На Пороге Вечности.

Лежу на боку в постели и, положив руки под подушку, всматриваюсь в серую стену, на которой висят часы, издающие тикающий звук. Время показывает пять утра, а я всё ещё не смогла заснуть. Как обычно. Раз уж я не собираюсь спать, то мне стоит встать и приготовить себе завтрак. Но мне этого не хочется делать. Не голодна и нет желания. Однако наполненный мочевой пузырь думает намного иначе. Направляюсь в ванную комнату, рядом с моей спальней, на своих босых ногах, проигнорировав тапочки, что были рядом с ними. Стягиваю нижнее бельё и сажусь на унитаз, опрокинув спину назад, а руки вниз, и смотрю на лампу, светящуюся не настолько ярко, чтобы ослепить ещё не привыкшие глаза к дневному свету. Думаю, что стоит протянуть руку и я смогу коснуться жёлтого луча, но не делаю этого. Зачем? Не стоит пробовать, если это даже и возможно. Справив малую нужду, встаю и направляюсь умывать лицо. Сполоснув его, решила взглянуть на своё отражение. Зря… Лицо такое бледное, что похожа на мертвеца. А через тонкую майку видна лишь моя сильно худая фигура и нелепо торчащие соски на небольшой груди. Интересно, может ли кого-то привлекать мой тощий вид? Подумав об этом, вспоминаю о своём психологе Бён Бэкхёне — тот опять будет пытаться заставлять своими нежными засевшими в моей памяти словами, чтобы я ела в нужном количестве. Говорит так, будто я сама не знаю. Но я не против — мне приятно, когда ты просишь об этом. Нравится слышать твой бархатный голос, который звучит слишком редко, когда ты приходишь ко мне и выслушиваешь все, что скажу. Но я стараюсь не вдаваться в подробности, заставляя тебя допрашивать, ибо, пожалуйста, спрашивай без устали. Не могу насытиться твоим манящим голосом. Сегодня четверг, а значит, что ты вновь придёшь ко мне в квартиру, которая осталась мне от родителей, решившие погибнуть в автокатастрофе, когда мне было пятнадцать. После этого я попала, как говорит мой психиатр, в большое депрессивное расстройство, которое мучает меня уже, вроде, три года. Я не видела никакого смысла в жизни после того, как осталась почти одна. Опекунство взял мой дядя, как указали сами родители в случае чего. Но, видимо, ему не было до меня дела, потому что ему хватало своих забот. Поэтому мы решили, что будет лучше, если я буду жить одна, а деньги, что выплачивались для меня, он будет присылать мне через почту, не решаясь зайти даже на чаёк, ибо кому нужна психически нездоровая. К счастью, с деньгами, как во многих историях о воришке опекуне, проблем не было. Я не чувствовала обиду за его равнодушие, — не чувствую ничего после смерти своих любимых и родных людей. Моя жизнь поделилась на «до» и «после», когда это произошло. Но что я делаю? Ничего, что могло меня обрадовать или заставить грустить. Со мной был лишь мой психиатр Ким Хан, которая выписывала мне нужные медикаменты, но этого было недостаточно, поэтому она отправила меня к тебе — мой любимый психолог Бён Бэкхён. Она сказала, что мне будет легче, если я буду говорить и советоваться с тобой. С этого времени прошло куча времени, а я всё ещё не знаю, была ли права мисс Хан, что мне будет становиться легче или только наоборот… Отправляюсь обратно к комнату, собираюсь подготовить учебники к школе, одевшись в униформу. Уже на последнем курсе в старшем классе, а даже не заметила, как проучилась два остальных. Я лишь одна из теней среди ребят, имена которых я даже не сумела запомнить. Не вижу в этом нужды — они также временные люди в моей жизни, которые скоро исчезнут. После того случая я перешла на первый курс старшей школы, из-за чего был новый состав класса, но это не помешало всем узнать о моём болезненном прошлом. Многие меня жалели, даже непонятно зачем, но понятно почему, а некоторые задирали. Странные бывают подростки, однако, думаю, взрослые ничем не лучше. Очередной предмет по