***
— Ну давай же! Давай сходим и посмотрим на фестиваль, ну хоть одним глазком!.. — канючила Елена уже третий час, то и дело сдувая со лба прядь непривычно светлых волос. Вообще-то они готовили скромный рождественский ужин для них, Джереми и Рика на небольшой кухоньке своего последнего жилища. Третьего за последние почти два месяца. Два месяца, которые они провели в бегах. От маггловских копов, которые теперь по телеку крутили ее старые фото с сообщением о том, насколько она опасна, неуравновешенна, и вооружена, от авроров, которые один раз их все же выследили, когда они приехали в Денвер, чтобы проверить Джереми и убедиться, что его не тронули, и не зря, кстати, приехали. Троюродная тетка Миранды Гилберт, к которым они парня и отправили подальше от Мистик Фоллса, была убита, и обвинили в этом как раз беднягу Джереми, которого они буквально отбили у копов, так что теперь не только Татия была в бегах. Клан родоубивцев, блин. А еще они прятались от Клауса, который уж точно не обрадовался тому, что оба источника крови для его гибридов свалили в закат. Причем один с его ребенком под сердцем. Ох, и какой же скандал разгорелся-то в мотеле городка Гринсборо, когда Елена наконец додавила замученную внезапным токсикозом сестру на предмет отцовства ее племяшки или племянника. Гилберт, едва услышала, как Татия простонала про Клауса, тааак начала голосить, похлеще любой сирены. Джереми, как только до него дошел смысл признания девушки, так и плюхнулся на кровать с потерянным видом, при этом то зеленея, то синея, а Аларик просто пробил дыру в стене номера, где они были. А Татия просто блевала и страдала на заднем фоне этого веселого антуража. Последующие две недели, они путешествовали по Америке чуть ли не в полном молчании. Пока в один из дней у Татии не началось кровотечение и все чуть с ума не посходили. Особенно сама девушка. Ведь она не могла потерять своего ребенка. Возможно единственного, которого она сможет когда-либо родить. Но в больнице, куда ее привез паникующий Рик, наплевав на их розыск, ее, да и остальных, успокоили. Да, это не очень хорошо, но не смертельно. Ни для Татии, ни для, слава Мерлину, богу, и всем остальным божествам, малыша. Правда ей прописали покой. Покой, положительные эмоции, диета и никаких поездок. Так в принципе они и осели в ближайшем городе, которым оказался чертов Новый Орлеан. Город, который основали Майколсоны. Но выбирать не приходилось. Либо ребенок, либо поездка в никуда, только потому, что основатели городишка не угодили, и большая вероятность выкидыша. Просто пришлось выбрать самый глухой район, какой нашелся в этом шумной столице Марди Гра и прочих праздников, и сидеть тихо. А еще замаскироваться. Она и Елена обзавелись линзами голубого цвета, и перекрасились в блондинок, Рик отрастил бороду и тоже обзавелся линзами, только карими, а Джереми вдруг решил забриться наголо и выбрал темно зеленые линзы. Последний выглядел нелепее всего. Лысый, как коленка, с оттопыренными ушами, зеленоглазый, и в шмотках в военном стиле. Не понять. То ли солдат, то ли скинхед. — Хочешь что-то спрятать, прячь навиду и в яркой упаковке, — умно сказал Джереми, указывая перстом в потолок, сразу после того, как показал свой новый образ. Не известно, прав ли он, или им просто повезло, но этот месяц они и впрямь жили себе спокойно. Рик работал, Татия с Еленой тоже, Джереми даже в школу пошел. Пусть они и делали все это по поддельным документа, которые, как ни странно, добыл Аларик через источники, через которые он так же пополнял свои запасы оружия, но все было мирно. Пока Елене не приспичило сходить в Французский квартал. Самый старый и шумный район Нового Орлеана. — …тебе и моей племяннице нужны положительные эмоции, — тем временем продолжила увещевать Елена, безжалостно стуча молотком по мясу. Татия фыркнула. — Знаешь, слышать подобные слова от женщины, которая с наслаждением колотит мясо, весьма странно, — насмешливо сказала она, и с пыхтением поставила поднос с будущим печеньем в духовку. В последние месяцы ее живот стал расти, и нагинаться, как и выполнять прочие фитнес движения, стало все более тяжко. Хотя сам факт, что ее живот рос, рос, потому что там был маленький человечек, который в будущем будет зависеть полностью от нее, и который, так уж вышло, был зачат в сиюминутном