Давай сыграем вместе

Холодный вечер медленно перетекал в такую же холодную ночь, но поздней осенью, когда в воздухе уже ощутимо пахло декабрем, период сумерек почти не ощущался — слишком быстро становилось темно. Это лето и начало осени прошли незаметно. В работе, в новых делах отдела, в алкоголе. Впрочем, сейчас время для него всегда протекало незаметно. Одинокие вечера на пустой кухне сменялись такими же тихими вечерами, ничем не отличавшимися друг от друга, да и утром было не лучше, все так же тихо. Уставшее осеннее солнце тускло светило в окно и было не способно отогреть это место. Уже ни на что не было способно. Сумо спал где-то у телевизора, часто звучавшего на фоне, чтобы хоть как-то заполнить пустое пространство вокруг подобием звука. Подобием жизни. Они с Сумо выбирались гулять поздно вечером, проходили по уже пустым улицам. Это было к лучшему, потому что Хэнку не хотелось никого видеть. Он бы с удовольствием не видел, но иногда приходилось для приличия появляться на работе, с которой его еще каким-то чудом не выгнали, видимо, за прошлые заслуги. Или с надеждой на то, что он возьмет себя в руки, начнет работать так же упорно, как раньше, вытащит сам себя из этого болота. Он приходил, пропускал мимо ушей перешептывания коллег и пытался работать. Но ему было уже слишком все равно. Хэнк уходил, напивался, спал почти весь следующий день, мучаясь от похмелья, не слыша звонков с работы, и все начиналось снова, по бесконечному порочному кругу, который он был не в силах разорвать. Он и не думал, что попытается, желания и сил для этого не было. С новым напарником привычный ритм жизни начал давать сбой. Коннор не собирался отставать от него, был настырным, искал его, приходил к нему домой и вытаскивал на дела. Хэнк никогда не питал особой симпатии к андроидам. Это можно было сравнить со своеобразным неверием, что кто-то когда-то сможет заменить человека. Он видел результаты, видел работу андроида своими глазами, но скептицизм не желал исчезать. Машина была совершенна почти во всем. Но это одно досадное «почти» портило все остальное. Машина никогда не сможет приблизиться к человеку. Думать, как человек. Чувствовать. Хэнк и сам понимал, как глупо было ждать чувств от чего-то подобного, собранного из пластика, металла, накаченного тириумом, чем бы ни являлось это вещество на самом деле. Коннор… был другим. Он не был человеком, но как же легко было об этом забыть. Они работали бок о бок. Прикрывали друг друга. И тогда Хэнк понял, что машине тоже свойственно ошибаться. Он был почти уверен, что сам Коннор смотрел на это иначе. «Мышление есть свойство бессмертной души человека». Коннор не был человеком и уж точно не обладал душой, каким бы мистическим понятием она ни являлась. Но иногда Хэнку казалось, что в его голове были не просто сухие расчеты, что он мог делать выбор, основываясь не только на своей ограниченной машинной логике. Появившаяся вдруг надежда на то, что все может измениться, исчезла слишком быстро, так и не успев сформироваться до конца. Не стоило себя обманывать — Коннор был машиной, не способной на чувства, и пытаться разглядеть то, что никогда не могло в нем появиться, было глупо. Очередной зимний вечер в месте, где он любил остаться наедине с мыслями, иногда пить, все так же в одиночестве, но сегодняшний вечер отличался от всех остальных — рядом стоял Коннор. В любом случае, для Хэнка присутствие андроида не казалось чем-то важным в данный момент, сейчас важным было только то, что творилось с этим миром. Революция была не за горами, и чувствовали это все. Расследование петляло, оно возвращалось в одну и ту же точку, в которой не было, по большому счету, ничего. То, что произошло накануне, наоборот, заставило его запутаться еще