искусству. Сижу перед мольбертом, но ничего не рисую. Как обычно, нет желания делать это перед всеми. Учительница смотрит на меня издали со своим печальным раскаянным видом, которую я знаю ещё со средней школы. Фыркаю — думает, не замечаю её. Она медленно подходит ко мне, положив руку на плечо, и спокойно, слышно лишь для меня, спрашивает: — Не собираешься рисовать? — звучит с надеждой, что она возможно ошибается, но нет. Я не хочу брать в руки карандаш. Даже манящее рисование на свободную тему не заставит меня что-либо сделать. Мне и так нормально. Поэтому лишь промалчиваю, на что она слегка утешающе хлопает по плечу и направляется к другим ученикам, не заставляя делать этого без моего желания. Чувствую секундное раскаяние к преподавателю, что не рисую как раньше. Но это чувство быстро покидает меня, как и другие. Выхожу из школы и, направляясь домой, вдруг ощущаю вибрацию в своём кармане пальто. Смотрю на экран телефона и вижу отображающее имя «Бён Бэкхён». Впервые за день слегка улыбаюсь — ты всегда точно знаешь, когда у меня закончиваются школьные занятия. Принимаю звонок и молчу в трубку, не удосужившись сказать банальное «алло», но и не слышу ничего в ответ несколько секунд, пока не спросил: — Ты всегда собираешься молчать и заставлять слушать твоё дыхание? — весело говоришь, из-за чего я могу представить твою улыбку, а моя в этот момент становиться шире. Но я всё ещё не собираюсь никак отвечать. — Ладно. Я не против, довольно приятно его слушать. Буду у тебя через час. Жди, — дальше слышу лишь гудки, не успев что-либо сказать, хотя я и не собиралась, и ты это прекрасно знал. Теперь я могу идти спокойно домой, зная, что не буду в очередной раз одна среди серых стен квартиры. Да, ты один — тот самый, который был рядом, когда я была полностью одинока. Я знаю, ты со мной не потому, что хочешь этого, а потому, что это твоя работа, за которую тебе платят. Но несмотря на это, мы стали хорошими друзьями, как сказал ты сам. Говоришь, со мной легко из-за моего равнодушного вида болезни, который заставляет чувствовать себя спокойно, без каких-либо напряжений, во время нашей беседы, что я очень рада слышать, хоть и не верю в ту чушь, которую мне вешаешь на уши. Ты старше меня на десять лет, и я кажусь тебе лишь твоим очередным пациентом-подростком. И к тому же, у тебя есть девушка, с которой ты познакомился несколько месяцев назад, и, видимо, у вас всё хорошо. Я это поняла по тому, как ты часто тепло упоминаешь о Тэён, когда я заставляю тебя говорить вместо меня. Видимо, она очень хорошая, может заботиться о тебе. Но нет, я вовсе не ревную. Я просто не имею права что-либо чувствовать к тебе или хуже — высказывать своё мнение. Поэтому я просто наблюдаю со стороны и слушаю тебя, продолжая любить. Когда уже привычно переодеваюсь в свои шорты с цветочками и белую майку, ощущаю головокружение. Нехорошей идеей было есть одну яичницу за два дня. Чтобы не подохнуть на твоих глазах окончательно, иду к себе на кухню и варю какао, доставая молоко из холодильника. Надеюсь его ещё можно пить. Ещё не забываю сварить тебе твое любимое горькое кофе без сахара. Всё ещё не понимаю, как ты можешь это пить. Я бы не купила свежий молот зерна ни разу в жизни, если бы ты не любил эту дрянь. А мою неприязнь к напитку ты не знаешь, ибо я наврала, когда узнала, что он твой любимый. Звонишь в мою дверь, но я не собираюсь её открывать. Зачем, если у тебя и так есть копия ключей от моего дома. Наконец-то понимаешь, что я не открою, и поэтому слышу, как ты это делаешь без моей помощи. Ощущаю твоё присутствие позади себя на расстоянии пары метров, но даже не собираюсь поворачиваться, продолжая смотреть на плиту. — Почему ты вновь не открыла мне дверь? — звучит не рассерженно. Я лишь слышу ту наивную обиду, что так походит на твой характер. И мне это очень нравится. — Я