***
У Антуана на груди розы, лилии, незабудки, ещё какие-то неизвестные цветы. Они иногда распускаются, яркие и красивые, иногда бледнеют, а сейчас и вовсе заросли синеватым вереском. Антуан часто думает, что, наверное, его пара едва жива: он более чем уверен, что это больные лёгкие. На лице у Антуана едва заметные веснушки-пятнышки, и появляются они совсем уж изредка, видимо, пара очень скрывает эти свои шрамы. На ногах, на икрах, почему-то то и дело появляются то шиповник, то розы, то терновник, бледнеют, а потом вновь, и так каждую неделю. Антуан в какой-то момент даже устаёт гадать, что это может быть, и просто живёт дальше. «Надеюсь, мы успеем встретиться, — думает он про себя. — Иначе выйдет очень невесело». Сам Антуан — драчливый, буйный, Антуан вечно бунтует и вечно против. Поэтому Антуану часто перепадает за его взгляды, да и сам он не прочь защититься не только словом, но и делом. Антуан находит себе приключения так же легко, как дети — камушки или орехи, и Антуану хорошо жить, привольно. Антуан любит свободу и думает про себя, что пара-то, если подумать, ему и вовсе не нужна. Зачем, когда это так больно? Антуан думает о Терезе, и ему становится гадко и горько. Тереза не его пара, да и чёрт с ней, с парой, если им так и так всё равно нельзя быть вместе. Антуан думает, что глупости это всё, глупости. «Ну и пожалуйста, — почти по-детски обижается он про себя. — Ну и не надо мне этого». А однажды он просыпается с ярко-рыжими, почти огненными цветами по всему телу. Антуан не знает, что это, но цветы на ощупь тёплые, изредка даже горячие, и Антуан беспокоится, нет ли у него жара. А потом он понимает, что это следы недуга его пары. Антуан почему-то волнуется, мысленно желает ему или ей скоро выздоровления, вздыхает, следит за цветами, и вскоре те начинают бледнеть, а потом и вовсе пропадают, и Антуану от этого почему-то становится легко и спокойно. «Ну и славно, болеть — это невесело! — думает он про себя. — Ну вот и хорошо». Порой Антуану стыдно, что он, в отличие от пары, вечно находит себе проблемы: наверняка у этого кого-то на теле отпечатывается каждая его драка. Антуан надеется, что пара на него не сильно злится. «Если мне повезёт, то она или он меня даже не убьют при встрече, — шутит он мысленно. — Если мы, конечно, вообще встретимся».***
С Максимилианом они знакомятся в Конвенте. Все его зовут или Неподкупным, или по фамилии, а Антуану так не нравится, да и Максимилиан вовсе не против, чтобы Антуан обращался к нему по имени. — Интересные цветы, — осторожно заметил он однажды, когда Антуан нечаянно обнажил запястье, и на коже проступили красные маки. — Сам рисуешь? Антуан пристально смотрит на его запястье, бледное, чуть синеватое от удара: Максимилиан недавно споткнулся и ушибся о деревянное сиденье. Робеспьер ловит его взгляд, прячет руку за спину, мотает головой. — Совпадение, глупости, — виновато и взволнованно замечает он. — Да, наверное, так и есть, — улыбается Антуан. — Всякое случается, правда? Но внутренне ему не по себе. От прочих он слышал, что Максимилиан часто болеет и вечно жалуется на лёгкие, что порой ходит с трудом, и Антуану от этого не по себе: у него цветы распускались как раз там, где Максимилиан мог испытывать боли. Антуан не может принять мысль, что его парой окажется именно он, его друг, тоже отказавшийся от всего ради революции. «Хотя, может, это и хорошо, раз мы так похожи… — думает Антуан, и ему страшно от таких мыслей. — А как это — любить? А я люблю? Мы ведь… мы ведь друзья, соратники, мы… Мы не влюблённые». Антуану странно и не по себе. И почему-то он уверен, что Максимилиан чувствует себя так же. И это правда. Робеспьер, пусть и молчит, но внутренне боится: а если Антуан не поверил в его «совпадение» или в «глупости»? А если это вовсе не так, а действительно те самые отметины… Робеспьер украдкой оглядывает Антуана, замечает на костяшках его правой руки едва заметный след от удара. У него на правой — почти поблекший чертополох. — У тебя есть шрам под коленом? — спрашивает он прежде, чем успевает что-либо подумать и остановиться, сдержаться. — Есть, — медленно отвечает Антуан и вздрагивает под его пристальным и почему-то очень виноватым взглядом. Робеспьер видит его страх, и ему стыдно, что он заставляет Антуана так себя чувствовать. — Птица… — Робеспьер хватается за голову. — Это ведь… ничего не меняет, правда? — Мы всё ещё друзья, — кивает Антуан и вдруг ободряюще улыбается. — Почему двое должны именно любить, да? Можно и хорошо дружить. Может, мы истинная пара… друзей? — Улыбка становится неловкой. — Да… — Робеспьер робко протягивает ему руку, и Антуан её пожимает. — Точно. И всё-таки он очень красивый.***
