***
Солнце уже склонилось за горизонт. Последний патрульный полицейский уже завел машину и отправился на дежурство по улицам города. В кабинете остался только Стив. Он дождался ухода всех сотрудников и принялся вновь очищать славное имя Джеймса Бьюкенена Барнса. «Вы уверены, что хотите удалить файл?» — спросил компьютер. — Да. — Ответил вслух Стивен. «Файл успешно удален» — И вот ты снова чист перед законом, Бак. Его беседу с самим собой не слышал никто, кроме портрета на столе. Роджерс частенько разговаривал с этой фотографией, оставаясь один в кабинете. Но скорее всего, он обращался не к изображению, а к тому времени, что было запечатлено на нем*: двое солдат, верно служивших своей Родине, смеялись раскатистым беззаботным смехом. И именно в этот день, когда это фото было сделано, Стив понял, как сильно любит своего лучшего друга. Его голос, волосы, глаза, улыбку — он понял, что любит в этом человеке все. И вот, семь лет спустя он сидит в полицейском участке, в своем собственном кабинете, но в полном одиночестве и удаляет из базы данных все административные правонарушения своего некогда лучшего друга. А прямо за стеной слышится мелодичный голос, напевающий старую знакомую песню «What is love**». На школьном выпускном Стив и Баки дуэтом пели эту песню, стоя на сцене в идеально выглаженных костюмах синего и черного цвета соответственно. Видимо, провалился в воспоминания о прошлом не только шериф, но и задержанный. — Потянуло на воспоминания? — Стив подошел к решетке, за которой в углу на кушетке лежал Джеймс. — Сентиментальным становлюсь в последнее время. — Заключенный даже не взглянул в сторону полицейского. — Джеймс, ты можешь мне пообещать кое-что? — Смотря что, Кэп. — Не попадать в неприятности. — Тогда не могу. — Бак… — Стив не спеша открыл клетку и вошел к своему другу, присев на край лежанки. Некоторое время они провели в тишине, пока ее не решился нарушить блондин. — Потому что ты мне дорог. — Что? — Ты спрашивал меня там, на дороге, почему я вожусь с тобой. Потому что ты дорог мне. — Шериф не отрываясь смотрел куда-то сквозь стены, пока Баки переваривал его слова. — Прости меня, Стив. Я ужасный друг. Постоянно подставляю тебя. И, не в силах решить свои проблемы сам, создаю проблемы тебе. Как будто их у тебя меньше, чем у меня. — Перестань, Бак. — Мужчина хотел откинуться назад, на стену, но случайно задел рукой связку ключей на ремне, уронив ее на холодный каменный пол. Джеймс хотел поднять ее, но то же самое решил сделать и коп, поэтому на пути к земле они столкнулись головами. — Ау… — Потер висок Роджерс. — Ха-ха! — Виновато заулыбался Барнс. — А у тебя все так же ахиллесова пята в голове. — Просто у тебя не голова, а камень! Слово за слово, они даже не заметили, как глубоко провалились в воспоминания: о знакомстве, детстве, школе, армии… Под припрятанную подарочную бутылочку шотладского скотча они вспоминали свои проказы и шуточки, смеялись, грустили, восторгались и скучали по прошлому. Они жалели, что жизнь развела их по разные стороны закона. Но Стив не желал отступать и все еще уговаривал друга встать на путь осознанного гражданина. Несколько часов уговоров окончились капитулированной фразой Барнса: «Я постараюсь». Уже начинало светать, когда Роджерс неожиданно для себя и для Джеймса выронил бокал, разбив его на мелкие осколки, и схватил друга за воротник, нагло притянув к себе и облизывая влажным языком желанные вечно запретные губы. — Какого хрена ты творишь?! — взорвался Джеймс и отбросил Стива подальше от себя прямым ударом в челюсть. — Я устал смотреть на тебя, идиот! На твое это идеальное лицо, которое так легкодоступно, и всего в нескольких сантиметрах от меня! Бак, я люблю тебя, черт возьми, и уже просто не могу держать это в себе! А ты все делаешь вид, что не замечаешь очевидного. Корчишь из себя непроходимого тупицу. Однако точно знаешь, что я к тебе испытываю. — Ты