надеялся, что хоть в этот раз ты это сделаешь. — Кофе или молоко может в любое время убежать, — придумываю причину на ходу. Ты подходишь и встаёшь рядом, упираясь одной рукой о столешницу, а другой продолжаешь держать свой портфель, касаясь моего плеча своим. Поворачиваюсь лицом. На тебе твоё молочное пальто. И почему я не могу оценить твою одежду на сегодня, а могу смотреть лишь на твои, как уголь, черные волосы и красивое лицо? Ты так близко… — Обожаю кофе, — говоришь и внюхиваешься в этот ненавистный мне запах, пока я пытаюсь отыскать среди него твой запах духов. — Хани́, уже осень, тебе нужно одеваться теплее, — говоришь спокойно, неосуждающе, как подобает психологам. Ты заходишь в небольшую гостиную и садишься на старое кресло, снимая пальто и ожидая меня, когда я удобно устроюсь напротив тебя, положив напитки на небольшой журнальный стол. Села на диван в любимую позу лотоса. Теперь я полностью могу разглядеть твой наряд: на тебе чёрная рубашка с открытыми, больше, чем обычно, пуговицами сверху, что выделяет твои острые ключицы. На левой руке дорогие часы, марка которой я не знаю, и черные узкие полуклассические штаны, которые подчеркивают твои красивые, непривычные для парней, широкие бедра. Обычно ты так не одеваешься, предпочитая более удобный наряд. Видимо, вечером у тебя намечается свидание в каком-нибудь дорогом ресторане с Тэён, а после страстный секс у тебя дома на твоей большой кровати, которую я хорошо запомнила, когда была у тебя. Смотришь на меня и ничего не говоришь, хоть и видишь мой взгляд по твоему телу. Но мне не неловко, ибо я имею право разглядывать то, что передо мной. — Как прошли занятия? — спрашиваешь, потянувшись за кофе и попивая. — Ничего необычного. Как всегда, Бэкхён. — называю тебя, как привыкла, по имени. Помню тот день, когда ты попросил отпустить формальности из-за возраста и положения в обществе. Интересно, ты всем так позволяешь обращаться к тебе? Я обязательно спрошу об этом. — Неужели ничего интересного, Хани? Я хочу подробностей, давай же, — ты ярко улыбаешься и мне не остаётся ничего, как поблагодарить тебя за этот свет, исходящий от тебя, поэтому всё же неспеша рассказываю: — Сегодня был урок искусства. У нас была свободная тема, и поэтому мы могли нарисовать, что хотим. — Интересно, и что же ты нарисовала? — Ничего, — говорю вновь, отпивая сладкое какао. — Я, видимо, расстроила мою учительницу, но она ничего мне сказала сама, хоть по ней это было видно. Если бы я что-то нарисовала, то остальные ученики и сам преподаватель смотрели бы на меня ещё с большим удивлением. Мне этого не надо. — Тебе её жаль? Не испытываешь вину, что не предала усилий сделать хоть что для учительницы, которая любила оценивать твои работы? Ты всё ещё продолжаешь рисовать, но лишь тогда, когда никто не видит. А рисунки бывают слишком мрачные, несветлые, — твой голос вовсе не осуждающий, но я знаю, что ты с трудом держишь эту эмоцию в себе. — На секунду я испытала подобное, но потом чувство испарилось, ибо в нем же нет смысла, — я всегда говорю о том, как мои чувства и эмоции не важны, что в них нет значений и что они никак не повлияют на всю эту вселенную. — Уверен, ты всё же что-то к кому-то чувствуешь, Хани. Я вижу по твоим глазам, но ты почему-то скрываешь это от меня. Это странно — ты обычно открыта мне для любых тем. Не позволишь узнать хоть в этот раз? — вновь этот вопрос. Ты прав, я всегда открыта с тобой и могу легко говорить о том, как меня возбуждает моя собственная кровь и отвращает видеть толстых, как свиней, людей. Ведь ты тот единственный, кому я могу всё рассказать в своей одинокой жизни. Но те чувства и эмоции, что принадлежат одному человеку — это ты, поэтому я не могу так легко рассказать тебе о них. Лишь мысль о том, что я это сделаю устрашают. И это удивительно, ведь лишь подобная вещь, связанная