У них всё получается вовсе не так, как у честных и порядочный людей — это Максимилиан понял очень давно. Истинные… друзья, а теперь — такие же истинные любовники. При мысли об этом, об одном лишь слове Максимилиан всегда краснеет безудержно и очень заметно, и Антуан принимается его целовать. Максимилиан несмело ведёт ладонями по едва заметному вереску: лёгкие не беспокоили его уже несколько месяцев, прижимается, ластится, как котёнок, чем вызывает у Антуана тёплые, солнечные улыбки. — И как мы к этому пришли? — спрашивает Максимилиан тихо, глядя в тёмное окно. — Мы просто жили так, как считали верным. Не попытались тут же пойти на поводу у судьбы, а… — Антуан осекается, вздыхает. — Нет, в конце концов, мы это и сделали, но… — Это было честно, — понимающе соглашается Робеспьер. — Честно, потому что мы полюбили, а не потому, что так предначертано. Про себя он думает, что многие выбирали именно тех, кого любили, а не тех, с кем их связали силы свыше. Бог ли, дьявол, ангелы? Максимилиан не знает. Он почему-то вспоминает, что у гражданки, теперь уже вдовы, Капет так и не появилось ничего на шее, когда казнили её мужа. «Но она его по-своему любила, да и он её… Кому нужны эти пары, если… если это не всегда что-то значит? — рассуждает он сам с собой. — Или… Или это испытание? Сможет ли человек пойти наперекор судьбе?». Максимилиан хочет спросить об этом у Антуана, но отчего-то боится. Максимилиан знает, как плохи шутки с роком. Максимилиан давно себе признался, самому себе же сдался: он просто боится потерять Антуана, боится, что с ним что-то произойдёт, что его убьют — так же, как они убили Демулена. Максимилиан тогда болел, и Антуан казался одним большим рыжим цветком. Цвёл и цвёл. А потом Демулена не стало. Максимилиан в бреду будто бы слышал, что Камиль звал его, но Антуан сказал, что вовсе такого не было. У Максимилиана почему-то потом нестерпимо болело горло несколько дней, а кожа на шее воспалилась, но та так и не расцвела. «Не истинная? — со странной болью в сердце спрашивает себя порой Максимилиан. — А какая же тогда?». И от того ему ещё страшнее. И каждый раз, когда Антуана нет, Максимилиан с особой тщательностью осматривает себя в зеркало, следит, чтобы на теле не распустились новые цветы или не появились райские птицы. Изредка появляются на руках незабудки, видно, синяки, маки или розы, но Максимилиан верит, что это Антуан по неосторожности. И он твёрдо знает, что Антуан так же разглядывает себя в зеркало и особенно пристально следит за вереском. И от этого Максимилиану тепло-тепло. И каждый раз безумно страшно. Так, как будто бы они украли друг друга. Так, как будто бы они не те, кем себя считают.***
Они не играли с судьбой, но, верно, всякий, кто затевает революцию, садится за эту смертельную партию. И потерпели сокрушительное поражение. У Антуана на щеке яркий мак, Максимилиан зажимает простреленную челюсть. Больно, мутно, перед глазами плывёт, дышится с трудом. На пальцах цветут крохотные розы: Антуан их все ободрал об решётку и стены. Антуан плачет, прижавшись к Максимилиану, и тот знает: не за себя, за него. Антуан гладит его, перебирает мягкие волосы, дрожит, пытается улыбаться. В темноте мака не видно, роз — тоже, и им обоим кажется, будто бы и вовсе ничего не было. Так — легче, так — проще, так не больно. Хотя бы до утра. А там… Антуану не хочется умирать. И ещё больше не хочется, чтобы умирал Максимилиан. Он безумно боится почувствовать, как на его шее распустятся цветы. Когда же их везут на казнь, Антуан отчётливо чувствует каждый удар хрупкого тела Максимилиана об телегу. Незабудка за незабудкой, синяк за синяком. Он весь в них, а мак горит всё ярче. Максимилиану больно и почти никак: он едва ли в сознании, а Антуана горечь рвёт на части. Но когда он кладёт свою голову под лезвие, то понимает, что есть что-то куда хуже: он успел обернуться и увидеть. У Максимилиана на шее медленно-медленно проступает терновник, глаза пустые, и там — ничего, только пальцы касаются нарисованных иголок, а губы дрожат. Терновник оплетает его с головой. Антуан чувствует, что он же распустился в его сердце.