дождь начался с самого утра.
противный — сначала мелкий и моросящий, он перерос в настоящий потоп — вода капает с неба, люди в тщетных попытках прикрывают головы сумками, рюкзаками, пакетами.
кейджи смешно.
но смеяться — груди больно.
тецуро обещал приехать полчаса назад, но его до сих пор нет — электронные часы больничного холла мигают
10:43, на телефон кейджи приходит оповещение о чьем-то новом твитте. сердце стучит непривычно громко, трубка у носа с кислородом постоянно сбивается — кейджи решает для себя, что прореагирует только на звук уведомления сообщения от тецуро.
пока тишина.
наблюдать за людьми интересно — это помогает скрасить ожидание, в свои семнадцать лет кейджи понял совершенно точно только одну вещь — человеческая жизнь слишком хрупка.
как легко может сразить целый организм кусок металла, весом в несколько грамм, как легко его может сразить один вирус, который даже не разглядишь и не потрогаешь — по масштабам соизмеримо с тем, что кинуть в небоскреб камень, и высотка тут же развалиться подчистую – обсыпается блестящими осколками на твердую землю, под громкий аккомпанемент из последних вздохов и предсмертных всхрипов.
одна пуля, одна ошибка, один неверный — унаследованный — ген.
кейджи кашляет — к нему тут же оборачиваются несколько медсестер — улыбаются, зовут по имени.
привилегии завсегдатая.
противный мужчина — лет сорок, с заметно выделяющейся лысиной и пивным животом — делает уровень звука телевизора громче — кейджи это раздражает. на экране корреспондентка стоит на фоне леса, позади — желтая полицейская лента и машина — или то, что от нее осталось — горстка искореженного металла с кровоподтеками.
— …специалисты утверждают, что пострадавших растерзал лесной зверь — это мог сделать медведь или волк. мы настоятельно вам рекомендуем воздержаться от прогулок в лес в это время г…
кейджи хоть и неудобно, но он продолжает смотреть — шея затекла в повернутом положении, но акааши совсем не хочет двигаться как-то еще — он и потерпеть может.
на экране кровь. много.
кадры разодранных туристов не должны показывать по федеральному каналу тв — кейджи уверен — но на экране среди того, что предположительно было машиной, валяются личные вещи, одежда, телефоны — все красные, как новогодняя елка.
как хрупка человеческая жизнь — кейджи отворачивается, когда подошедшая к мужчине старушка просит переключить канал, но доставать телефон, чтобы написать тецуро, не спешит — экран горит
11:45.
холодный ветер обдает так же внезапно, как и появляется тецуро — промокший, собирая свой розовый зонтик с аниме-девочками, в пивных носках. самое худшее — носки.
— ты опоздал на два часа, — кейджи одной рукой потирает сонные глаза, а второй проверяет телефон —
12:21.
— извини, извини, совенок, были пробки. — тецуро лезет обниматься, но кейджи останавливает его одной рукой.
— наверняка снова три часа искал по дому эти ублюдские носки, да?
— виновен, — в глазах тецуро не капли сожаления.
— может не пойдем никуда, там дождь сильный, — кейджи обвивается руками вокруг подсевшего на диван рядом тецуро и закидывает ноги ему на колени, — смотри, вон девчонка насквозь вся промокла, в красной рубашке которая.
тецуро что-то снисходительно бурчит, но кейджи не слышит — в голове барабанят капли дождя, перемешиваясь с каким-то неземным звуком гонга.
— туда, куда мы собираемся, никакого дождя не будет, — тецуро мягко подхватывает кейджи под руку и, раскрывая зонт, ведет через выход к своей машине.
— и не было… уже много… много лет. — теряется в шуме дождя и улицы, но кейджи видит — чувствует — сладкую печаль на губах тецуро.
все закончится так же — плохо и грустно — кейджи уверен.
но делает шаг вперед.
садится в машину и пристегивается.
дождливая погоду пускай и не самая любимая, зато самая спокойная — кейджи не замечает, как проваливается в сон — просыпается только на светофоре, когда неблагонадежный водитель пытается подрезать тецуро. кейджи успевает сделать снимок и выкладывает его в твиттер — не замечает, что твит не успевает опубликоваться.
