***
Бонни не воин. В ней нет силы и навыка десяти лучших мужей Средиземья, и всё же она, чувствуя даже, что может погибнуть, нападает на орка, который вот-вот должен отрубить Дубощиту голову. Её отбрасывают подобно тряпичной кукле. Вполне ожидаемо. А потом… она идёт в бой. Наступает. Пытается защититься, но, самое главное, не дать шавкам Азога добраться до наследника короля под горой. Осквернитель бросает фразу, после которой орки вдруг останавливаются, а сам он, подобно владыке мира, идёт. Его вид внушает ужас, страх и отвращение. От него исходит опасность также сильно, как от неё — паника и желание оказаться подальше от всего этого. Орк расплывается в хищной улыбке и готовится нанести удар, как что-то отвлекает его внимание. Большие и величественные Орлы появились в самый нужный момент. Лишь благодаря им отряд гномов сумел выбраться из западни.***
Бонни умная хоббитянка. Она много слушает. И много видит. И почти сразу понимает, что планы Гэндальфа и остальных путников существенно отличаются. Только говорить не спешит. Боится испортить всё. — Спасибо, — говорит Торин, — ты могла погибнуть, но всё равно решила спасти меня. Улыбка у наследника престола в разы мягче, чем было до того. Бэггинс думает, что это стоило того. Да, это настоящее безрассудство, однако… кто не рискует, тот не курит трубку. А курить хоббитянка любила. Бывало, выйдешь так на скамейку у дома и глядишь вокруг. Детки снуют туда-сюда, соседи всё хотят поговорить о всякого рода глупостях. Да тётушки бесконечное число раз говорят — пора замуж. А Бонни слушает, трубку курит, да не запоминает. Да и к чему? Она хоббитянка зажиточная, да и богатство, получившее в наследство, сумела приумножить. К чему тогда пытаться отрицать и без того вполне ясное — ей никто не нужен. Конечно, в обществе хоббитов подобное не приветствуется. Но ведь и Бонни не лыком шита. У неё всегда есть план. И много чего ей известно. — Если бы ушла, разве бы было от этого кому лучше? Ну, спаслась бы, а так… никто-никто не ждет меня дома. — Мне казалось, ты счастлива там. В Шире, — уточнил гном. Лёгкая усмешка коснулась губ хоббитянки. — На самом деле, это не совсем так. У меня много, очень много родственников. Увы, им нужна не я, а наследство, которое досталось от покойных родителей. А ещё они хотят выдать меня замуж, — лицо гнома, мужественное и сильное, стало ещё более суровым. Странный оттенок грусти стал его, Торина, спутником. — Но я хочу быть Бэггинс. Просто Бэггинс.***
Просто Бонни Бэггинс едва удаётся спастись. Смауг умён и проницателен. Ему не составляет особого труда понять по какой такой причине незваная гостья к нему пожаловала. — Так это Дубощит. Не так ли? — голос древней рептилии искрит угрозой. Хоббитянка знает, что у неё есть один-единственный шанс. Кольцо с едва различимой надписью. — Нет-нет-нет, Смауг Великолепный… — продолжает скрывать Бэггинс. — Точно. Это он, — пропускает дракон фразу хоббитянки мимо своих, так называемых, ушей. — Наконец-то! Он пришёл встретить свою смерть! «Только бы не пришёл…» — молит Бонни всех богов о снисхождении. О снисхождении к себе, гномьему отряду и, в особенности, их предводителю. — Ну, так как же ты хочешь умереть, воровка? — дракон приближает свои зубы. Бонни совсем не хочется думать, с какой именно целью он это сделал. Она машинально надевает на палец золотое колечко, которое одновременно отдаёт холодом и жаром на коже. Ни с чем несравнимое чувство наслаждения заполняет каждую клеточку тела, обвивает аорту, остается в легких, проходит к самому сердцу. — Я чую их. Чую Дубощиту и мерзких гномов, что посмели явиться сюда… с тобой, взломщица, — шипит рептилия. Изо рта Смауга исходит вонь от всех тел жертв, что стали его завтраком-обедом-ужином. — Можешь прятаться, но я всё равно найду тебя. Конечно, после того, как избавлюсь от твоих друзей.***
