Цена

— И что дальше? — спрашивает Майев, рaвняясь с Иллиданом возле входа в Крепость Чёрной Ладьи, в которой они провели почти десять часов в непрерывной битве. Он не сразу отвечает. Широкие рваные крылья заслоняют собой косые лучи солнца, но Майев от усталости уже ничего не чувствует: ни холода, ни голода, только лишь любопытство. Задавать вопросы, пока он размахивает клинками, — дурная затея, особенно если вы в прошлом не очень-то и ладили. Майев не сложно подождать час, два, несколько веков: она такая древняя, что на вопрос «сколько вам лет?» отвечает кривой усмешкой. Иллидан поджимает губы, настороженно дёргает ушами; Майев определяет его настроение по темпу дыхания и напряжённости пальцев — настолько заучила за долгие годы его повадки. — Есть одно незаконченное дело. Не дожидаясь реакции Майев, он идёт дальше. Двор усыпан телами павших — запах стоит омерзительный, но оба не неженки, привыкли и не к такому. Не самая лучшая обстановка для беседы тет-а-тет, но Майев выбирать не приходится, моргнёт, как Иллидан смоется. Опять. От мысли о том, что от неё могут внезапно сбежать, Майев тихо смеётся. Они же уже не тюремщик и заключённый. Иллидан оглядывается от неожиданности; смех Майев слишком контрастирует с её нелюдимостью. — Как вернёшься, чем планируешь заниматься? Они выходят через массивные ворота, оставляя позади крепость с её призраками и монстрами. Было много вопросов, которые хотела бы задать Майев, но не было случая, и сейчас она была готова идти до конца. Она знала, что впереди её ждут долгие одинокие дни в Долине Призрачной Луны, где будет только она и дикие звери. — К чему это? — останавливается Иллидан, когда они уходят достаточно далеко от крепости; Майев оглядывается через плечо и видит высокие чёрные шпили. Она чувствует, как опустошена боем, хотя это было не самое тяжкое сражение в её жизни. — Не знаю. Давно не виделись. — Тон Иллидана сбивает её с толку, будто она сейчас предложила ему съесть живого гоблина или вроде того. Абсурдность ситуации сбивает с толку обоих. Майев бросает клинок на землю, снимает перчатки и моет руки водой из фляги. Прохладная вода смывает пот, въевшийся в складки кожи, и успокаивает беспокойные мысли. — Просто думаю о том, что будем делать дальше, — говорит Майев как есть. Иллидан вздёргивает бровями и складывает руки на груди. — Ты говоришь о «нас» так, будто мы не враги. Не будь у меня чести, я бы убил тебя прямо сейчас. Майев хмыкает и запрокидывает голову, потягиваясь. Как же она устала, заснула бы даже в траве. — Давно хотела уйти на покой. Иллидан морщится, фыркает и разминает затёкшие крылья. Вечереет. Они идут дальше рядом, хотя ни у одного сейчас нет чёткого пункта назначения. Они идут молча почти до самого храма Элуны, остановившись у русла реки. Иллидан ныряет в ледяную воду, оттирая кровь и слизь, а Майев ложится на берег в песок и смотрит вверх. Она не привыкла, что кто-то видит её без брони, даже сейчас, когда ей безумно хотелось бы смыть с себя всю грязь, страх останавливал её. Она могла бы дойти до храма и попросить покои с ваннами, чтобы остаться наедине, но тогда она бы потеряла Иллидана — одни Титаны знают, когда они встретятся в следующий раз. Опираясь на локти, она приподнимается и смотрит, как охотник на демонов ложится на мелководье и обмякает от слабости. Он слабо стонет, переворачиваясь на бок: возможно, он забыл, что Майев здесь, а возможно, ему плевать. Потоки воды уносят грязь дальше по течению, и, наблюдая за водой, Майев чувствует, как проваливается в сон. Ей приходится встряхнуть головой, чтобы веки не слипались, и, едва размыкая губы, она говорит: — Ты не вернёшься, я права? Иллидан оборачивается. В бледно-голубом вечернем освещении он почти сливается с пейзажем, лишь ярко-зелёные огоньки глаз выдают его. Демон не отвечает, поэтому Майев с трудом поднимается на ноги, чтобы упасть рядом с ним. Влажный песок слишком холодный, но броня защищает охотницу, хотя руки приходится сложить на груди. — Я часто думаю о том, что меня использовали. Заставляли