с тобой, заставляет меня чувствовать, как всё остальное время я бываю мертва и не испытываю ничего, пока ты не появишься в моих мыслях или рядом со мной. Мне страшно, очень страшно, ведь, если ты узнаешь, то оставишь меня совсем одну навсегда. Да, возможно, ты откажешь и ко мне начнёт ходить другой психолог. А возможно, ты останешься, но мои отвергнутая любовь никуда не уйдет, а ощущать лишь боль из всех возможных эмоций мне совсем не хочется. Поэтому промалчиваю на твою просьбу. Лучше всё оставить так, как есть, ведь сейчас я хоть иногда испытываю радость, а именно четыре раза в неделю, — когда ты рядом. Тяжело грустно выдыхаешь, — Ладно. — сказав это, ты берешь свой портфель, что рядом на полу около кресла, кладя его себе на колени, открываешь и достаёшь оттуда книгу довольно большого формата в темно-зеленой обложке. Положив портфель обратно, ты подходишь и присаживаешься рядом слишком близко, из-за чего вновь ощущаю запах тебя.  — Это тебе, — говоришь, протягивая вещь в руках. — Сегодня годовщина — целых три года, как я познакомился с тобой, — ты помнишь такую мелочь, о которой я даже не думала. Ты всегда такой внимательный. — Спасибо, — это совсем непривычно — я не привыкла говорить слова благодарности. — У меня ничего нет для тебя, — в моём голосе нет даже малейшей нотки вины, но ты знаешь, что я её хоть немного испытывю. — Брось. Мне ничего не надо. Но ты сварила мне вкусный кофе, так что можно считать это за хороший подарок, — как доказательство берешь его и отпиваешь, после облизывая влажным языком губы, что не проходит мимо моих глаз. Я бы хотела сделать это вместо тебя. — Откроешь? Это сборник великих работ великих художников. Надеюсь, тебе понравится, — слышу предвкушение в твоих словах. Мне приятно, что ты подумал о моём увлечение. Начинаю листать и смотреть знакомые и нет работы. Тут и вправду много картин, которые отображают множество сентиментов и действий. Останавливаюсь на одном, что неосознанно затянула меня. — Нравятся работы Ван Гога? — спрашиваешь, также вглядываясь на копию картины. Старик сидит на стуле, опустив голову на руки. — «На пороге вечности», — читаешь название, что написано внизу. — Довольно мрачная картина. — Так оно и есть. Это старый крестьянин. Но эта написанная картина не столь конкретного человека, сколько образа, в котором показано душевное страдание личности, — его охватывающие тяжёлые мысли о жизни, что уже почти прошла и о неизведанном, ожидающем его в будущем. Сказав это, поднимаю взгляд. Всматриваешься в мои глаза, соскакивая с одного на другой, и словно пытаешься что-то прочесть в них. Ты часто на меня так смотришь, но я никогда не могу понять, что именно значит этот взгляд. Твои глаза так ярко блестят, что мысли не остаётся, и я просто задыхаюсь. Подносишь свою руку к моему лицу и убираешь выпавшую прядь волос за ушко. Ты явно слышишь моё участившееся дыхание, как и всегда, когда так близко. — Не перестану говорить, какая ты удивительная, — в очередной раз говоришь и мягко улыбаешься, нежно скользнув и на секунду придерживаясь на моей щеке. Ты говоришь мне это, когда смотришь на мои картинки, когда я говорю или делаю то, что поражает тебя. — Словно одна из произведений искусств, — такое сравнение удивляет и определённо нравится так, что сердце готово выпрыгнуть в очередной раз. Теперь ты меня сравнил с самим искусством. Выглядишь, словно что-то узнал обо мне, но я не уверена, возможно, это лишь мои фантазии. Вдруг звонит телефон. Звук исходит из твоего кармана. Достаёшь прибор и смотришь на отсвечивающее имя «Тэён». Улыбаешься, собираясь взять трубку, сперва кратко сказав: «Прости, я быстро отвечу.» Я не против. Никогда не была. — Да, Тэён? Да, я приеду за тобой через два часа. Увидимся, целую, — ваш недолгий разговор. — Она тебе очень нравится? — почему-то спрашиваю, не зная, чего