кейджи привык не замечать некоторые вещи около тецуро — как будто воронкой, тот засасывает незначительное и неважное, концентрируя все внимание кейджи на самом главном — на себе.
даже сейчас ему совершенно все равно, куда они едут — за серым стеклом мелькают виды токио, — кейджи доверяет. верит, потому что тецуро отгоняет всю тревогу — один взгляд на руки и уверенный взгляд перед собой, и кейджи плывет.
принятые утром таблетки начинают действовать, а размеренный стук капель добивает окончательно — кейджи снова засыпает, вплоть до тех пор, пока машина со скрипом не останавливается.
перед ними лес — у кейджи промелькает мысль, то
тот самый, но не больше секунды, — обухом по голове бьют наваждения — снова пожары, пляжи, космос — целые жизни. тецуро усмехается.
кейджи страшно.
он не знает, как далеко они проходят — он даже не знает, сколько времени прошло.
кейджи часто теряет сознание в пути.
о чем узнает, только в очередной раз обнаруживая себя на руках у тецуро — тот со спокойным видом продолжает его нести дальше и дальше.
и в голову не приходит, спросить куда и зачем.
тецуро не волнуется. и сам молчит.
значит, так надо.
кейджи понимает, когда они приходят, по замолкшим птицам.
на самом деле, даже каждый шаг не отдается теперь хрустом палок, хвоинок и листьев — изредка похрустывают кости.
слишком большие, чтобы быть беличьими.
слишком свежие, чтобы быть кем-то кроме заблудших туристов.
слишком, чтобы кейджи не стал одним из них.
еще секунду назад — свет между кронами, назойливые насекомые и щебетания птиц.
сейчас — оглушающая темнота и непроглядная тишина.
кейджи слышит стук сердца — своего. где стук сердца тецуро?
может быть, действительно наступила ночь — поэтому так темно, может быть, они зашли слишком далеко в чащу, чтобы животные были активны — еще тысяча и одно «может быть», когда кейджи прекрасно знал ответ на каждое из них.
«потому что — он»,
но не тецуро.
холодно — пробирает до костей, ноги практически окоченели — тецуро стоит, как ни в чем не бывало.
рот хочет открыться, спросит, что вся эта херня значит — клубок дыма, вместо важного бесполезного вопроса.
потому что — он
выходит вперед.
деревья будто раздвигаются — прогал становиться слишком огромным, кейджи отшатывается назад.
спотыкается, падает.
спотыкается о знакомый ботинок.
ботинок тецуро.
на ноге тецуро.
на
мертвой ноге,
мертвого тецуро.
кейджи падает еще раз — еще ниже.
теряет сознание.
кейджи просыпается там же — около трупа тецуро, его тецуро.
не трупе — мертвом теле.
просто теле.
зеленое желе, чуть тронешь — и кожа слезет единым слоем без усилий, грудная клетка пуста — выедена лесными животным, облюбовавшими местечко между ребер. бабочки устроили жестокое пиршество на глазницах — каждая высасывает хоботком стекловидное вещество, муравьи копошатся под ногтями. в волосах — теперь блеклых, тусклых и слипшихся — ветки, хвоя и животный помет.
кейджи тошнит от запаха.
тецуро — стоит у сосны.
глаза нечеловеческие.
слишком яркие.
слишком много.
и весь тецуро нечеловеческий — привычные черты лица проявляются как компьютерный глюк, под ними алые глаза и совершенно немыслимые формы и цвета. описать то, что кейджи видит, не может ни один человеческий язык — прошлое встречается с будущим, перемешиваясь с мертвыми планетами, кричащими о помощи.
ни демон, ни ангел, ни бог.
но кто угодно,
но не человек.
то, что это тецуро, кейджи понимает по запаху — практически инстинктивно.
но то, что вышло из кустов —
кто — кто развел тысячелетние деревья, тот, кто пугает энергией, исходящей от него — дикой, первобытной, как массивная сверхновая. кто-то, кто
бог.
только вся горькая правда в том,
что богов нет.
и никогда не было.
там наверху нет никого,
кто бы мог помочь —
только холодный безмолвный космос.
