Грустные шанти не пишутся просто так

Уильяму хочется прокусить горло мальчишки прямо здесь и сейчас. Он давит в себе неуместную мысль, навязчивую, как часотку, но вот только чесалось у него совсем не под кожей. Ни один дурак за всё время его службы во флоте не поинтересовался, почему у мистера Буша такие клыки. — Порой люди не те, кем кажутся, — с нажимом, но легко улыбаясь, говорит ему Арчи Кеннеди, и на одну, всего на одну секунду Уильям чувствует, как пустоту внутри заменяет он — липкий страх о том, что Арчи знает. Кто-то знает. Он пытается заглянуть в самое нутро этого щенка, Арчи, пристально смотря на него своим обычным тяжелым взглядом, но терпит неудачу. Он скрывает её за недоверием и осторожностью, и такое же недоверие в глазах Кеннеди вперемешку со странным весельем пробуждают в нём что-то, очень похожее на… Желание узнать кровь Хорнблауэра на вкус выбивало Уильяма из привычного уклада его морской, человеческой жизни. Если бы он захотел, корабль бы пошел ко дну ко всем чертям просто по одному его слову. Чудовищная, страшная сила находила выход в голосе — он проворачивал это с матросами, Уильям готов был поклясться, что видел, как у бедняг иногда тряслись колени, но считал, что слабакам не место во флоте. Как и таким, как он. Уильяма веселили истории, которые моряки по ночам рассказывали друг другу годами. Кто-то из них кичился тем, что не верит в морского дьявола, беднягу келпи или во что-то ещё. Уильяма ещё больше веселило то, что после этого даже самые смелые из них засыпали, а он тупо смотрел на их загорелые, пошедшие красными пятнами от выпитого, шеи, и выбирал, кто будет следующим. Кровь таких, как они, была бесполезной. Пресной и совсем прозрачной, как и их ром. Кто-то, кажется, пять его жизней назад, сказал Уильяму, что настоящая кровь бывает только у тех, кого выбрала Она. Хорнблауэр выбрал его, чтобы стать ему другом. Не сейчас, но когда-нибудь обязательно. Уильям задавался вопросом, как столько силы может быть спрятано в простом мальчишеском теле, чтобы выдержать тридцать пять бессонных часов, когда Горацио упрямо продолжал нести вахту на «Славе». — Доброй ночи, мистер Буш, — четко, даже несмотря на заплетающийся от усталости язык, горделиво, как истинный офицер королевского военно-морского флота Британии, произнёс Хорнблауэр. Мальчишка нёс свою вахту не потому, что боялся смерти. Он нёс её из упрямства, на исходе всех сил, потому что боялся потерять честь. Уильям только коротко, почти равнодушно кивнул. — Доброй ночи, мистер Хорнблауэр, — задумчиво ответил он позже, когда Горацио всё-таки заснул. До окончания его вахты было двадцать минут. — Доброй ночи, — мягко произнёс Уильям. Вся сила, которую он прятал в голосе, куда-то ушла. Ей на смену пришло странное уважение, медленно начавшее расти у него в груди. Он никому не сказал, что последние двадцать минут дежурство нёс Уильям Буш, а не лейтенант Хорнблауэр. Тем более, что тем, кем был Уильям, никогда не нужен был сон. Проклятие Арчи — почему-то Уильям чувствует, что в том, что с ним происходит, есть вина Кеннеди — сбывается позже. Тогда, когда Уильям понимает, что не убил бы Горацио. Никогда. Для такого хорошего капитана только вечность была бы достойным подарком. Один или ещё один раз после первого, — но не больше, — он думает: что было бы, обрати он мальчишку взаправду? Подари ему вечную жизнь. Вечную славу. Вечные неприятности. Почему-то в том, что даже после сотни лет своей жизни Горацио не перестанет вмешиваться в неприятности, Уильям не сомневается. Почему-то эта мысль не рождает в нём гнева или беспокойства. Почему-то Буш ловит себя на том, что может позволить себе улыбнуться. Раз или ещё один, но не больше. До того, как это произойдёт, он слышит отовсюду рассказы. Матросы из команды Горацио рассказывают истории о своём бесстрашном лейтенанте, и это первая вещь, которая идёт не так, как все прошлые, вот уже за множество лет. После этого они засыпают, все до единого. Это то, что идёт так, как и должно. Уильям не может спать, — как всегда, — и медленно прогуливается по палубе. В приоткрытой двери лейтенантской каюты даже отсюда виден свет от луны, падающий на дерево прямо под ноги Уильяму. Вторая вещь, которая идёт не так, как все прошлые — хитрые, лукавые глаза Арчи. Может быть, он чувствует проклятую жажду как раз-таки из-за них. Раньше мичманы неосторожно обращали друг друга. Их сила была не такая, как у него, но тогда и пошли разговоры. Глупые, взбалмошные, вечно живые мальчики. В последний раз Уильям видел таких триста лет назад. Стальные призраки. Цветом, как глаза Кеннеди. Хорошо, что они пропали очень давно, — сыто, удовлетворённо думает Уильям, — от них всегда была одна суета. — Порой люди не те, кем кажутся, — говорит ему Арчи Кеннеди на следующее утро, опять проходя мимо, перед тем, как тронуть его за плечо. Жажда возвращается с утроенной силой. Уильям продолжает смотреть на Горацио. Уильям вдруг вспоминает: команда Хорнблауэра, напившись, всегда поговаривала, что их лейтенант словно сделан из серебра.