хочу добиться. Я задавала похожие вопросы, но этот слишком прямой. Наверное, меня глубоко в душе взбесило, что она появилась в такой важный момент, где ты совсем рядом со мной. — Прости, что? — не услышав меня, переспрашиваешь. — Ты её любишь, да? На мой вопрос ты отвечаешь не сразу, но закончив думать, говоришь, — Она мне нравится, но насчёт любви не уверен. Она очень добра ко мне. Мы всегда хорошо проводим время вместе. Тэён такая же общительная, жизнерадостная и… — Хороша в постели? — заканчиваю предложение за тебя, а на услышанное фыркаешь, зная мою извращённую личность. — Да, она довольно крутая в этом плане, но мне больше нравятся тихони, — на этой фразе закусываешь губу, и я неосознанно хочу сделать так же. На секунду смотришь на мои губы, но после резко встаёшь с места, сев уже на кресло, и продолжаешь лечебное общение. Через полтора часа покидаешь мой дом, чтобы увидеться с ней, оставив меня саму с собой и сильно бьющимся сердцем. Собираюсь уснуть вечером на своей удобной на вид кровати, но, как всегда, не выходит. В этот раз мысли заполнены тобой. Хотелось бы быть твоей девушкой, но это вряд ли возможно. Вспоминаю начало нашего разговора, когда ты сказал, что любишь не опытных. Думаю, что тебе бы понравилась, такая девственница как я. Была бы очень послушной и отдавала бы всю себя. Мне бы хотелось ощутить прикосновения твоих нежных губ на всех участках моего тела. Лишь одна мысль об этом заставляет чувствовать возбуждение под низом живота, из-за чего неосознанно спускаюсь рукой под кромку белья. Хочу любить только тебя, Бэкхён. Но ты сейчас не рядом и ублажаешь совсем другую. Вижу твоё сообщение лишь утром, после того как смогла выспаться пару часов: «Не забудь хорошо покушать и принять таблетки, что выписала Ким Хан» Проходят недели и дни, и каждый раз ты словно больше начинаешь раскрывать лишь одну существующую мою тайну. С каждым разом мне все больше становится неловко, и теперь по ночам я чувствую не только любовь и пустоту, но ещё и боль, потому что не могу быть с тобой. И вот ты сидишь опять рядом, общаясь со мной на подоконнике, пока мы смотрим на открывающийся через окно городской пейзаж. Но что-то не так — ты сегодня почему-то светишься не так ярко, как обычно, когда я смотрю на тебя. — Что-то случилось, Бэк? — меня тревожит твой вид. — С чего ты взяла? — грустно улыбаешься. — Я это вижу. — Но Тэён не видит обычно изменений во мне, — твоё сравнение меня удивляет. Чувствую себя значимой, раз ты сравнил меня со своей девушкой. — Вы опять поссорились? — в последнее время у вас это часто происходит. И даже не знаю, могу ли радоваться подобному, если считаю, что не имею шанса, и поэтому ваши ссоры, по сути, ничего не изменят. Но почему меня трясёт? — Да, что думаешь насчёт этого? — То есть, что думаю? — Как думаешь, мне стоит продолжать встречаться с ней? — Не знаю, что должна ответить, — становится тревожно. Я не ожидала подобного вопроса. — Хани, — ты опускаешь голову ближе к моему лицу. — Скажи, как думаешь, а не как должна, — смотришь в мои глаза и чувствуешь исходящее от меня волнение перед предстоящими словами. — Не хочу, чтобы ты с ней встречался, — выходит тихо, но ты меня слышишь. — Почему ты этого не хочешь? — я молчу и не собираюсь отвечать, но ты ждёшь, когда я это сделаю. — Хани, прошу, скажи это, чтобы я был уверен в своих догадках. Пожалуйста. — Ты мне нравишься, Бэкхён, — говорю, смотря на тебя и еле сдерживаю слёзы. Как же мне страшно. Прошу, пусть ничего не сломается. — Я чувствую эмоции лишь к тебе. — Спасибо, — сказав, ты наклоняешься к моему лицу и оставляешь нежный, совсем невесомый поцелуй на моих губах. Когда раскрываю глаза, то вижу, как ты, взяв своё пальто и портфель, оставляешь меня одну. Что это только что было? Почему Бэкхён, подарив мне поцелуй, просто исчез? В моей груди всё больше