порыве с одним из древнейших созданий в мире, поражал ее безмерно. В хорошем смысле или плохом, Татия все еще не решила, но знала одно. Ребенка она любит так, как не любила еще ни одно живое существо. Никогда в жизни. И если за Елену, Джера и Рика, порвет кого угодно, то за свое дитя, сожжет даже мир дотла. Особенно четко она это осознала, когда попала в больницу с кровотечением. Как-то до этого, да, Татия понимала, что беременна, да, слышала уже сердце своего ребенка, но то, что он реально есть, что он растет, дышит, и скоро родится на свет, она осознала именно тогда, когда возникла реальная возможность его потерять. И это было немного страшно. Но в то же время хорошо. В эти пару месяцев, ей было поразительно хорошо. Татия могла притвориться, что она просто девушка, с простой семьей, которая просто ждет нормального ребенка. И наверное, именно поэтому она так расслабилась, и когда к канючению присоединился Джереми, вернувшийся, а потом и Рик согласился с аргументом, что ей нужен отдых, положительные эмоции, и вообще неплохо бы им всем расслабиться, то она все же согласилась сходить на рождественский фестиваль. Идиотка!..***
Джаз из каждого бара, и прочая музыка, яркие огни, толпы народа, лотки со всякой всячиной, и Санта-Клаусы, вот что окружало Татию и держащую ее под руку Елену, пока они бродили по Бурбон-стрит. Джереми и Рик брели где-то позади, неся сумки с безделушками, которые девушки уже успели накупить, истратив почти всю зарплату за этот месяц, полученную ими в магазине. Елена была особенно горда своими покупками, ведь они были куплены на деньги, которые она впервые, по-настоящему, заработала. Сама. Пусть и как продавщица. Пусть — это не было работой ее мечты, но она их заработала и с чистой совестью истратила. Правда в основном на детские пинетки и прочие вещички для будущего ребенка своей сестры, которым, она уверена, что была девочка. В конце концов, они-Петровы, и в их роду по большей части рождались только особи женского пола. И даже тот факт, что данная… особь их странной семьи была наполовину Майклсоном, больше не приводило Елену в ужас. Хотя ее и с самого начала это не ужасало столь сильно, как могло показаться. Скорее девушку тревожило то, что ее сестра переспала с Клаусом, а не то, что он — отец ее племянницы, которую она с Татией и остальными были намерены воспитать, как можно более доброй и хорошей. Ведь как ни ей знать, что от воспитания порой все и зависит. Они же вот родились у такой женщины, как Изабель, но не стали такими же равнодушными стервами. Ведь не стали?.. — …ты меня слушаешь? — вероятно уже не в первый раз сказала Татия, мягко сжимая руку сестры, которая впала в прострацию. Елена тряхнула головой. — Да, да, — рассеяно сказала она, но Татия ей не поверила. — Ну, конечно, — саркастично сказала блондинка, и закатила глаза. — И что же я говорила? Гилберт смущенно закусила губу, и опустила глаза. — Тьфу на тебя, — добродушно сказала Татия, и добавила: — Ты же сама меня сюда притащила, ноя, что нам нужно хоть немного украсить квартиру, в которой мы сейчас живем, а сама? Даже не помнишь, что мы пытались договориться на счет цвета гирлянд. Тут Елена воспряла духом, и с новым пылом стала вновь доказывать, что белые украшения смотрятся нежнее и милее, чем цветные. И этот спор был долгим, так как Татия считала иначе, но когда они наконец дошли до лавки с украшениями, около самых дверей, они вдруг столкнулись с нагруженной пакетами женщиной. — Ох, простите, — пробормотала та, и присела на корточки, чтобы начать собирать свертки, которые рассыпались по брусчатке. — Это вы нас простите, — неловко извинилась Татия, которая сама по сторонам не смотрела, и кое-как присев, тоже стала помогать, несмотря на хмурый взгляд Елены, которая перечиталась книжек для молодых мам и явно думала, что ей вредны лишние приседания, особенно после того, что у нее уже было одно кровотечение. В шесть рук они довольно быстро управились, и поднявшись на ноги, женщины впервые посмотрели друг на друга. Та, с кем они столкнулись, была приятной брюнеткой, лет тридцать, может чуть больше. Ее карие глаза были теплыми, а губы изогнуты в легкой улыбке, которая стала чуть шире, когда она заметила животик Татии. — Полагаю, я могу вас поздравить, — мило сказала она, а потом чуть нахмурилась и