сильнее. Две девушки (почему-то назвать именно их роботами язык не поворачивался) стремились быть вместе, каждая из них хотела жизни для другой, той жизни, которую они могли бы провести вместе. Они отдавали себя в жертву ради друг друга, хватались за руки, будто и правда влюбленные. Разве машины на такое способны? Разве такие чувства возможно симулировать, такую… привязанность, даже любовь друг к другу? Если они могли, то мог ли Коннор? Хэнк не знал. Тот был продуктом «Киберлайф», созданный искоренять подобные недочеты. Но ведь было в нем что-то особенное, отличающее его от остальных, и думал он так вовсе не из-за внешности. — Я могу задать личный вопрос, лейтенант? Хэнк усмехнулся, отпил из бутылки и оперся рукой о колено. — Все вы любите задавать такие вопросы, или только ты такой особенный? Вопрос не удивил его, обстановка как-никак располагала, по крайней мере, Хэнк уже успел выпить бутылку почти полностью. Но услышать его от жестянки, которая всегда хладнокровно выполняла свою миссию? Увольте. Хэнк не терял надежды даже сейчас, особенно когда они дошли до этого разговора. Ему нужно было знать, испытывает ли Коннор хоть что-то человечное. Он и сам до конца не осознавал, почему так упорно хотел это выяснить. Хэнк говорил, впервые за долгое время. Говорил о своих воспоминаниях, пусть и не конкретно, но… Это было чем-то новым, непривычным. Они говорили о работе, но и этот диалог показался Хэнку каким-то личным. — Я могу быть для вас кем угодно. И это прозвучало слишком искусственно — машина, идеально подстраивающаяся под нужды человека. Но на короткий миг он смог представить, как стоял бы здесь именно с Коннором, не с машиной, созданной только для того, чтобы выполнять приказы, а с андроидом, который стал человеком. Он почти поверил в такую возможность. У самого Хэнка тоже было слишком много вопросов, ответы на которые он хотел узнать прямо сейчас. Что значит быть живым? «Быть живым — значит быть чувствующим». Но что бы мог ответить на это Коннор? С каждой фразой их диалог становился все хуже и хуже, Хэнк злился только сильнее. — Но ты же боишься смерти, Коннор? Ну же. Скажи, что боишься, скажи, что не хочешь умирать. Девианты были человечнее большинства людей из всех, кого Хэнк знал. Коннор был гораздо сообразительнее и умнее большинства. Но он снова получил ответ, основанный на логике, рациональности и задаче, согласно которой ему нужно было завершить свою миссию. Коннор — машина. В груди что-то оборвалось, совсем недавно застрявшее, как пустая гильза в барабане револьвера, на курок которого нажал сейчас Хэнк. Коннор упал как очередная безвольная кукла, и Хэнк не чувствовал сожаления, он чувствовал пустоту. Это не было убийством, это была обыденная поломка бытового прибора. Единственная надежда увидеть светлое будущее только что оборвалась. Он сел обратно на лавочку, на которой постепенно оседал медленно падающий снег, и отхлебнул из бутылки, обдумывая то, как закончит это расследование у себя дома, имея в свидетелях только верного пса. Редкие фонари вдоль тихой улицы уже зажглись, и их свет стучался в окна вместе с бледной луной, которая изредка выглядывала из-за облаков. Снова начался снегопад. Он не был красивым и медленным, больше напоминал дождь, холодный и противный, такой, что обычно бьет в лицо вместе с ветром и заставляет продрогнуть насквозь. Но Хэнку было все равно. И на снег, и на затормозившую у его дома машину, на которую раньше он обязательно обратил бы внимание даже просто по профессиональной привычке. Сейчас он будто не слышал ничего, полностью отрешившись от мира вне своего маленького дома. Для него осталась только кухня, только стол с фотографией Коула, револьвером и бутылкой виски. Сын улыбался ему с фотографии, и он