накапливается страх, а с глаз уже льются слёзы. Это было моим воображением, или всё же это реально случилось? Если он собирается оставить меня одну после этого, то, пожалуйста, пусть это окажется очередным сном. Но нет, мои губы всё ещё чувствуют прикосновение твоих. И что теперь? Бегу к своему мобильному и набираю тебя, но ты не берешь трубку. Я не готова остаться одна. Ты не можешь со мной так поступить. Бэкхён, ты не мог просто убежать к Тэён, оставив меня тут. Ты не пришел на нашу встречу ни завтра, ни послезавтра, ни в один из дней, на которых запланирован сеанс. Почему тебя нет, Бэкхён? Вместо тебя меня посещала Ким Хан, чтобы я не сошла с ума окончательно. Это ты её попросил, я узнала, когда спросила у неё о тебе. Но она меня успокоила, что тебя не будет некоторое время из-за личных причин. Это разрешило мне чувствовать себя немного спокойнее. Ты же не подросток, который убежит при первой же возможности, а мой психолог, который постарается позаботиться обо мне в любом случае. Этими словами я утешаю себя, пока тебя нет. Прошло больше двух недель, и я окончательно отчаялась, если бы не внезапный звонок в дверь. Ким Хан сказала, что приедет лишь послезавтра. Поэтому в моей душе зарождается надежда, подходя к двери, что это ты, ибо это не может быть никто другой. Открываю её трясущимися руками и вижу тебя. — Ты впервые за два года открыла мне дверь первой, — улыбнувшись, заходишь, как делал это всегда. Ничего необычного, ведёшь себя полностью естественно, что мне кажется очень странным из-за этих значимых для меня событий. Вижу, как ты сел, привычно тебе, на кресло, а я стою и просто смотрю. — Что стоишь как вкопанная? Может всё же сядешь? — просишь, указывая на диван напротив тебя. Я делаю то, что ты просишь. Мне вновь становится страшно, ты в любой момент можешь заявить, что эта наша последняя встреча. Но этого не происходит. Ты лишь смотришь на меня, разглядывая и не пытаясь этого скрыть. Твои глаза блуждают по моей той тонкой ночной белой майке, из которой заметно торчат соски из-за отсутствия чего-либо под ней, и те пижамные шорты. Мой наряд слишком открытый — не ожидала гостей у себя этим вечером. Но мне не неловко, ибо страх затмил все чувства, которых и не было. — Ли Хани, — обращаешься ко мне с фамилией. Ты делаешь так, когда у тебя бывает озорное настроение. — Как прошли эти недели? — спрашиваешь, слегка улыбаясь краешком губ. Не отвечаю. Я просто не понимаю, что тут происходит. — Хани, я жду. — Всё было как обычно. Хожу в школу и рисую иногда, — говорю на ходу и смотрю на тебя. — Покажешь мне потом? Интересно очень, ты знаешь. Как прошли экзамены по английскому на прошлой неделе? Ты говорила, что они скоро. — Стоп, Бэкхён, — резко останавливаю. — О чём ты вообще? — Об экзаменах, — скрежешь зубами, еле сдерживая себя непонятно от чего, но всё же ответил. — Нет, я не понимаю, — встаю со своего места и со злом смотрю на тебя, проходясь по комнате. — Я не понимаю, зачем ты об этом спрашиваешь. Почему ведёшь себя, как ни в чём не бывало? Почему ты тогда оставил меня одну? Почему не приходил ко мне? Мне было одиноко без тебя! — впервые повышаю на тебя голос и смотрю в омут твоих горящих глаз, пока с моих катятся горькие слёзы. Ты резко встаёшь и быстро подходишь ко мне, толкая меня к ближайшей стене, продолжая зло смотреть, пока я в испуге ожидаю. — Хватит, — звучит несдержанно. — Бэкхён… — Ты бы знала, как я чуть не свихнулся, пока был без тебя. — Что ты де… — не даёшь договорить, прижимаясь к моим губам своими, пока я стою с раскрытыми глазами, никак не понимая. Но ты начинаешь обхватывать то мою нижнюю губу, то верхнюю. Ведёшь в поцелуе себя так страстно, что готова умереть. Я просто попадаю в бездну, когда закрываю глаза и пытаюсь ответить тем же, но у меня не получается — это лишь мой второй поцелуй за всю жизнь. Но ты совсем