то, что люди самонадеянно
начали называть богами —
что ж, они мертвы.
все до единого.
там наверху нет ничего,
кроме тщеславных законов физики и
вселенной, которой плевать на людей.
быть человеком — так себе прерогатива.
но странный огонь и голоса редко приводили к чему-то хорошему.
перед глазами плывет, но все становится ясным и понятным донельзя — не просто пазлы, весь мир складывается в единую картинку настолько простую, что поймет даже ребенок — кейджи внезапно начинает знать вещи, о которых даже никогда и не слышал.
и перед ним — крылья, перья, клювы — глаза и множество рук — кейджи кажется все это нереальным, но впервые за всю свою жизнь, он может отличить сон от мечты, иллюзию от реальности — отличить
его.
он видит его.
кейджи видит его последнюю оболочку — понимает это ежесекундно, пускай и не до конца уверен, кто же он на самом деле.
присутствие тецуро не ощущается.
ощущается он —
光太郎.
котаро подхватывает на руки, когда кейджи снова падает — от переизбытка энергии.
от ко ее слишком много — она заполоняет все вокруг: каждого муравья, каждую хвоинку накрывает волной всеобъемлющей мощи.
кейджи задыхается, но дышит.
дышат за него.
он вспоминает то, что так бессердечно у него забрали — вечность. их вечность.
на троих.
— у тебя, наверное, все в голове сейчас перемешалось, — котаро поднимает на руки и кейджи кажется, будто они летят — но не может же быть такого, верно?
— у меня тоже такое было, — котаро опускается на землю, но кейджи не выпускает из рук — по телу разливается тепло. фиолетовое тепло, бесконечное, как космос.
— мне было очень сложно, потому что, ну… я был один… в этот раз… когда все стало сложнее и проще одновременно, — котаро начинает мямлить и кейджи вдруг вспоминает — ко мямлит, только когда собирается сказать что-то важно — вспоминает с ужасно быстрой скоростью, пугается себя.
— это все… угрх, с чего начать… — котаро задирает голову вверх — кейджи открывается широкая шея и массивные плечи. почему-то только сейчас, акааши замечает, что котаро абсолютно голый — не как обнаженное тело, а как раскрывая душу — подходи и бери, что хочешь. котаро отдавал себя, будто бы не замечая — отдавал кейджи и тецуро. искренне,
доверяя.
сверху сквозь листья пробиваются слабые лучи — в глазах котаро горят янтарные угли.
кейджи понимает, что тепло идет от них — тепло, которое он подсознательно чувствовал.
всю свою жизнь.
— мы вроде как… нам суждено быть вместе? и это все из-за того мелкого, и нас раскидало, я думал сначала по векам, но как оказалось, тут какая-то индийская фигня с перерождениями? — котаро нахохливается и становится похож на небольшую сову — кейджи прошибает. он определенно точно понимает на
какую сову.
совпадения похожи на сказку — открыть глаза, ущипнуть себя за бок — мало.
кейджи под водой — легкие наполненные воздухом, перед глазами пелена.
запах хвои сводит с ума.
в руках котаро жарко.
слишком.
— да нет, бро, ты все попутал, — тецуро появляется внезапно настолько, что кейджи будто действительно просыпается — он и не заметил, как куроо уходил.
в руках у него большой темный, с виду тяжелый, пакет, который тецуро несет как перышко — легко и с игривой улыбкой.
алые глаза светят радиоактивно — жажда крови.
смертью пахнет в воздухе.
кейджи отчаянно отгоняет мысли, что может быть — от него.
— давным-давно… еще до начала времен, — тецуро дотаскивает пакет до соседней сосны и начинает разматывать его, — вернее, время уже тогда было… как богиня? ну, знаешь, эти первородные, которые все создали — время, жизнь и смерть… богини — странное теперь какое-то название, потому что они даже больше. как первородная материя или вроде того...
котаро позади с умным видом поддакивает и обнимает кейджи крепче:
— и мы!
— да, — тецуро замирает на секунду, но мягко улыбается, — и мы.
и кейджи вспоминает — то, что крутилось перед ним последние 17 лет, то, что не давало спать и оставляло после себя чувство незавершенности и грусти — то, как
быть, то, как жечь костры из секунд и танцевать на пляже под кровавую луну. то, как любить — еще до того, как была изобретена любовь.