невольно возвращался мыслями к тем дням, когда в их семье все еще было хорошо. Когда эта семья у него вообще была. Сейчас это все казалось ему слишком далеким, недостижимым. Но некоторые воспоминания были даже ярче, чем ему хотелось, они не отпускали, заставляли возвращаться к ним снова и снова. Он давно потерял смысл, пусть и старался какое-то время цепляться за работу. Хэнк уже не понимал, зачем живет и зачем продолжает просыпаться по утрам. Его прошлая жизнь была навсегда потеряна, и тянуть уже не было никакого смысла. Он долго решался, медленно убивал себя, заполняя вялотекущее время алкоголем. Но сегодня все должно закончиться, Хэнк знал, что сможет. Жизнь давно ему осточертела. Он даже не поднял голову, услышав скрип открывшейся двери и легкие шаги по коридору. Хэнк мог легко предположить, кто решил навестить его, и легко угадал бы, если бы ему не было плевать. Если Коннор решил прийти для того, чтобы вытащить его на очередное дело, то придется его разочаровать, потому что он не собирался никуда идти. Все закончится в этот вечер. — Лейтенант? Он легко узнал голос, прозвучавший из темного коридора. Конечно. Коннор. Никто еще не был так настойчив по отношению к нему, особенно когда дело касалось работы. Но вот незадача: выходить на работу завтра он не планировал. Не планировал вообще никогда. Все его планы заканчивались этим вечером. Никаких сожалений — ему в любом случае уже нечего было терять. Зря он пытался разглядеть в Конноре хоть что-то человеческое, от тщетных попыток осталось только разочарование и зря потраченные патроны. Он думал о сыне. Как бы ему ни хотелось, люди не могли возвращаться к жизни так просто. Наверное, из-за этого он всегда так злился. Вернуться к жизни для Коннора не составляло никакого труда. На следующий день после своей «смерти» он просто возвращался, как ни в чем не бывало. Хотя, понятия жизнь и смерть были неприменимы для андроидов. Коннор что-то говорил ему, кажется, пытался убедить, но он не слушал, пропускал его слова мимо себя, как часто делал в последнее время почти со всеми своими знакомыми, которые говорили ему двигаться дальше, бросить пить, вернуться к работе, и поднял голову только тогда, когда понял, что андроид говорил ему о фотографии. Вот уж с кем он точно не собирался говорить о своей жизни, так это с Коннором. Хэнк знал, что он никогда не сможет его понять, даже если постарается. И даже после четкой и ясной просьбы оставить его в покое он не унимался. Что-то изменилось в привычной расчетливой машине, в его настойчивости чувствовалось что-то другое, помимо желания успешно завершить миссию, но сейчас думать и анализировать уже не хотелось. Хотелось остаться одному, допить свой чертов виски и… — Давайте сыграем вместе. Ему показалось или в этой просьбе звучало отчаяние? Слишком неожиданно было слышать от него нечто подобное. Да и что бы это изменило? — Иди и займись своими важными делами. Ему было все равно, чего Коннор добивался. Рано или поздно он уйдет и оставит его в одиночестве. Коннор сел за стол напротив него. Ну конечно, когда он его слушал. Неприятный скрип ножек стула о пол стих, и на кухне вдруг стало слишком тихо. Коннор протянул руку, молча требуя вложить ему в ладонь револьвер. Он всегда был слишком упрямым, Хэнк это знал. Не отступал, пока миссия не была полностью завершена. Хэнк тяжело вздохнул. Терять ему было нечего. Даже если андроид пустит пулю себе в висок, это не станет для него окончательной смертью. Он всегда возвращался. Вернется и в этот раз. Вот только возвращаться будет не к кому. Он равнодушно толкнул в его сторону револьвер, он прокатился по столу со звуком дребезжащего металла, и Коннор, взяв его в руку, раскрутил барабан. Его действия были выверенными и механическими, как