Смерть, — пальцами подцепил прядь плавленого золота и поднёс к губам. — А что насчет тебя?       Глупый Фёдор Михайлович, зачем ты спрашиваешь то, что и так прекрасно знаешь?       — Смерть, мой дорогой Фёдор, неизбежный феномен, который догонит каждого, — хмыкнула девушка, выдохнув парню в губы. Тот поймал себя на мысли, что эта родинка под губой ей чрезвычайно шла. — Бояться её глупо, ведь это своеобразное спасение от жизни, которая порой бывает очень жестокой.       Достоевский, издав довольный рык, накрыл нежные губы своими под чувственный стон. Тоненькие пальчики зарылись в смоляные пряди, нежно перебирая. Фёдор практически сразу углубил поцелуй, перетягивая молодую одаренную на свои колени. Девушка с радостью прильнула к нему, делясь толикой своего тепла и вырывая из мужской груди низкое урчание.       В такие моменты он чувствовал себя полноценным, живым. Анна являлась недостающим кусочком его естества, отказываться от которого было бы равносильно греху.       Его сокровище.       Именно поэтому он запер её в столь чудесном саду, созданным её же рукою. Здесь она всегда будет в безопасности, рядом, с ним, постоянно.       Всегда.       На безымянном пальчике правой руки блеснуло обручальное кольцо.