несешь чушь, Роджерс! Вали домой и проспись. У тебя белая горячка! — Мужчины стояли друг напротив друга, словно тигр и его добыча, не решаясь на первые шаги. Но кто кем являлся — оставалось вопросом. — Да, я с ума схожу! Я устал держать это в себе. Я люблю тебя с тех самых пор, как ты впервые засмеялся. Как впервые вступился за меня во дворе. Я долго не хотел этого признавать, но больше не могу убегать от своих чувств. Хватит… — Голос шерифа становился все тише, а сам он будто уменьшался в росте, пока не перешел на шепот и не упал на колени от бессилия. — Я люблю тебя, Бак. И я не могу больше это скрывать. — Ты прав. — Помедлив, заяви гонщик. — Про то, что я знал. Вернее, я не знал, но догадывался. Ты вел себя не так, как обычно ведут себя друзья, и… Скорее всего, я делал все эти гадости, чтобы… Вывести тебя. Ну, знаешь… Вырвать из тебя это признание. — Тогда зачем ты меня ударил? — Потому я не гей! Это омерзительно! Я презираю таких людей. Мне хотелось тебя перевоспитать, и я много лет пытался это сделать, даже соблазнял тебя одно время. Но ты все время молчал. Тогда я решил, что ты нормальный парень. Но, видимо, ошибся. Да, и на моем месте любой из нашего города ударил бы тебя посильнее. Если бы не убили. И снова тюрьма погрузилась в молчание. С улицы были слышны трели сверчков и утренние пересвистывания птиц. Сквозь маленькое окошечко сочились первые лучи летнего солнца, прокрадывающиеся по темным влажным углам неуютной клетки. Стив снова встал на ноги, стряхивая с себя прикрепившуюся к форме грязь и осколки стекла. Его взгляд был потерянным, безжизненным и полным предательских слез. Только что его лучший друг не только отверг его, но и признал, что все это время мучил его, как бездомного голодного котенка куском колбасы. Сердце шерифа было разбито окончательно и бесповоротно. Джеймс Бьюкенен Барнс — склонен к моральному насилию сексуальных меньшинств. Но от той боли, которую он причинил Стиву, ему не было хорошо или приятно. Напротив, ему было больно вместе с ним. Когда его злостные намерения существовали только в его голове, ему казалось, что все это весело. Что геи — это грязь, которую нужно уничтожать, даже если это касается лучшего друга. Только почему душа горит синим пламенем и зияет, точно врата Ада?***
Весь следующий день Роджерс не покидал свой дом. Нет, не потому, что это был его законный выходной, потому что он не хотел видеть ничего, кроме темноты. Он хотел отрешиться от всего мира, забыть о том позоре, что испытал утром. Забыть о том, что сотворил с ним лучший друг… А был ли он другом? Размышления прервал стук в двери. — Открыто! — Крикнул через всю гостиную Стив, не удосужившись встать с дивана. — Стив? Ты где? — Этот голос он узнает из миллионов. Он принадлежал Барнсу. Но что ему здесь нужно? — Проваливай, Джеймс, — равнодушно, но громко произнес хозяин дома, — Я тебя не звал и видеть не хочу. — Позволь поговорить, Кэп. — Вали, я сказал! — В дверь позади гостя с грохотом влетела кружка, рассыпаясь на осколки, разбросанные по полу. В ней он узнал свой подарок: на посуде было их совместное детское со Стивом фото. Он все еще хранил этот дешевый, но важный для их дружбы подарок. Однако на угрожающий «залп» кружкой Баки не обратил внимания и прошел вглубь дома, остановившись прямо перед диваном. Дальше в голове у него будто бы что-то перемкнуло, и реальность потеряла очертания. Он опустился на колени перед Роджерсом, хватаясь за его затылок и наваливаясь на друга всем телом. Его губы неумолимо ласкали губы шерифа, срывая с них каждое возражение, каждый звук… В мире Барнса все поменялось после тюремной потасовки. Все, что казалось таким ужасным и отвратительным, в миг стало не важным: пол, рост, возраст, вес… Все это не важно! Важно лишь то, что комнату наполняли звуки поцелуев, любви и нежности двух влюбленных людей, желающих быть только вдвоем — сейчас и навсегда.