***
Оставшиеся два урока мне было как-то спокойнее. Однако, было ещё кое-что, что меня волновало — Перт всё ещё собирается провести Сэйнта. «Ну, и что мне делать?» — не было мне дела до какой-то ебучей физики. Я летал в облаках, пытаясь построить планы по разрушению чужих; отчаянно вздыхал, когда понимал, что вряд ли мои трюки увенчаются успехом. Как только звонок дал знать о том, что учебный день окончен, я сказал друзьям, что задержусь. Типа в туалет нужно и прочее. И, как оказалось вскоре, не одному мне. — Подождёшь меня на крыльце? — спросил Танапон у русоволосого. — Конечно, — кивнул тот, и на этом они разошлись. Я подождал, когда Сэйнт скроется за поворотом и начал бесшумно двигаться за Пертом. В голове не было чёткого плана действий, я оглядывался то ли проверяя нет ли кого на горизонте, то ли в поиске чего-либо в помощь. Время было на исходе, ведь моя жертва уже зашла в уборную. Швабра. Чёрт возьми. Швабра, которую снова оставила забывчивая пожилая уборщица. Швабра, которую все проклинали вместе с её владелицей; о которую вечно спотыкались учащиеся. Сегодня удача на моей стороне. Я быстро закрываю дверь в мужской туалет, пока тот, кто внутри делает свои дела, ставлю швабру так, чтобы она блокировала ручку и цеплялась за стену. Руки подрагивали, а в голове было только одно слово — «Быстрее». Наконец-то я сделал всё более-менее идеально. Должно сработать. Я решил не проверять свой механизм. Пускай его Перт проверяет. Делаю ноги оттуда, пока меня не поймали на горячем.***
— Долго ты в туалете был, — кидает рыжеволосый мне, когда я подхожу к ним. — Ты реально думаешь, что я только отлить ходил? Господин Танапон был успешно заперт, — выебнулся я. — Стоп, как ты... — Швабра. — Понял, — сказал удовлетворённо улыбаясь Джимми. — Не, ну это охеренно, брат. — Чёрт, ты крут, — последовала положительная оценка и от Томми. — Благодарю. На крыльце сиротливо стоял Сэйнт. Я заметил его только сейчас, случайно переведя взгляд на вход в здание школы. Он напомнил мне маленького мальчика, ждущего свою маму до позднего вечера в детском саду, а та всё никак не появляется, задерживаясь на работе. И, что страшно, вряд ли придёт. — Подождите меня тут, — кидаю я им. — Что? Снова в туалет приспичило? —пошутил Томми, но я проигнорировал его и засеменил по направлению к Суппапону, который иногда оглядывался вокруг. Видимо, искал Перта. — Привет, — вау, а я умею нормально начинать диалог оказывается. — Здравствуй, Пи, — парень сначала насторожился, но через секунду наверное понял, что я не собираюсь ему вредить и расслабил плечи. — Ты... Ждёшь кого-то? — я старался начать издалека, но наверное этот вопрос звучал странно и глупо. Я боялся, что этот мальчишка прочтёт мои мысли, прочувствует мои эмоции и заметит то, что я что-то задумал и тщательно стараюсь скрыть. — Да, мой друг отлучился ненадолго, — он даже не пытается врать. Этот парень действительно ангел. Только земной, без крыльев, и не летает. — Это который? — сделал умное лицо я, будто бы вспоминал кого-то. — Перт? Перт Танапон, я прав? — Верно, Пи. — А-а-а, — протянул я. — Не думаю, что он скоро вернётся. — Что? — удивился парень. — Почему? — Я видел его. Он был немного занят. — Чем же? — Правда хочешь знать? — Конечно. Вдруг ему нужна помощь. — Я не уверен, что ему нужна помощь с девушкой, — удар по сердцу "ходячей невинности" должно спровоцировать отдаление этих двоих от друг друга. Если они сблизились, и Сэйнт считал брюнета не просто другом, а чем-то бо́льшим, то моя реплика должна была задеть его и попасть в самое яблочко со стопроцентной вероятностью. Да, я поступал далеко нехорошо, но вообще данный метод — метод лжи — был один из самых гуманных. — Он был... С девушкой? — сглотнул тот. — Да. Я не думаю, что обознался, — искусно врал я, кормя одноклассника стеклом. — Но... Если ты боишься идти домой сам, то нет никаких проблем, я могу провести тебя до дома. — Не