до начала мира и до конца времен.
— …и потом тец приехал по координатам, — кейджи с большим трудом вытягивает голову из захватывающей воронки воспоминаний и старается снова сосредоточить все свое внимание на монологе бокуто, — и если бы он сам не упал с обрыва, я бы наверняка убил его.
кейджи прошибает.
а, ну да.
тело — просто оболочка, просто их оболочка, мешающая как противное проклятье — ничего такого.
котаро бы никогда не навредил тецуро.
никому из них.
— и я все вспомнил… вернее, я всегда же это знал — это знание вернулось, вот, — тецуро заканчивает рисовать круг для обряда и убирает мешок.
красно-синее, худощавое тело открывается под ним — руки и ноги связаны липкой лентой, двухцветная макушка до боли в костях кажется знакомой.
тецуро небрежно пинком переворачивает тело на спину, глаза светятся пожарами — наполненная сладостью мести улыбка давно не сходит с его лица.
котаро одним махом преодолевает расстояние и зажигает по обрядной печати зеленый огонь, оставив кейджи облокачиваться спиной на сосну.
огонь трещит, и кейджи будто бы слышит чьи-то крики — тело на земле начинает неестественно дергаться, кувыркаться и взлетать на несколько сантиметров.
когда все заканчивается, тело меняет свое положение.
глаза кенмы застывают в немой просьбе — в кейджи ни капли сострадания.
тецуро надрезает шею тела кинжалом с вырезанными рунами — кровь медленно вытекает из пореза. котаро окунает палец в небольшую лужицу в ложбинке между ключицами и рисует печати на теле — слизывает оставшуюся кровь с пальца, прижимается своими губами к губам кенмы.
кейджи наблюдает как завороженный — как будто это над ним сейчас проводят ритуал призыва.
по-прежнему стоит оглушающая тишина — огонь хрустит ангельскими трубами в этом молчании, тецуро и котаро хрустят обглоданными косточками — звук разрываемой плоти въелся под череп.
кажется, и ему предлагают кусочек.
после запаха сладкой плоти в руках, первый укус —
невозможно остановиться.
сердце поет песни вымерших народов — душа ликует на забытых языках, руки и ноги обволакивают навсегда утерянные секунды — потерявшихся и потерянных — а это, кажется, уже персональное проклятье кейджи.
пелена перед глазами мерцает звездами — в ушах стоит невозможный гул, и тецуро с котаро, видимо, несмотря на энергетическое превосходство испытывают то же самое — хотя и держатся лучше, чем кейджи — стоят на ногах и смотрят в центр круга, ожидая, когда же наконец ритуал закончится.
магия жизни и смерти — табу, и карается не то что смертной казнью — карается стиранием самого существования, вечным забвением. табу, но не для них.
не для тех, кто сами больше, чем жизнь или смерть — кто есть то, что назовут впоследствии
любить, после миллиарда лет существования естества.
огонь затухает — оставляет после тебя черные, как ночь, угли, по форме напоминающие кости — правосудие, месть, наказание.
длинные темные волосы колышутся на ветру, который живет только внутри круга — умные кошачьи глаза смотрят в упор без тени сожаления и зазрения совести.
хакама мнется — хрупкая шея оказывается прижата к стволу дерева — когтистые лапы оставляют слишком глубокие царапины в опасной близости артерии.
— ха, вы нашли меня, — кенма довольно щурится, задерживая дыхание, чтобы не хватать воздух выброшенной на берег рыбой — не показывать слабость, не прогибаться под врага. тецуро сжимает глотку сильнее.
— ты! — котаро на секунду теряет — не теряется — и стремительно надвигается на кенму, но тецуро припечатывает на место одним взглядом.
котаро старше, котаро сильнее и способнее, в котаро больше мощи противостоять — но даже он не может устоят перед
этими глазами.
кейджи крепко обнимает котаро — гладит руками по белым перьям, успокаивая, и целует каждую обугленную костяшку — слизывает запекшуюся под ногтями кровь.