Каким-то невероятным образом простой смертный одерживает победу над, казалось бы, непобедимым и всемогущим врагом. Но Смауг — не единственная проблема, с которой необходимо разобраться. Торин начал меняться. Слишком уж заметно. Всё, о чём он думал, говорил или мечтал — был камень королей. Бонни страшилась того, что всё это связано с древним проклятием. И отдай она его, Дубощита уже не спасти. Именно поэтому Бэггинс решила отнести алмаз королю эльфов и воину людей. Бард Лучник смотрел на неё с благодарностью, Гэндальф — с удивлением, а Трандуил — с усмешкой. — Я же говорил, что Дубощиту не быть королем под горой, — твердит владыка леса, — слишком он гордый. И грубый. — Вы ничего не знаете о нём, — бросает Бонни напоследок. Её маленькая фигура исчезает в темноте ночи. Ночи перед битвой пяти воинств.***
— Ты… это ты сделала? — в светло-голубых глазах читалось непонимание, которое несколько мгновений спустя сменилось злостью и яростью. Бонни бы сделать ноги, да только не могла она двигаться. Не могла уйти. Не могла бросить его. Их. Сейчас. В столь трудную минуту. — Торин, мы сможем всё изменить. Обязательно сможем… — Сможем изменить? — гневно выплюнул гном и решительно направился в её сторону. Бэггинс даже не успела понять что происходит, как в следующую секунду была взята в плен сильных рук наследника гор. — Да я убью тебя. Убью…! — неистово кричал он. И душил. Боль и ужас охватили всё существо хоббитянки. Совсем не этого она хотела, когда отдала Аркенстон. Да и не думала, честно признаться, что Дубощит сможет вот запросто лишить её жизни. — Убью…! — не унимался гном. И даже слова наставника, которого он ценил и уважал, не могли заставить Торина отступить. Перед глазами проносились все те годы, которые провела хоббитянка в Шире. Вот её десятый день рождения. Мама и папа баловали дочь и то время не было исключением. Пироги, фрукты, цветы и красивая одежда. И всё то было у юной мисс Бэггинс. Всё, о чём иные только могли мечтать. Сейчас ей едва стукнуло пятьдесят один. Хоббитянка уже давно стала совершеннолетней, хотя в душе и оставалась всё такой же маленькой девочкой с хрупкой, как стекло, душой. Но не разбить ту душу. Не разбить ту душу также, как разбила она доверие своего невольного хозяина — короля под горой. — Торин… — голос Гэндальфа донёсся до Бонни в тот самый момент, когда она уже думала прощаться с жизнью. — Отпусти её… — удивительно, однако Дубощит всё же дал ей возможность уйти. Отбросил от себя, словно мусор какой. — Знал, что не надо связываться с мерзкими воришками из Шира. Хоббитянка не обижалась. Просто не могла. Отчасти Торин был прав. Она предала его, пусть и желая сделать добро.***
Азог-Осквернитель был тут как тут. Точнее говоря, это хоббитянка пришла прямо к нему в руки. Пришла, а вот спастись не могла. — Sh… — она не знала языка, на котором говорил орк, а потому и вникать в слова вникать не видела смысла. Да и без того ясно — хочет поиздеваться, а после и убить — Не смей трогать её! — рычит Дубощит. Он готов рвать и метать. И сейчас ему абсолютно всё равно. Словно Торин забыл, что она предала его. Нет, конечно, не забыл. Только жизнь выше обиды. Осквернитель отбрасывает хоббитянку, она больно ударяется о камни, покрытые снегом и наледью. Мир плывёт перед глазами.***
Очнувшись несколько дней спустя, измученная жаждой и обессиленная, хоббитянка встречается с полным грусти взглядом серого колдуна. — Некоторые вещи мы не можем изменить, — говорит Гэндальф, рассказывая, чего стоило наследнику безумного правителя гномов победить Азога. — Он… он погиб?! — Бонни не плачет. Не кричит. Может показаться, что она вообще ничего не чувствует. На самом же деле внутри неё — вулкан страстей, который вот-вот взорвётся, если Бэггинс не найдёт в себе силы сдержаться. — Нет-нет-нет. Так не должно быть… …но было.***
Двадцать семь лет спустя у Бэггинс появляется на свет племянник. Она не из сентиментальных, однако… после гибели родителей маленького Фродо берёт к себе на воспитание. Фродо напоминает ей того единственного мужчина, которого она искренне сумела полюбить всей душой и всем своим сердцем. Особенно глаза. Глаза цвета неба в летнюю пору. — А если бы не я отдала алмаз, остался бы ты жив? — Бонни задаётся этим вопросом редко. Но каждый раз ей больно почти также, как и в первый. Люди всегда требуют правды, но она редко приходится им по вкусу. У хоббитов также. Бонни предала Торина. И эта правда будут мучить её до конца существования. И даже дальше.