стоит, Пи, — смутился юноша, потупив взгляд. — Но спасибо. И за предложение, и за... Ну, ты понимаешь. — Ага. — Я пойду. До свидания, Пи, — снова этот уважительный жест. — До встречи, — Сэйнт слабо и как-то печально улыбается мне, а затем первый спускается с крыльца. Друзья сразу же подскочили ко мне. — Так-так-так, и зачем тебе разговаривать с ним? — гаденько улыбнулся мне Джимми. — Иногда полезно прочувствовать того, с кем собираешься иметь дело, — ответил я, хотя и сам не особо верил в это и не знал точно ли я просто хочу поиздеваться над беднягой. Возможно, я бы даже больше предпочёл подружиться с ним. Но мысль о том, что он вытесняет меня из рейтинга популярности вновь одёрнула меня от воплощения только хороших идей в реальность. — Узнав его поближе, буду знать куда лучше надавить. — Неплохой план, босс, — Томми показал мне большой палец вверх. Почему-то в данный момент их одобрение не радовало меня вовсе. Что-то подсказывало мне, что всё должно идти не так, поэтому я просто предложил наконец-то двинуть домой.***
Усевшись за рабочий стол, вместо тетрадей я достал телефон и зашёл в Фейсбук. Я устал листать нуднейшую ленту, состоящую из однотипных селфи красавиц нашей школы, которые в своё время напросились мне в друзья, хоть только в социальной сети, и нажал на строку поиска, вбил уже знакомое «Сэйнт Суппапон Удомкэуканчана». Я в первый раз смотрел на его страничку. Из записей только "сменил фото профиля". «Он что, только недавно зарегистрировался?» — возмутился я, нервно скроля его стену туда-сюда. Самое первое фото датировалось тремя годами ранее. Я прищурился, а затем просто нажал на фото и приблизил задний план. «Понятно, типичный турист, посетивший Китай. Если у тебя нет фото на фоне Великой Китайской стены, то ты не был в Китае», — улыбнулся я и подвигал пальцем по экрану, фокусируясь на парне, а не на достопримечательности. Всё такой же. Совсем ничем не изменился. Казалось, даже не повзрослел. Он выглядел как ребёнок и выглядит так сейчас. В какой-то степени это даже его красит. Ещё бы! Если бы ему не шла пухлость щёк и невинность щенячьих глаз, вряд ли бы мне приходилось с ним конкурировать. Правда, горячим парнишкой его не назовёшь. Во всяком случае, оценка по критериям это одно, а вот звание самого симпатичного — другое. Но соглашусь, он был приятен, как внешне, так и внутренне. Я не удивлён, что на него так западают не только девчонки. Выражение моего лица моментально поменялось, когда я вспомнил о Перте. А потом моё хорошее настроение вернулось — я разрушил их прогулку и я, чёрт возьми, доволен своим поступком. Не сразу до меня дошло то, что я засмотрелся на фото одноклассника. И вовсе не заметил, как провёл пальцем по экрану в области его щеки. Взгляд пал на губы шатена. Разглядывать Сэйнта часами казалось не просто возможным — это был Рай. И всё же в нём что-то было такое, от чего в голову лезли непристойные мысли, мозг создавал самые извращённые картинки с его участием. Параллельно с возбуждением росла и паника, которая вскоре начала глушить первое чувство. Скажем, у меня был выбор между тем, чтобы схватиться за член или за голову. И я предпочёл последнее. — Блядь, да что не так со мной? — я поджал губы, закрывая социальную сеть и выключая телефон. Холодный ветер залетел через настежь открытое окно и заполнил комнату прохладой, заставляя меня самого остыть. Немного поморщившись, я встал за своим портфелем. В этот раз домашнее задание я делал так, словно оттягивал момент, когда смогу отложить все эти тетрадки с учебниками и продолжить деградировать. На самом деле, я действительно начал бояться касаться к своему телефону — там меня поджидало желание взглянуть на фото одноклассника ещё раз. И ещё раз. Глазеть на каждую деталь на его теле, примечать какие-то незнакомые моменты... Например, тут родинка, а тут еле заметный шрам, где-то на ноге небольшая сходящая царапинка, возможно полученная