охранять тюрьму тысячи лет. Я смирно сидела и думала, что выполняю важную миссию, спасаю Азерот, но на самом деле они просто хотели ограничить меня. Избавиться от меня, — Майев робко посмотрела на Иллидана. — И теперь мне кажется, что моя жизнь была бессмысленна. Она кладёт ладонь на покрытое мелкими шипами чёрное запястье; демоническая кровь пульсирует в венах, горячая, как лава. Приятно, особенно когда вечер такой холодный. — Ты понимаешь меня? Иллидан выдёргивает руку резко, безжалостно. Майев впервые отчаялась рассказать о том, что гложет её, не даёт спать по ночам, и получила грубый отказ. — Я не знаю, зачем мне эта информация. Иллидан поднимается, расправляя тяжёлые грубые крылья. Майев закрывает глаза, прижимая ладонь к сердцу: оно колотится сильнее, чем во время битвы. — Ты решила, — пророкотал его голос так громко, что Майев вздрогнула, — что пара жалостливых слов растрогают меня?! Его голос сорвался на крик, а плечи трусились от ярости. Майев не видела его таким никогда: даже в порыве злости он был более хладнокровным. Она поняла, что слова задели его за живое. Перебарывая страх быть задушенной на месте, Майев схватила его за запястья и сжала. Он мог вырваться, без сомнений. Но не стал. Они стояли лицом к лицу. Иллидан, выше Майев на добрые полметра, даже наклонил голову. Его грудь вздымалась, он дышал ртом. — И ты оказалась права, — Иллидан стиснул зубы и отвернулся на полсекунды, словно говорить об этом ему слишком тяжело, — чёртова Майев. Майев отпускает Иллидана и улыбается под шлемом так победоносно, будто она выиграла войну за Азерот. Она думает, что в эту секунду всё на свете наладится, вплоть до «и жили они долго и счастливо», эльфы же живут тысячелетиями или тысячелетиями сидят в темницах, разницы-то. Иллидан вздыхает, опуская массивные крылья, и безразлично, будто самому себе, говорит: — Я завидую людям. Они живут всего семьдесят лет, а потом умирают. Каждый день для них целая история, каждый год полон воспоминаний. Их жизни как спички — вспыхивают и тухнут за несколько мгновений, — он замолчал, а потом вновь повернулся к Майев: — Мои ошибки стоили мне десятка тысяч лет заключения, в которые я провалился, из которых не могу выбраться. Я могу простить тебя, перестать ненавидеть, но забыть о том, что ты была моей тюремщицей — никогда, — Иллидан кладёт когтистую лапу на плечо Майев, точнее, на округлый наплечник. — Время лечит, я знаю. Когда я вернусь, может быть, всё будет иначе. Оторопело глядя в лицо Иллидана, Майев впервые увидела, как сетью по коже расползаются морщины и шрамы. Все многолетние потери, страдания и лишения оставались с ним навсегда. — И ты уйдёшь вот так? — не веря, возмущённо пробормотала Майев. — Да я убью тебя, если ты сделаешь это! Иллидан улыбнулся. Его лицо стало почти дружелюбным, если не смотреть на полуметровые закрученные рога. Майев ненавидела эти рога, отчасти за то, что они напоминали о демонической природе, а отчасти за то, что чертовски хотелось прикоснуться к ним, узнать, каково на ощупь проклятие. — Ты же убила меня один раз и чуть не погубила весь мир, — задорно сказал он и поднял крылья, готовясь взлететь. Она уже смирилась с тем, что видит его в последний раз, но охотник медлил; перепончатые крылья закрывали их с обеих сторон. Майев не знала, специально ли он так сделал, чтобы стражница смотрела только на него или это вышло случайно, но отвести взгляд теперь было невозможно. Иллидан перестал улыбаться, его лицо вновь состарилось и омрачилось. — Ты сам определяешь свою судьбу, демон, — Майев отвернулась, ссутулившись и сжавшись. Она хотела сказать что-то важное, но не знала, как перебороть саму себя; в глубине души Майев осознавала: Иллидан и так всё понял. — Я знаю, тюремщица. Наточи свой клинок. Когда я вернусь, устроишь знатную охоту. Майев улыбнулась и закрыла глаза. Она не провожала его взглядом; лишь когда хлопанье крыльев утихло в ночном воздухе, она подобрала перчатки и направилась к храму Элуны вниз по течению реки. Горячие ванны сейчас будут как нельзя кстати.