и полагалось машине, но в тот момент, когда барабан остановился, Хэнку показалось, что его пальцы дрогнули. Этого не могло быть. Но Коннор замер. Что-то мешало ему поднести оружие к виску и выстрелить. Хэнк бы рассмеялся, если бы у него были на это силы. Не боится же он умереть? Или… Но тут Коннор все же поднял руку, приставил револьвер к виску и нажал на курок. Лицо его оставалось все таким же спокойным и безучастным. Раздался щелчок, но выстрел был холостым. Интересно, стал бы он стрелять, если бы знал, что исход будет иным? — Ну, доволен? Теперь отдавай. Он протянул руку, даже не пытаясь скрыть свое раздражение. Коннор на удивление молчал. То ли думал о чем-то, то ли черт еще знает что. Спустя мгновение, которое показалось Хэнку слишком долгим, револьвер тяжело лег в протянутую ладонь. Хэнк сразу же, без тени сомнения раскрутил барабан. Рано или поздно ему повезет — револьвер можно было зарядить всего шестью патронами. — Лейтенант! Внезапный оклик заставил Хэнка поднять голову и посмотреть на Коннора. В его лице читались усталость, раздражение и желание побыстрее все это закончить. И он бы перестал обращать внимание на андроида за его столом, если бы не… Хэнк внимательно всмотрелся в его лицо, которое раньше никогда так явно не выражало эмоций, и понял, что видит на нем страх. Страх у бессмертной по сути машины. — Чего еще? — Не стреляйте. Коннор и правда выглядел будто обеспокоенным. Хотя это легко могло казаться самому Хэнку. Странно. Он ведь уже перестал на что-то надеяться. — И почему же? Ответ он получил не сразу. — Ваша смерть… будет нерациональным решением. Хэнк тяжело вздохнул и покрепче сжал пальцы на прикладе револьвера. — Ты опять про рациональность? Самому еще не надоело? Но Коннор вдруг встал, оперся руками о стол, подался вперед, как будто испытывал сейчас сильные эмоции, но в то же время он будто подвис из-за того, что не справлялся со слишком сложными вычислениями, а в следующее мгновение поднял руку и схватил его за запястье. Коннор поднял на него взгляд, и в его глазах читалась отчаянная просьба, даже мольба. Как будто он не знал, что делать, но не хотел, чтобы Хэнк выстрелил, и теперь будто пытался уцепиться за любую возможность, чтобы его остановить. Все это было так глупо, неправильно. Его губы дрожали, но не от чувств, Хэнк видел, как он пытался что-то сказать и в итоге произнес: — Я не считаю, что вы должны умирать… — он резко замолчал, прерывая искусственно голос, но тут же заговорил снова. — Я это понял прямо сейчас. Хэнк забыл про железную хватку на своей руке и нахмурил брови. — Что ты понял? Да и какая разница? Это абсурд, ему давно было не до шуток, но даже если машина не способна шутить, то программы, заложенные в ней, врать точно могли. — Вы не должны этого делать, вам нельзя… это лишняя трата патронов… это лишняя жертва… вы нужны мне, лейтенант. Голос Коннора начал сбоить, и вот это уже было действительно странно и слишком непривычно. У идеальной машины такого точно быть не могло, и на окончании словесного потока тон приобрел полностью металлические нотки. Его настоящий голос. Голос машины. Живой машины. Неужели это и правда произошло? Коннор изменился, это отлично чувствовалось сейчас, и Хэнк понял — какой бы выбор он ни сделал, Коннор не даст ему умереть. Он тяжело вздохнул, положил револьвер на стол и, больше не думая, встал со стула, чтобы было удобнее потянуть его за раздражающе выглаженный пиджак и прижать к себе. — Помолчи, ради всего святого. Он крепко обнял его, сжимая сильными руками, рассеянно отмечая, каким обманчиво хрупким он казался в его руках. Коннор замолчал. Но через одно долгое мгновение Хэнк почувствовал, как его обняли в ответ так же крепко, так, как никогда не смогла бы машина.