конечно, кенма не настолько глуп, чтобы самому оставаться на линии огня — то, что с таким удовольствием сожрали котаро и тецуро — и, не без наслаждения, кейджи — всего лишь сладкая ширма, пряничный человечек, за которой в очередной карманной вселенной прятал свою отвратительную личину ужасный монстр.
— ты доволен? ты достаточно насладился своим сладким одиночеством? — тецуро кусает кенму в шею, и кровь начинает литься толстой струей.
кенма слегка жмурится, но не перестает улыбаться полуопущенными веками — в узких зрачках немая боль, но не сожаление.
— бокуто оказался умнее, чем я думал. — кенма схаркивает вместе с кровью, запятнавшей одежду.
— наш котаро тебе не по зубам, котеночек, — каждое слово тецуро пропитано ядом, что может убить целую армию одной лишь каплей — кенма трясется мелкой дрожью.
— было разумно начать докучать акааши, — кенма бросает взгляд на кейджи — в нем нет привычной заботы и дружбы, только черная ненависть и жгучая зависть, — ты знал, что он наверняка спросит у меня все значения этих сообщений. это ведь все было сделано для меня, да?
— не зазнавайся, — котаро долетает до кенмы в миг и ударяет кулаком в сантиметре от его лица, — ты — никто. мерзкий, отвратительный и жалкий. таких, как ты, я ем на завтрак и даже не прожевываю.
котаро страшен. очень страшен — кейджи невольно поджимает колени и ловит себя на мысли, что как хорошо, что он по эту сторону от него.
куроо тецуро — тихий, пугающий скрипучий монстр, который убьет целую вселенную, только потому что она красиво светится, когда умирает.
бокуто котаро — громкий устрашающий монстр, который порвет за своих, — нет никого и ничего, что котаро не мог бы изничтожить до горстки пепла одним взглядом.
акааши кейджи — скрывающийся монстр, прячущийся под шкурой ангельской селестии — им так часто пугают своих детей обеспокоенные матери, от него так часто закрывают ставни покрепче, а старики молятся на святые лики.
им нет не до кого дела — вселенной все равно —
и никому и в голову бы не пришло идти против них.
кроме кенмы.
котаро кидает случайный взгляд на перепуганного кейджи — в миг становится спокойнее, и оседает на землю — кенма сползает по стволу, оставляя кровавый след.
тецуро гладит руку кейджи — привычно, по-родному, пахнет домом.
— ты прав. я знал, что кейджи обратится к тебе. поэтому пришлось покорпеть этими цифрами и кодами — так я мог быть точно уверен, что кейджи покажет их тебе, — котаро снова встает и в руках у него появляется кинжал, — но это была еще и попытка заставить его вспомнить… так что не все в этом мире о тебе, кенма, — котаро оставляет глубокий порез на щеке козуме и вытирает лезвие полами одежды.
— в этот раз было очень легко найти их, — бокуто обходит дерево вокруг, — я что-то поломал в прошлый раз, со мной осталась память — и я сразу начал делать все возможное, чтобы спасти их, — котаро садится на корточки перед кенмой, практически соприкасаясь лицами, и шепчет:
— ты не представляешь, как сильно я хотел убить тебя, как только увидел в первый раз.
глаза котаро горят — от энергии у всех кружится голова, никто не способен остановить котаро в этот момент.
кейджи на всякий случай закрывает глаза — прикладывает одну руку к глазам тецуро, второй сжимает его предплечье.
— я понял, что ты угрожаешь мне, — в ответ на хриплый голос кенмы, котаро начинает сыпаться низким хохотом, — и постарался как можно скорее рассорить куроо и акааши, начать контролировать каждый их шаг.
— …но когда узнал, что я вернулся из леса, ты понял, что проиграл.
— и начал делать ошибки, кенма, много, много непозволительных ошибок, — котаро хватает кенму за волосы и тянет вверх.
— я знал, что рано или поздно ты придешь. придешь за мной. мне было страшно, бокуто, действительно страшно, — котаро не растрогать искренностью эмоций, но кенма решает попробовать — безнадежно, но котаро ослабляет хватку.
— я знал, что мне уже не спастись, — кенма жмурится и готовится к очередному порезу, но бокуто его отпускает вовсе — отходит к тецуро и кейджи, устало трет глаза.
