Перекресток

      Ты стоишь напротив. На том же привычном месте как и должен.       Как и всегда до этого.       Разница в одном — теперь ты стоишь далеко не на расстоянии вытянутой руки. Между нами двенадцать широких полос пешеходной зебры и воздух, который питает нас не кислородом, а удушливым газом, что уже вместо лёгких заполняет грудную клетку.       Но тебя это не волнует. Ты по-прежнему дышишь полной грудью и не замечаешь, что под ребрами у тебя совершенно пусто. А я вижу, ощущаю, понимаю, насколько тебе тяжело даётся каждый вдох, без ноток обожаемого запаха.       Моего.       Я знаю — мне так же не хватает твоего.       А ты и доволен таким раскладом. Стоишь, не замечаешь меня и ждёшь, когда загорится зелёный, чтобы наконец продолжить идти к выбранному пункту назначения. Ты всегда ненавидел ждать. Особенно положительного сигнала, разрешающего двигаться вперёд. Ты сам любил решать, когда тебе идти, куда и с кем.       И я была счастлива, когда ты чуть было не выбрал в спутницы меня.       А потом зачем-то загорелся красный, и ты остановился, первый раз приняв во внимание предупреждающий яркий цвет. И оставил меня одну. Без тепла твоих ладоней и запаха густых черных волос, от которого мне в пору было задохнуться.       И я задохнулась. Упала на колени на том перекрестке, на котором я осталась без тебя.       Для тебя это было так просто, сказать, что «мы» — это не то, за что стоит держаться и бороться. Наши отношения обречены, постоянно говорил ты с присущей тебе рассудительностью и холодом. А потом целовал. Так нежно и тепло, отчего я не верила, что это ты зарывался пальцами в мои короткие пряди волос. Что это ты так бережно придерживал меня за талию, чтобы я не смела откланяться от тебя.       Что это ты после лёгкого порыва шептал мне в губы про те же обречённые отношения.       И отстранялся, оставляя внутри меня холод, которым ты был болен сам.       И болен, кажется, здесь и сейчас.       На этом перекрестке, где ты однажды сказал последнее прощай.       Одними лишь губами, которые ты сейчас нервно сжимаешь в тонкую полоску от нетерпения. Красный горит слишком долго, а секунды на светофоре разучились кончаться. Как и мы разучились верить в нас.       Зелёный резко вспыхивает. Ты тоже, норовя обогнать толпу людей, но внезапно и слишком больно касаешься меня взглядом.       Останавливаешься. Пропускаешь сквозь себя неугомонных пешеходов и смотришь на меня. Так ласково и пренебрежительно одновременно.       Как только можешь ты.       Ты забываешь, что куда-то спешил. Я забываю, что умею ходить. А мои ноги дрожат. Особенно под коленной чашечкой, что кажется вот-вот разорвется. И я упаду на мокрый асфальт после вчерашнего дождя и ушиблю колени, которых уже не коснется твоя горячая, почти обжигающая ладонь.       Не хочу их беречь для кого-то другого.       Не хочу, чтобы их касался не ты.       Меня пихают в плечо куда-то спешащие люди. Пересекают неширокую дорогу. Кто-то торопливо, кто-то не спеша. Кто-то не один, кто-то в наушниках, а кто-то встречает знакомого, нужного, родного и идущего с противоположной стороны дороги. Где по-прежнему не смеешь отпускать меня взглядом ты.       А я и держусь за него, как за последнюю спасительную соломинку. Она мне необходима была так долго, что я уже и не помню, когда оказалась на том самом дне, с которого только тебе дозволено меня вытащить.       И ты тащишь. Так умело, но с таким нежеланием, будто бы внушаешь заранее — я навечно останусь не спасенной, не нужной.       Неправильной.       Красный цвет снова набирает яркость, и мы перестали выглядеть слишком глупо, когда между нами поток не пешеходов, а машин, громко ревущих и быстро мелькающих.       Сквозь автомобильные стекла наши взгляды пересекаются, тянутся и касаются отполированных крыш, все так же встречаются, но не притягиваются.       Мы не притягиваемся.       Остаёмся на месте, пока мимо нас, между нами проносится жизнь. Как эти машины. Как эти люди, которые вновь собрались у края дороги, в ожидании зелёного сигнала. Как эта суматоха, ограниченная зелёным отсчетом секунд, где люди встречаются, проходят мимо, не замечают друг друга и достигают точки назначения, продолжая двигаться вперёд.       Но мы не смеем поддаваться такому простому, сильному, быстрому течению времени. Мы стоим, пока сквозь нас проскальзывает что-то по-настоящему важное. И на какой-то момент мы оказываемся не на перекрестке вовсе, а вся эта суета, дороги, люди всего лишь моя неудачная фантазия, в которой мы оказались заперты, кажется, на целую вечность.       Мне помогает выбраться из иллюзорного замкнутого круга и нескончаемого потока людей и машин Норман, так вовремя оказавшейся рядом со мной, на перекрестке, напротив тебя.       Ты его замечаешь тоже, и твой взгляд впервые подвергается метаморфозам, тает и на одну лишь секунду вспыхивает, снова потухает, покрываясь корочкой льда.       И я все это замечаю, пока мы держим дистанцию в двенадцать широких белых полос, а Норман так рядом, как раньше ты — на расстоянии вытянутой руки.       Даже ближе.       — Рэй вроде и умный, — шепчет мне Норман, легонько касаясь моих онемевших пальцев, — но такой дурак по отношению к тебе.       И он аккуратно берет меня за руку и становится таким правым, что я наконец забываю смотреть на тебя и крепко цепляюсь взглядом за красный цвет светофора.       Ты, очевидно, тоже.       Я робко сжимаю теплую, не такую, ненужную ладонь и повинуюсь уверенному шагу Нормана, что среагировал на положительный сигнал раньше меня.       Ты реагируешь на него еще раньше.       И мы приближаемся так быстро, что несущаяся масса людей и секунды замедлились, и мой мир вновь сузился до одного тебя и теплой руки Нормана, вместо которой я представляю твою.       Но ты не рядом. Ты напротив. Движешься на нас, мимо нас, приветливо и со странной улыбкой киваешь Норману, а наши плечи соприкасаются на целую долю секунды.       От невесомого трения разлетаются искры. Обжигают наши руки, растворяются, падают на асфальт, тают в нем, погибают. Как погибаем мы. На этой сырой земле, на этой дороге, посреди оживленного перекрестка.       Посреди вечно что-то обещающей вселенной.       Норман не замечает, что я уже насквозь продрогшая и мертвая, и сильнее тянет меня вперёд, навстречу новому, неизведанному, неправильному, оставляя позади тебя и все то, что когда-то называлось мы.       Едва ли перешагнув бордюр, я останавливаюсь, вынуждаю повторить за мной Нормана и, оттянув время за шкирку, снова болезненно сталкиваюсь взглядом с твоим.       Красный загорается вновь. Как наши сердца и воспоминания на бессовестно короткое мгновение.       И мы последний раз отталкиваемся друг от друга. В разные стороны. Далеко.       Навсегда.