To our moment

Это, наверное, как-то чересчур — влюбляться в бессмертное существо, которое тебя презирает загодя и навсегда. Другим — не Хаясе — это чуждо, у них, как думает Кахаку, на роду не написано и судьбой не навязано. Им дышится легче, потому что нет основополагающего симбиоза с молотками, нет жестокой зависимости от Фуши, нет проклятой гнилой крови в переплетении артерий, среди которых трепещут острокрылые лихорадочные бабочки. Кахаку в отличие от простых смертных любит от начала и до конца с отчаянной предопределенностью и не боится ничего, даже отказа. Стерпится — слюбится. У Фуши выбора-то нет. Не он, так следующий потомок Хаясе вновь даст о себе знать, свалившись на голову с чувством долга и болезненной тягой. Наследственность, чтоб её. Но Кахаку эгоистично хочет, чтобы труды всех предшествующих поколений окупились именно на нём. Пускай бы не судьба, а просто-напросто психологическое давление, длящееся столетиями, помогло бы Фуши осознать, что его счастье — их счастье — уже здесь, на расстоянии вытянутой руки, и надо лишь ухватиться, потому что Кахаку — опять же — любит безоговорочно, принимая со всеми недостатками и формами. — Какая разница, как ты выглядишь? В желтых пугливых радужках гаснут искры сомнения. Фуши не боится и старается не доверять, но сам прекрасно понимает, что сердцу не прикажешь, потому-то их друг к другу и тянет. Это любовь. Это то мгновение, ради которого Бессмертное существо влочило в страданиях годы и годы, накапливая горький опыт и обжигаясь каждый раз с новой силой, всё на свете вело к моменту их встречи. Кахаку перманентно радостно улыбается, пока у него истерично заходится сердце и дрожат кончики пальцев. Осталось дожать. Что такое пара лет беспрерывных убеждений по сравнению с тем временем, потраченным предыдущими Хаясе? Фуши может и закалился как личность, стал человечнее и капельку мудрее, но душа его истончилась, готовая поддаться излому. Судьба, Фуши. — Нам суждено быть вместе, понимаешь? — Ты бредишь, — он спешно отходит на два шага назад и упирается спиной в стену. — Это всё неправильно, ты болен! — Нет-нет-нет, Фуши, я не болен. Я влюблён. — Кахаку, пожалуйста, одумайся. Кахаку не останавливается, подбирается вплотную, чтобы чувствовать чужое тепло тела, вбирать в себя запах мокрой от пота кожи, касаться ладонями белоснежных волос, и затем наклоняется близко-близко до пары сантиметров между их лицами. Неужели Бог сегодня милостив к нему? Всё получится? Обязано получится. Он — Хаясе. Он — собирательный идеал, к которому стремились не один век. Он — единственный выбор для Фуши. — Я тебя люблю. «Мы тебя любим». Губы у Фуши сухие, но мягкие, с привкусом соли, потому что Бессмертное существо впервые за всю свою бесконечно долгую жизнь плачет так горько и обессиленно, как никогда до этого. Понимая, что проклято.