не против. Ты приближаешься ко мне ещё ближе, притягивая за талию, пока я ладонями упираюсь о стену. Прикусываешь мою губу, из-за чего она начинает кровоточить. От боли раскрываю губы, пока ты, слизав кровь, проскальзываешь в рот, делясь этим металлическим вкусом со мной из-за чего чувствую, как начинаю сильно возбуждаться, мне тебя всё мало. Твой язык блуждает по моему рту, поэтому не сдержавшись издаю стон. Разрываешь поцелуй и тяжело дышишь. — Думаешь это было легко, просто смотреть на тебя все эти годы и не прикасаться? Ты такая эгоистка, — шепчешь мне это в ухо, слизывая ушную раковину, пока гладишь мои бедра. — Ты никогда не делаешь ничего, о чём я тебя прошу. Тебе интересно, почему меня не было и почему я убежал? Всё просто: я разорвал отношения с ней окончательно, — от этого шёпота меня бросает в приятную дрожь. — А убежал я, чтобы не быть подонком-изменщиком и просто, чтобы не взять тебя на том же месте. Но нет, — ты не поняла, Хани, и наступаешь вновь на те же грабли. В этот раз меня не остановить. — Не останавливайся, — сказала, выдохнув в районе твоей шее, целуя её. В повторе ты не нуждался, поэтому ты вновь меня поцеловал, затем нежно перешел к моей шее и прикусил её, из-за чего несдержанно вырываются стоны, и я пытаюсь притянуть тебя ещё ближе, хоть уже и некуда. Ты спускаешься ещё ниже, вбирая горошинку соска в рот, но меня не спасает тонкая ткань майки. Я схожу с ума сильнее и всё больше, опрокидывая голову назад и ударяясь о серую стену, пока твои руки и язык блуждают по всему моему телу. Мне так приятны эти первые ощущения в моей жизни, которые даришь именно ты. — Ты такая податливая, — шепчешь, целуя мой живот, проникая языком в пупок. Твои пытки меня мучают так сильно, но то, что ты сказал… — Бэкхён… — еле говорю на выдохе. — Да, я слышу тебя, Хани, — продолжаешь свои дела, но ты слишком близко к моей плоти, поэтому я могу умереть, если: — Поцелуй меня, — ты ярко и искренне мне улыбаешься, приподнимаясь и касаясь нежно губ — не так, как в прошлый раз. И не как в первый. Этот поцелуй долгий и нежный. Но я попросила тебя не только ради этого. Я хочу сделать тоже и осмеливаюсь лишь сейчас, проскользнув рукой между нами и дотронувшись до твоей возбуждённой плоти, из-за чего ты резко разрываешь поцелуй и рычишь мне в ухо, упираясь локтем о стену позади меня. — Искусство, — ты берешь мою руку и тащишь в мою комнату, уложив на мою же кровать. Наконец-то сняв эту ненавистную мне футболку, что на тебе, я впервые вижу твоё красивое тело, усыпанное родинками. Всегда мечтала об этом, но то, что я вижу, — несравнимо. Нависнув над моим телом, ты смотришь в омут моих глаз, а после, приблизившись, целуешь уголок губы и отстраняешься, но я пытаюсь подтянуться до них вновь. Мой первый день с тобой был неописуем, но что теперь, когда я лежу полностью голая рядом с таким же твоим телом, просунув свою голову между твоим плечем и шеей, так же, как ты сейчас, и спокойно могу впитать в лёгкие твой настоящий запах, который мне нравится до безумия. — Я тебя люблю, Хани, — неожиданно говоришь в мою шею. Я отодвигаюсь и смотрю на тебя, не веря в услышанное. — Не помню, когда именно это произошло, но я влюбился в тебя так сильно, что не хотел совершать неправильного поступка и тихо ждал, пока ты влюбишься в меня. Я встречался с теми, кого не люблю, чтобы вызвать в тебе эмоции и продолжить просто жить, но я не видел никакой реакции в ответ от тебя, пока не понял, что ты на самом деле любила меня также долго, как и я. Я понял это, когда смог узнать ту маленькую нераскрытую деталь в тебе. Эти твои чувства принадлежали мне, — ты говоришь эти слова так искренне и любяще, смотря в мои глаза, что я еле сдерживаю слёзы. — Теперь я хочу любить, не скрывая это красивое чувство от тебя больше никогда. Давай любить вечность, Хани? — Любить вечность…