тем, что он зацепился за камень и нечаянно порезался. Всего три фото, а я открыл для себя многое. «Боже, я реально вывожу каждую букву?» — хмыкнул я. Таким дерьмом я не занимался даже в первых классах, когда нас обучали письму и когда меня ещё контролировала мама. Каждый раз за неаккуратное письмо на мои руки опускалась деревянная линейка, и боль разливалась по всей кисти, достигая кончиков ногтей. Мои руки вздрагивали, карандаш на пару секунд выпадал из рук. Всего на пару секунд только потому что за этим следовал злобный, полный ненависти и презрения, взгляд со стороны учителя, и, если я не продолжу писать, то меня ударят повторно. Глотая слёзы и преодолевая на тот момент довольно-таки сильную боль, я, будучи маленьким мальчиком, подчинялся этой жестокой системе обучения. Так было не только в школе. Дома меня поджидала мать. Я часто получал от неё за те же самые бессмысленые проколы, что и в учебном заведении. Иногда она рвала мои тетради, громко хлопала входной дверью и пропадала на ночь, а возвращалась только под утро. Зачастую это происходило тогда, когда отец оставался на ночную смену или пахал на второй или даже третьей работе. Я рыдал всю ночь напролёт, обнимая самого себя и выпрашивая прощения, будто бы я и вправду провинился, у матери, которая меня никогда не слышала. И у меня совсем не было сил, чтобы сесть за домашку. Только ближе к утру я приходил в себя, открывал то, что было задано и делал хотя бы часть. На уроках старался не вырубиться, а на переменах досыпал на парте или подоконниках под странные и сочувствующие взгляды одноклассников и некоторых учителей. Но однажды она ушла навсегда. Ни истерик, ни слёз, ни прощальных речей, ни записки. Я проснулся рано-рано утром в выходной день от капель дождя, отбивающих непонятный ритм по стёклам в нашем старом доме, вбежал в комнату к родителям, где спала моя мама (отец как всегда был не дома), но всё, что я обнаружил, это пустую застеленную холодную кровать. Тогда я впервые узнал, что такое «разбитое сердце». Я панически открыл шкаф, все ящики в тумбочке, забежал в ванную в надежде увидеть там хоть что-то, что оставила мама, чтобы схватиться за эту мелочь и жить мыслью о том, что она ещё вернётся. Но... Ничего. Она ушла, забрав все вещи с собой. Остался лишь запах её старых духов, который ещё долгое время напоминал мне о ней. Однако, он тоже пропал — выветрился, как и все остальные ароматы в этой жизни. Отец воспринял эту новость с грустной улыбкой, потрепал меня заботливо по голове и пообещал такое типичное и проевшееся до дыр, что всё будет у нас хорошо. Может, у нас до сих пор не всё хорошо, но я люблю его за то, что он остался со мной, а не бросил, как это сделала она. Всё познаётся в сравнении. Было время, когда на каникулах я помогал отцу — в тайне начал таскать какие-то мешки на складах. Да, получал я относительно небольшие деньги. Но принеся свою первую зарплату и тихо положив перед отцом на стол пару купюр, я впервые в жизни увидел, как он плачет. Плачет то ли от счастья, то ли от горя и безысходности. Я так и не понял. Отец крепко обнял меня, продолжая давиться слезами. И я почему-то тогда тоже заплакал. После ухода матери я перестал выводить буквы. А физическая боль от линейки теперь казалась такой мелочью. В тот день наши глаза столкнулись — мои и преподавателя, который уже беспощадно замахивался линейкой и готов был нанести удар. Если бы я не посмотрел на него тогда, думаю, он бы продолжал это делать из разу в раз и дальше. Напряжение повисло в воздухе. Создавалось впечатление, что я поймал его на горячем и наконец-то заимел шанс застыдить его. Меня больше не били. А я больше не старался аккуратничать. Закончил я с домашним заданием я ближе к ночи. Усталость сразу же дала о себе знать. У меня больше не было времени на телефон. Единственное, что мне оставалось сделать, — это лечь спать. И я решил придержаться своего гениального плана.