— каким бы отличным магом ты не был, какие бы страшные демоны не были у тебя в друзьях, — тецуро забирает у котаро ритуальный кинжал и проводит кенму обратно в круг печати, — ты никогда не должен был забывать, кто мы такие.
— но разве вы можете винить меня? винить за то, что упал и начал чувствовать? чувствовать то светлое и нежное, как и учили матери? — кенма предпринимает попытки вырваться, но он так ослаб, что это даже на реальное противостояние и не очень похоже.
— тебя судят не за то, что ты влюбился. а за то, что
ты мешал любить другим, — котаро, чтобы поскорее покончить со всем этим, толкает кенму в круг — печать закрывается, и кенма снова оказывается отгорожен от мира прозрачным барьером.
— мы не убьем тебя. — тецуро берет за руку кейджи и подводит к печати, — но у тебя займет тысячелетия собрать себя заново по кусочкам из каждого множества миров.
— точно та же цена, что по твоей милости заплатили и мы.
котаро подбрасывает в руке кинжал и с легкостью делает первый удар — в сердце:
— за ту пустоту между ребрами.
вскоре и присоединяется тецуро с кейджи.
— за проклятье.
— за темноту в вечности.
каждый новый удар отъедает кусок — прячет его в другой конец мироздания, вшивает в канву времени, придает забвению. кенма не хочет вспоминать, но время не щадит никого — воспоминания накатывают сезонными приливами.
он вспоминает, как еще вечность назад был подле него — был его фаворитом, смотрел с замираем сердца в эти янтарные глаза и следовал везде трехцветным котом. лучшее время — сыпется песком сквозь пальцы.
кенма оседает и беспомощно глотает воздух открытым ртом — горячая кровь обжигает все тело огнем тысячи умирающих звезд.
он вспоминает, как это было больно — смотреть как он рад и счастлив, но не возле него, а с ними — с такими идеальными и сильными. с такими же могущественными, как и он.
каждая клеточка коченеет мгновенно — кенма чувствует, как жизнь покидает его тело, становясь единым с бытием.
он вспоминает, как глупо заревновав и поддавшись ребячеству, попытался наложить проклятие — бесконечная жизнь в перерождающихся оболочках, когда никто не доживает до двадцати — и как зардевшись, оно и попало, отрикошетив, на него.
прожив очередную жизнь, у них были секунды вечности втроем — короткая передышка, перед каждым новым погружением в холодную бездну.
кенма, как-никак, не всесильный.
далеко не всесильный.
в отличие от них.
с каждой новой открытой раной кенма исчезает — по частичкам, разлетается в противоположные миры. даже сейчас, они милосерднее — ведь под трибуналом матерей, даже смерть не станет концом страданий.
кенма закрывает глаза в последний раз.
ему жаль.
— его простят.
его простят, но перед собой вину он никогда не сможет искупить.
он не простит сам себе
такую постыдную глупость.
кейджи чувствует прилив невероятно сильной энергии —
будто ему отдали недостающую часть себя.
камнем с плеч падает изнеможденное тело — практически рядом с тецуро,
нужно будет не забыть закопать как следует, — думает кейджи.
котаро и тецуро перед ним сияют —
самыми яркими звездами.
мне с вами вечности мало.
шаг вперед — в неизвестное будущее,
теперь уже без препятствий.
шаг вперед — в каждой руке по руке,
и не важно изначальное количество.
танцевать на акулах, режущих небеса, веселее, когда ног больше, чем две.
делить вечность лучше на троих — самый вкусный пирог.
и самый чертовски хороший кофе.
***
Скажу по своему опыту, странные знакомства и сообщения никогда не приводили ни к чему хорошему,
но разве не в этом вся привлекательность и шарм жизни?
Ведьмы, сожженные на кострах, никогда не будут отомщены.
Никто и никогда не собирался нам ничего объяснять.
А боги — это больше, чем тяжелый голос из бездны шахты.
Нужно искать тех, с кем разделишь свой последний кусок пирога —
и чтобы навек,
чтобы на вечность.
— Коноха Акинори,
"Мерзопакости вселенной и прочие пироги с котами",
2028 год.