добавила: — Я вас не толкнула, верно? А то с этими пакетами, и суматохой, я уже ничего вокруг не замечаю. — Бывает, — с усмешкой сказала Татия, и коснувшись своего живота, тихо добавила: — И спасибо. С Рождеством, кстати. — С Рождеством, — со смешком сказала женщина, и они хотели было разойтись, чтобы около магазинчика не выросла очередь, как вдруг Татия слегка пошатнулась, и женщина, бросив пакет, с одной стороны, а Елена с другой, схватили ее за локоть. — Оу, — выдохнула Татия, и тряхнула головой. Ее немного напрягало, что она стала такой уязвимой и что простой наклон вниз головой был череват головокружением. Елена сердито хмыкнула. — Сколько раз я уже тебе говорила: не делай таких резких движений, а то мою племяшку растрясешь, — возмущенно сказала она, мягко придерживая сестру, и стараясь игнорировать панику, которая теперь все время кипела где-то у нее под кожей после того случая, когда у ее сестры чуть не случился выкидыш. Татия закатила глаза, и выпрямилась, чувствуя, что мимолетная потеря ориентации сошла на нет. — Или племянника, — упрямо сказала она, просто из принципа продолжая этот спор с Еленой. Тут девушка ощутила, что ее левый локоть все еще касается рука женщины, чья хватка вдруг стала несколько болезненной. Она обернулась и посмотрела на женщину. Улыбка с лица той пропала, щеки немного побледнели, а глаза были широко распахнуты. Чувство опасности мгновенно взвыло в Татии, и резко выдернув руку, она с угрожающим прищуром посмотрела на женщину, которая теперь была уверена, что девушка была викканской ведьмой, и схватив сестру за руку, потянула ее в толпу людей, игнорируя крики женщины, которая очнулась от своего транса, и теперь окликала ее. «Черт, черт, черт», — ругалась про себя Татия, чье настроение испортилось, и которая осознала, что спокойного праздника им не видать, более того, их спокойной жизни пришел конец. — Тата? Что?.. — прошипела Елена, и попыталась притормозить, но хватка сестры была железной, и только когда их нагнал Джереми и Рик, та остановилась. Оба тяжело дышали, а у молодого Гилберта был даже фингал под глазом. Тут Татия одновременно с Алариком открыла рот, и они хором выпалили: — Мы столкнулись… — …с вампирами… — …ведьмой! После чего они на пару минут замолчали, разглядывая друг друга, а потом так же синхронно выругались.***
— Я не думаю, что эти вампиры были прислужниками Клауса, — сказал Аларик, лихорадочно собирая вещи, и бегая по квартире. — Или что они искали именно нас. Более того, они весьма были поражены, когда я кинул в них вербеновую гранату. Джереми, который вышел из своей комнаты, уже с сумкой наперевес, усмехнулся и сказал: — Поражены? Да они охренели оттого, что их добыча на них же и напала. Рик зыркнул на парня. Манера речи Гилбертов порядком подиспортилась в последнее время. И он винил в этом Татию. Та, нет-нет, да что нибудь такого да скажет, и теперь ее младшие, более подверженные влиянию сестра и кузен, тоже стали ей подражать. Как и он сам. Тьфу. Вроде самый здесь взрослый, а туда же. Хотя Аларик не мог не восхититься некоторыми особо… красочными эпитетами, которые порой вылетали изо рта Татии. — Вампиры может и нет, но вот та ведьма, тронув меня, явно что-то увидела. Что-то, что ее весьма испугало. — сказала Татия, заканчивая собирать провизию им в путь, —…и у меня есть подозрения, что это связано с… Девушка выразительно махнула в сторону своего живота под бесформенным свитером. — …короче, вы и сами знаете, с чем. — О, да, — саркастично протянула Елена, которая все еще не могла поверить в то, что отцом ребенка ее сестры является проклятый Клаус. Татия закатила глаза. — Боже, может прекратишь уже? — устало сказала она. — Я думала, что ты уже угомонилась, и смирилась, что у меня будет ребенок… Елена фыркнула, и сдула с лица выбеленную прядь волос. — Свою племяшку я и не виню ни в чем, — твердо сказала она, и бросив свою собранную сумку, подошла ближе, коснулась живота сестры, и детским голосом сказала: — Слышала, малышка? Тетя тебя любит, несмотря ни на что. Даже на то, что твой отец тиран, убийца, и сволочь высшего разряда. Татия хихикнула, но вдруг вся краска стекла с ее лица, когда она ощутила резкую боль в голове, будто ту стянули тисками, а потом она лишь помнит похожие стоны от Елены, Джереми и Рика, удар об пол, и темноту.