Неопределенность

В среду Кэт наконец спьяну выбалтывает то, о чем они с Саттон сплетничают-шушукаются который месяц. «Я же говорю: Жаклин тебя любит, я уверена. В смысле не как талантливую журналистку и свою протеже, а прямо по-настоящему любит», — у Кэт лихорадочно блестят глаза после трех бокалов, выпитых вечером после работы, а язык совершенно не держится за зубами; бусины на браслете девушки позвякивают, когда та дирижирует зажатой в пальцах пластиковой трубочкой от какого-то приторного девчачьего коктейля, а звонкий голос заглушает гремящую музыку и гомон посетителей — на другом конце барной стойки на них троих начинают оглядываться. Джейн, погруженная в свои мысли (хорошо бы хоть раз сдать главному редактору статью с первой попытки!), смеется нервно и неестественно, и задевает ногой босоножки Саттон, поставленные той на пол. «Да, она бросает на тебя такие взгляды, — многозначительно кивает тоже подвыпившая помощница стилиста, поджимая под себя босые ноги, удобнее устраиваясь на шаткой высокой табуретке, — муж и дети сейчас никого не останавливают»; это действительно звучит как аргумент, и Джейн нечего им обеим возразить. Подруги глупо хихикают и шутят про «Дьявол носит Prada», и журналистка смутно помнит, что, кажется, это фильм о романтических отношениях начальницы и ее секретарши (пересмотрев, понимает, что вовсе нет). Когда следующим утром Жаклин вызывает ее в свой кабинет, Джейн — богиня свидетельница — очень тяжело выкинуть слова Кэт и Саттон из головы; редактор даже спрашивает у нее, все ли в порядке, а та снова мямлит что-то глупое в своей привычной манере, опустив глаза. Жаклин насмешливо щурится, но меняет тему, прекратив расспросы: Джейн ведь сама все расскажет, когда этого захочет; на обложке сентябрьского номера «Скарлет» Мэрил Стрип, и это даже иронично. В пятницу Джейн все же пытается переубедить подруг, на этот раз вооружившись голыми фактами («совсем как настоя-я-ящая журналистка», смеется Саттон, уже успевшая прикончить два бокала на пустой желудок). «Жаклин хотя бы зовет меня моим настоящим именем, так что это совсем другое, — начинает девушка, еле ворочая потяжелевшим от первого шота языком, играя с декоративным бумажным зонтиком, и ей действительно кажется, что это веский аргумент, — я хочу сказать: она не Миранда Пристли, а я не Энди; мы вообще не похожи». Саттон фыркает, подавившись коктейлем, Кэт просит бармена повторить; «коне-е-ечно, — насмешливо-сладко тянет она, прокручивая в пальцах пластиковую трубочку, — совсе-е-ем другое». Джейн дергается как от удара и огрызается: «ну да, ты же теперь большая экспертка в таких вопросах», а подругам хватает ума — или алкоголя в крови, тут уж как посмотреть — не обижаться на нее всерьез: неделя выдалась тяжелой у всех. В понедельник Джейн решает наконец покончить со всей этой неопределенностью и спрашивает у Жаклин напрямую: «вы меня любите?», и та просто отвечает: «нет» — не делая вид, что не поняла вопроса, без всяких «конечно» и насмешек. Джейн, кажется, должно стать от этого легче — но почему-то она почти разочарована (романтические комедии бессовестно врут). Ей просто не хватает опыта, чтобы твердо знать, что иногда правильнее сказать «нет» — сберечь репутацию мудрого и чуткого редактора, которая не полезет рукой под юбку симпатичной журналистке не из-за своего пола, а воспитания и уважения к другим женщинам; отличной матери и жены, у которой дом — ее крепость. Иногда правильнее сказать «нет», не давая пустых надежд юной, очарованной тобой дурочке с огромными оленьими глазами и сотней-другой рабочих вопросов, и, к счастью для всех, Жаклин — не героиня фильма, и умеет поступать правильно. Только лишь иногда, смотря на Джейн, сидящую на диване в кабинете главного редактора и беспечно о чем-то болтающую, женщина сомневается в своем решении.